Правда, она (на всякий случай) добавляла: «…Я, как примерная супруга, приносила ему кофе и стралась не мешать его упражнениям…»[38] Иза простодушно признавалась: «Я не придавала никакого значения этим песням, они для меня были каким-то терзанием. Куда мы ни приходили, начинались эти песни. Причем люди их слышали впервые, а я их слышала в сто первый раз. По-моему, иногда даже поднимала бунт… Мне казалось — нельзя заниматься никакими песнями! Надо заниматься только женой! В те годы мне так казалось…»[39]
«Ошибка вышла, вот о чем молчит наука…»
Плюс ко всему всезнающие «доброхоты» не дремали. Оперативно донесли Изе в Ростов про Ленинград, про съемки «713-го…», и про Люсю Абрамову, естественно, тоже. Узнав о шумном романе, Иза тут же позвонила в Питер. Они крупно повздорили с Володей. В расстроенных чувствах Иза, тотчас «собрав вещички и закрыв кавычки», укатила из Ростова в другой, не менее «крупный российский театральный центр», — Пермь.
Это теперь на вопрос о причинах расставания с Высоцким Иза Константиновна кротко отвечает: «Честно говоря, я и сама не знаю. Нет конкретной причины. Расстались, и все. Наверное, это судьба: встретились, какое-то время побыли вместе и пошли дальше, в другую жизнь…»[40]
Некоторые свидетели утверждали, что спустя десяток лет в своей скоропалительной и явно неудачной женитьбе Высоцкий винил прежде всего свою мать, которая, даже не успев толком разглядеть Изу, тут же стала уговаривать своего непутевого сына наконец остепениться и жениться на такой славной девушке.
Возможно.
Хотя, на мой взгляд, юноша женился от одиночества и нетерпеливого желания поскорее стать совсем самостоятельным, взрослым, избавиться от прилипчивого дружеского, но обидного прозвища «Шванц» («хвостик» по-немецки). Тем более, перед глазами были уже примеры душевного и материального благополучия переженившихся друзей с Большого Каретного.
Напомню, роман Высоцкого и Изы стартовал в 1957 году. Спустя десяток лет, весной 1967 года, из-под пера поэта вышли строки:
«…Я женился с завидной поспешностью,
Как когда-то на бабушке дедушка.
Оказалось со всей достоверностью,
Что была она вовсе не девушка…»
Нет, ни в коем случае я не провожу никаких узнаваемых параллелей. Но ведь такие грустные строки все же выплеснулись на бумагу. И их уже не вымараешь…
Дальнейшая судьба Изы Константиновны в профессиональном смысле сложилась вроде бы удачно. Все-таки до звания «заслуженный артист» ее бывший супруг Высоцкий так и не дослужился, а вот ей удалось! Для этого, правда, пришлось изрядно помотаться по провинциальным театрам. Чтобы разыскать Изу и развестись с ней для официального оформления будущего брака с Людмилой Абрамовой, Высоцкому пришлось приложить немало усилий. Впрочем, Иза в затянувшейся процедуре развода винит Владимира: «Я не могла там (в Перми. — Ю.С.) даже прописаться, потому что нам с Володей никак не удавалось оформить развод — он все время терял документы… Мы с ним встречались, общались, но не получалось добраться до загса. И только в один из приездов мы, как лучшие друзья, взявшись за руки, сходили и развелись…»[41]
Позже Иза вышла замуж, в 1965 году родила сына и окончательно осталась в нижнетагильской труппе.
В Москве бывшие супруги при случае встречались. В основном, дома, у Изиной студенческой подруги Карины Диодоровой. Порой Высоцкий приглашал Изу на свои выступления. В августе 1970 года, когда Владимир Семенович был уже известен, и, по ее понятиям, всесилен, Иза обратилась к нему за помощью в решении каких-то актерских проблем своего нового спутника жизни. (Впрочем, эта ее просьба Высоцкого несколько ошарашила и очень расстроила.)
С плохо скрываемой ревностью Изольда Константиновна как-то обмолвилась: «Когда мы расстались, у меня было такое ощущение, что его женщины должны быть очень счастливы. Потому что у него был дар — дарить! Из будней делать праздники, причем органично, естественно. То есть обычный будничный день не мог пройти просто так, обязательно должно было что-нибудь случиться. Вот даже такое: он не мог прийти домой, чего-нибудь не принеся. Это мог быть воздушный шарик, одна мандаринина, одна конфета какая-нибудь — ну, что-нибудь! — ерунда, глупость, но что-то должно быть такое. И это делало день действительно праздничным. И потом, он тоже умел всякие бытовые мелочи: выстиранную рубашку, жареную картошку, стакан чаю — любую мелочь принимать как подарок. От этого хотелось делать еще и еще. Это было приятно…»[42]
Словом, ни единой строкой он не лгал в своих стихах:
«Мне каждый час хотелось сделать ночью брачной…»
«… И нельзя налево, и нельзя направо…»
Студийная преподавательница Высоцкого Вера Юлиановна Кацнельсон (кафедра марксизма-ленинизма) сетовала: «Курс был очень неудачным для него по части выпивки. А он уже пришел с этим… Он был мальчишкой, и мы без конца его обсуждали… Однажды в выходной день мы в очередной раз собрались у ректора, чтобы его обсуждать, он опять что-то натворил. Я ему потом говорю: «Володя, у меня сын только в школу пошел. А из-за тебя пришлось в выходной приходить».
Он отвечает: «Все, Вера Юлиановна, больше не буду. Чтобы не портить вам выходной!»[43]
У женатого студента Высоцкого, кроме «нарушений дисциплины», случались, разумеется, и мимолетные сердечные увлечения. А как не быть?
В каникулярное лето 1959 года выездная бригада студентов Школы-студии МХАТа развлекала своими мини-спектаклями по чеховским рассказам и концертами жителей подмосковного сельца Малино, что в Ступинском районе. Свидетель тех дней Андрей Федосеев рассказывал: «Однажды после спектакля Володя отправился в Малино на танцплощадку. Вижу — бежит один парень: «Андрей! Там вашему артисту по физиономии съездили!» Я собрал друзей, прибежали на танцплощадку. Володя сидит на скамейке, вытирает кровь из носу. Я к нему: «Кто тебя?» — «Юрка Егоров». Юрка мне заявляет: «Да ты что, защищаешь этих приезжих! Он же с Валькой танцевал, вот я ему и заехал за это!» Валька — это москвичка, приехавшая к нам на лето. Ну, я, конечно, Юрку враз обработал, проводил Володю до Дома колхозника…»[44]
Аза Лихитченко с ностальгией вспоминает те давешние подмосковные гастроли: «Володя умел захватывать аудиторию. Что-то в нем тогда уже было такое. Я поняла это после 3-го курса… Выходил Володя, который читал Щукаря, — в то время это был его коронный номер. Он говорил первую фразу — зал шумел, еще не отойдя от предыдущего, — затем вторую, третью. Зрители постепенно затихали, втягиваясь в его чтение. Потом он полностью овладевал залом, который буквально внимал каждому его слову. И заканчивал Володя при громовом хохоте и аплодисментах…»[45]
В своих ухаживаниях за девушками юный Высоцкий был неутомим, неукротим и непредсказуем, как шаровая молния.
Молоденькая студентка Щепкинского училища Раиса Лунева сегодня с легкой грустной усмешкой припоминает: «…Года полтора-два один человек не давал мне покоя. Однажды на вечере в нашем училище какой-то шпендрик пригласил меня танцевать. У меня рост 165 плюс шпильки. Я отказала ему из-за того, что он был ниже меня ростом. И тогда он произнес: «Если с кем-нибудь будешь танцевать — попишу!»… А у нас на вечерах бывали только студенты театральных вузов, других не пускали. Я решила, что этот парень проник со стороны, у нас так не общались. А тут меня пригласил на танец будущий «Человек-амфибия» — Володя Коренев, красивый синеглазый мальчик. Я пошла с ним танцевать танго, и тут подлетает этот и говорит: «Я же тебя предупредил! Если не танцуешь со мной, ты не должна танцевать ни с кем». Я попросила дежурного педагога его вывести. И тут выяснили, что он — не посторонний, а студент студии МХАТ Володя Высоцкий. Этот его террор продолжался очень долго. Если мы оказывались вместе на каком-нибудь вечере, он тут же меня находил в толпе, подходил и приглашал, я ему отказывала. И он мне всегда повторял эту фразу. Я стала его бояться, настроение было испорчено, я уходила с вечеров. Я его ненавидела!..»[46]
Словом, прокололся с Раисой Луневой Высоцкий, как говорится, по полной программе. Хотя игра, видимо, все же стоила свеч. Девушка была стоящей, коль ее благосклонности в молодости добивались многие видные ухажеры. Одним из них, например, был Иосиф Кобзон. Александр Галич и вовсе посвящал ей стихи.: «И вот она идет меж столиков в своем костюмчике джерси…»
Раиса, «принцесса с Нижней Масловки», в поисках своего актерского счастья металась из одного театра в другой, в сущности, повторяя путь Изы Высоцкой и многих других провинциальных премьерш. В ее трудовой книжке один за другим мелькали города: Ашхабад, Днепропетровск, Киров, Алма-Ата, Рига, Калининград, Куйбышев (как она там не попалась на глаза Высоцкому во время его триумфальных концертов?). Где-то в конце шестидесятых Лунева попыталась все же покорить столицу — ей обещали место в популярном тогда театре на Малой Бронной.
В Москве случайно встретилась со своим давнишним знакомым Борей Хмельницким, неизменно окружавшим себя красивыми, эффектными спутницами. Он, не долго думая, предложил ей пойти в гости к Высоцкому. У Раисы, как она говорит, сердце упало. Тогда «Хмель», не желая упускать чаровницу, пригласил ее к себе, обещая познакомить с Мариной Влади. Ну кто же от знакомства с «колдуньей» мог отказаться?!. Вечером состоялась встреча. Они «сидели, разговаривали, Высоцкий рассказывал, как на съемках «Хозяина тайги» их завалило снегом (это в августе, что ли? —