К обеду мы, большая и маленькая женщины, выехали на встречу: я – с прошлым, она – с будущим.
Я врубила на всю громкость музыку и поглядывала через лобовое зеркало на дочь. Она молча смотрела в окно. Когда я припарковалась и вышла, Адия задержалась в машине. Я выждала несколько секунд и вернулась к автомобилю, отворила дверь и заглянула в салон. В эту же секунду она выпорхнула с другой стороны, словно боясь, что ее нерешительность станет причиной отменить встречу, хлопнула дверцей со всей дури, накинула на плечо лямку маленького, но битком набитого рюкзака и уверенно двинулась к кафе. Я окликнула ее, но она остановилась лишь у входа, вероятно, потому, что не смогла открыть тяжелую дверь.
Теперь малышка казалась немного потерянной, от утренней уверенности не осталось и следа. Я подтолкнула ее вперед и зашла следом, вглядываясь в лица людей.
Наши глаза встретились.
Марлен в теплом синем кардигане, словно мальчик в свитере, связанном бабушкой, сидел в центре зала лицом к входу. Наверное, переживал. Я подалась вперед, втянула воздух, чтобы немного успокоиться, и вспомнила о шестилетней дочери, для которой и предназначалась эта встреча. Обернулась и увидела, что она так и не двинулась дальше порога. Стояла в кое-как нахлобученной на голову розовой шапке, из-под которой выбились пряди волос, и внимательно следила за мной. В ее напряженном взгляде я увидела все волнение, накопленное за годы любопытных расспросов детей со двора, разговоров с бабушкой о том, как выглядит папа, скромного ожидания, когда дядя Марат, играя со своими детьми, позовет и ее…
– Мам, ты спишь? Можно я скажу одно?
– Что?
– Можно я подарю папе куклу от Деда Мороза?
Красная Шапочка
– Красная Шапочка?
– А вы… – замешкалась я, разглядывая красивого мужчину, – женатик?
– А вы быка за рога, смотрю… – улыбнулся он и серьезно добавил: – Я не женат.
– Вообще-то я про ваш образ, но то, что вы сказали, не лишнее, – флиртуя, заметила я.
– О, вы про это? – рассмеялся он. – Я думал, что одет, как агент 007.
– В свитер? Только если его на вас надевала жена, – пошутила я и доверительно добавила, указывая на свой карнавальный костюм: – Чувствую себя глупо в этом наряде.
Я сказала это намеренно, давая мужчине возможность без ложного стыда рассмотреть меня – в красной юбке, едва прикрывающей обнаженные бедра, в подчеркивающей талию воздушной блузке, в тугом черном корсете. Он, подыгрывая, принялся разглядывать меня, а я, не теряя времени, его.
«Высокий, подтянутый, лет тридцати пяти, может, сорока… м-м-м… какая шея, подбородок, полуулыбка, взгляд… да, есть в этом взгляде что-то дьявольское, искушающее», – думала я, всматриваясь в его глаза.
– Хочешь, подвезу до дома, ты переоденешься в нечто менее кричащее «Где вы, волчары?!» и поедем ужинать? – спросил он. – Кстати, я Арлан[30].
– Манат[31], – представилась я. – А ты работаешь в «Казлесхоз»? Не видела тебя раньше.
– Нет, меня пригласили на корпоратив как партнера компании. Мы занимаемся производством мебели в Астане, закупаем у вас лес.
– Выходит, ты живешь в Астане?
– Ага. Но часто приезжаю, – подмигнул он.
– Почему у тебя такие большие руки? – проводя пальчиком по большой раскрытой ладони Арлана и нежась на его плече, спросила я.
– Чтобы крепче обнимать тебя, – уже засыпая, промурлыкал он.
– Почему у тебя такие большие глаза? – игриво пыталась я открыть его уже сомкнувшиеся веки.
– Чтобы лучше тебя… видеть, – в полусне ответил он.
– Почему ты не хочешь, чтобы я приехала к тебе? – спросила я наконец.
– Потому что в Астане холодно, ты замерзнешь, – резко проснувшись, ответил он и встал с постели, обрывая так и не начавшийся разговор.
– А ты случайно не женат? – с улыбкой озвучила я подозрение, недавно поселившееся у меня в голове.
– …
– Арлан?
– А? – крикнул он уже из душа.
– Почему ты не отвечаешь на эсэмэски и звонки… по вечерам? Или отвечаешь, но поздно ночью.
– Что? – перекрикивая шум воды, переспросил Арлан.
Я вошла в душ и, глядя ему прямо в глаза, провела рукой по любимой шее, мягко намылила широкую мужскую грудь, опускаясь все ниже и ниже. Арлан смотрел на меня исступленно, как зверь, который вот-вот нападет. Ощущая свою силу, я слегка запрокинула голову и тихо выдохнула. Это всегда работало. Но он не поддался. Наспех смыл с себя мыльную пену и выбрался из душа.
– Спешишь?
– Ага, на регистрацию успеть надо…
– А почему врешь? Я посмотрела, сегодня нет рейсов в Астану.
– Ты что-то напутала.
– Покажешь билет?
– Блин, времени нет, ну что ты прикопалась…
– Ты женат?
– Ага, сто раз.
– Почему у тебя в телефоне есть «Ютуб Кидс»?
– Что это?
– Детский «Ютуб»… У тебя есть дети?
– Какого хрена ты лазишь в мой телефон? – рассвирепел он.
– Потому что ты лазишь на меня! Исключительно по будням, к слову, – полушутя подбиралась я к нему.
– Не смей трогать телефон, поняла?! – рявкнул он.
– Почему? – не унималась я.
– Не смей!
– Покажи фотки.
– Какие?
– Все. В телефоне.
– Солнце, ты завелась из-за того, что тебе не хватило? – обретя прежнюю невозмутимость, начал ерничать он.
– Как раз наоборот, что-то пресытилась, – тяжело и почти про себя сказала я.
– Все, малыш. Я поехал.
– В Астану?
– Ага.
– На ковре-самолете?
– Давай! Позвоню!
Дверь за ним закрылась шумно, суетливо. Я осталась одна в неожиданной звенящей тишине, которую – откуда только он взялся? – нарушил тонкий голос у меня в голове: «Манат, почему у тебя такие уши?»
– Чтобы лапши больше навешать, – зло ответила я и повернула ключ.
Ежик
Каждое воскресенье две женщины завтракали на кухне: шестидесятилетняя вдова и ее сорокалетняя дочь. По утрам в будние дни они сталкивались в ванной или в прихожей, перекидывались парой слов и разбегались – каждая по своим делам. И только в выходной они проводили утренние часы вместе: пили чай с вареньем или кофе с конфетами и печеньем, если просыпались в настроении.
Айна апа[32] жила со старшей дочерью Фадо (верующий дед в свое время назвал ее арабским именем Фадуа[33]), тогда как младшая дочь Маруа, едва достигнув совершеннолетия, выскочила замуж за дипломата и уехала с семьей жить в Голландию, а потом и в Испанию. У Маруа было двое маленьких детей, которых очень любила Айна апа. Вечерами она обязательно разговаривала с внуками по видеосвязи. А иногда младшая дочь даже оставляла их под виртуальным присмотром бабушки, пока бегала в магазин за продуктами или в салон на маникюр.
У Фадо не было детей, и замужем она никогда не бывала, что терзало Айна апа. В каждой молитве, в каждом пожелании ко дню рождения она просила Аллаха, чтобы дочь обрела женское счастье, вкусила радость материнства. Тем временем Фадо шел уже пятый десяток. Она была худощавой, с копной черных с проседью волос, которые так и не научилась красиво укладывать, вздернутым носом, беззащитным подбородком и вертикальными морщинками между бровями, что выдавало ее склонность к серьезности и быстрому гневу. Она редко улыбалась, еще реже звучал ее смех, но мать знала, как угодить дочери. Фадо требовалось выслушать: что случилось на работе, с кем она поругалась и почему была права. С этим Айна апа справлялась на отлично, поэтому Фадо, жаждавшая выговориться, каждое воскресное утро обязательно предлагала: «По чашке кофе?»
Айна апа не была кофеманкой, но знала, что означало Фадосино «по чашке кофе». Дочь варила напиток в турке на газовой плите, наливала в красивую чайную пару из сервиза для гостей. После того как они выпивали по чашечке, следующий час – а если Айна апа хорошо себя чувствовала, то и полтора, – проводили за гаданием на кофейной гуще. Главное правило магии – смотреть в свою чашку нельзя. Так, мама в кофейной размазне Фадо всегда видела счастливое замужество: два лица и розу между ними, круги, сердечки, дерево, комету, цветы, рыбу, лебедя, утку. Если гуща выползала за чашку, это, по уверениям мамы, было к путешествию. Обязательно виделись ей парные пятерки, разбросанные по фарфоровому дну или стенкам, и она приговаривала: «Сплетни, а как же! Завистников много! Женщина ты незамужняя, а машина крутая, наверное, думают, что ты любовница богача. Не хотят признавать, что трудяга и умница. Пускай говорят, все равно ничего плохого тут нет».
– Это что, флаг? – спрашивала Фадо, заглядывая в чашку из-за плеча матери.
– Похоже… – кивала Айна апа, а следом добавляла: – Или топор?
– Давай посмотрим оба варианта, – отвечала потомственная гадалка и читала на экране телефона: – Ма, слышь? В общем, флаг – это удача, связанная с деньгами, а топор – скандальный исход дела.
– Больше похоже на флаг. Точно. Бывают же флажки на машинах президентов на официальных встречах? Один в один такой! Значит, продашь тот пентхаус.
– Пора бы. Столько потратилась. Я же это… мобилографа позвала, чтобы он покрасивше снял.
– И как?
– Жду. На днях скинет.
– Ну вот видишь, а ты злилась.
– Ма, я же не просто так злилась! Ты как бы на эти проценты своим внукам подарки шлешь! Вот та твоя любимая дочка прислала тебе витамины, как обещала?
– Койш болды![34] Опять начинаешь?
– Да я просто ненавижу, когда она обещает лишь бы сказать – и ты вся светишься! Істеді ме, істемеді ме, ісін жоқ сосын![35] Знаю я эту схему! Маруа, как всегда, обещала – не сделала. В итоге кто плохая? Фадо плохая! А Маруа бедная, у нее дети! Она даже в душ сходить не может! А ничего, что ты даже чаю выпить не можешь, пока смотришь за ее детьми! Почему она не думает ни о ком, кроме себя?