Так как с моей точки зрения четкое понимание социальной истории осложняется традиционным реверансом в сторону 1917 г. как водораздела, то в четвертой части книги я рассматриваю освобождение женщин и решение женского вопроса в советское время в неразрывной связи с дореволюционными стремлениями, достижениями и неудачами женщин, а также в свете яростной полемики между феминистками и марксистками. Данная часть определяет пределы равноправия, которого русские женщины достигли к 1930 г., а также устанавливает связь «сексуальной революции» 20-х годов и ее результатов с более широким вопросом о роли женщины в советском обществе. В Главе XII предпринимается попытка соединить существующие на Западе и в СССР представления о положении женщин в советском обществе с некоторыми личными наблюдениями, сделанными во время многочисленных визитов в Советский Союз в течение последнего десятилетия.
Данное исследование не выдвигает какого-либо единого утверждения или положения. Сомнительно, что это было бы возможно при серьезном анализе столь сложного движения. В этой работе довольно много от «интеллектуальной истории», но это не Ideengeschichte[1] в смысле генеалогии идей. В большей степени представленная работа — этическая история или же история этоса, нежели история идеи, как ее понимают в формальном отношении «интеллектуальные» историки; это попытка показать влияние идеалов и ценностей на определенные социальные группы. Опять же, хотя предметом изучения является часть общества, подход к проблеме не является в строгом смысле «социальной историей», по крайней мере, в том отношении, как данный термин понимается в настоящее время. Это в большей степени изучение малых групп, биографий, персоналий и личных взаимоотношений, нежели строгий социологический и статистический анализ широких слоев населения. Описательное изложение фактов уравновешено биографическими характеристиками, без которых история социальных движений кажется мне безжизненной и нереальной, и постоянным анализом.
Поскольку людей, которых необходимо поблагодарить за их роль в создании этой книги (и не несущих ответственность за ее недостатки) слишком много, чтобы всех их перечислить здесь, я хотел бы выразить свою признательность следующим лицам: Хилари Конрой и Ричарду Барлоу, которые стимулировали мой интерес к истории в университете Пенсильвании, Родерику Дэвисону, который делал то же самое в университете Джорджа Вашингтона; Ричарду Пайпсу, научному руководителю моей диссертации в Гарварде, который поощрял изучение мною темы, не совсем актуальной в то время; Роберту Вулфу, чьи суровые, но в тоже время добродушно-критические стилистические замечания я всегда помнил; а также персоналу Публичной библиотеки Нью-Йорка, Библиотеки Конгресса и Библиотеки Уайденер в Гарварде, где в 1964–1967 гг. я писал диссертацию (в чем-то схожую с первой и второй частями этой книги).
Исследование проводилось в основном в Европе с 1967 по 1973 г. За возможность работать в советских архивах, а также за достопамятный семестр, проведенный в Ленинграде, я хотел бы поблагодарить Межуниверситетский комитет грантов на поездки (ныне IREX) и моего консультанта, профессора Наума Григорьевича Сладкевича. В последующие годы мой материал существенно увеличился благодаря работе с богатейшими коллекциями библиотек Ленинградского университета, Академии наук и Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, а также благодаря любезной и компетентной помощи их персонала, в особенности Анатолия Терентьевича Быстрова и Натальи Сергеевны Баталовой из Публичной библиотеки. В 1968 г. благодаря щедрым грантам от Национального Фонда Гуманитарных Наук и Американского Философского Общества, я получил возможность работать с архивными и опубликованными материалами в Международном институте социальной истории в Амстердаме и прибегнуть к помощи Бориса Моисеевича Сапир, Лиан Кист и Лео ван Россум. Грант, полученный в 1969 г. от колледжа Ликаминг, позволил мне провести четыре месяца, работая с великолепной Славянской коллекцией в библиотеке университета Хельсинки, где моим изысканиям содействовала ныне покойная Мария Виднас с ее огромными познаниями в библиографии. Я также хотел бы выразить свою благодарность Нуду Расмуссену и Эйгил Стеффансен из Славянского Института Копенгагена, персоналу Королевской библиотеки Копенгагена, в особенности Кэрол Голд и Чарльзу Беноффу, персоналу библиотеки Британского музея и библиотеки Милисент Фосетт в Лондоне.
После возвращения из Европы, я обязан ряду организаций, групп и отдельным лицам: Русскому исследовательскому центру в Гарварде за возможность работать в 1974–1975 гг. со Смоленскими архивами и проверить мои записи; историческому факультету Брауновского университета за возможность апробации содержания данной книги на семинаре в 1974 г.; Дороти Аткинсон и Александру Даллину из Стэнфорда и Гейл Лапидус из Беркли за конференцию «Женщины в России», проведенную в 1975 г., и обогатившую меня; декану Артуру Адамсу, профессору Марвину Захнисеру и Джеймсу Биддлу из государственного университета Огайо за моральную и финансовую поддержку на последнем этапе; Джуди МакБрайд и Катрин Бигелоу из того же университета за профессиональный набор огромной и трудной рукописи; Роберту Дэниелсу из университета Вермонта, Кааре Хэйг из университета Осло и Хенрику Ленчик из университета Упсалы за предоставление библиографических и иных сведений о Коллонтай; Барбаре Клементс из университета Эйкрона, Роберту Драмму из Колумбийского университета, Рут Даджеон из университета Джорджа Вашингтона, Вере Данхэм из Королевского Университета, Барбаре Энгел из университета Колорадо, Беатрис Фарнсворт из Колледжа Уэллм, Ксении Гасиоровски из университета Висконсина, Сьюзан Хьюман из Колумбийского университета, Бернис Мэдисон из Сан-Франциско, Роберту Маннинг из Бостонского колледжа, Чарльзу Шлэксу из университета Питсбурга, а также Реджинальду Зелкину из университета Беркли за комментарии и обсуждения предмета этой книги.
Большую помощь в объяснении некоторых русских понятий, фигурирующих в первых главах книги, оказал профессор Лео Уинстон из колледжа Ликаминга. Главы II и X в той или иной форме были опубликованы в журналах «Канадско-Американские славянские исследования» и «Русская история», редакторов и издателей которых я также хотел бы поблагодарить. Отдельные части рукописи были прочитаны Розой Гликман, работающей в настоящее время в Ленинградском университете, Рошель Ратшильд из Школы Кембридж-Годдард, Норалин Ньюмарк из университета Сиднея, Кэрол Юбэнк из университета Беркли и Эми Найт из Лондонского университета. Полностью работа была прочитана Эбботт Глизон из Брауновского университета, Сирел Блэк из университета Принстона, Шейлой Фитцпатрик из Колумбийского университета и Дэвидом Йоравски из университета Нортвестерна. Каковы бы ни были достоинства этой книги, они обязаны конструктивным замечаниям и советам всех перечисленных моих друзей и коллег. Я также обязан тем людям из издательства Принстонского университета, чья заинтересованность превратила рукопись в книгу: Кэрол Орр за обработку текста; Льюису Батеману за профессиональную редактуру; и особенно Памеле Лонг, которая верила в ее успех. Огромную долю личной благодарности заслуживают мои старинные друзья и болельщики: Томас МакМэйхон и Джозеф Вагнер из Филадельфии; Эбботт Глизон, который мне всегда помогал, моя тетушка, Флоренс Стайтс, которая много сделала для меня в начале моей карьеры; мой отец; и, превыше всего, моя жена Таня, которая наравне со мной является автором этой книги.
Ленинград
Сентябрь 1976 г.
Часть первая НАКАНУНЕ
Глава IЖЕНЩИНЫ И РУССКАЯ ТРАДИЦИЯ
Курица не птица, женщина не человек.
В России, как и в Европе, женский вопрос не мог возникнуть в среде работниц и крестьянок. Женщины, находящиеся внизу социальной лестницы, не играли почти никакой роли в женском движении вплоть до начала XX в., за исключением тех случаев, когда они становились объектом внимания русских революционеров. Стремление к эмансипации возникло в России в среде образованных женщин-дворянок — только им до 1860-х гг. было доступно образование, хотя и ограниченное. Поэтому дворянки численно преобладали и были наиболее влиятельны как в легальном феминистском движении, так и среди участниц возникшего одновременно с ним революционного подпольного движения. В обоих случаях это преобладание сохранилось практически без изменений вплоть до революции 1917 г. Далее даются краткие характеристики образовательного, правового и семейного статуса женщины-дворянки, определявшего ее образ жизни, а также различных представлений о ней, бытовавших в общественном мнении, вплоть до неожиданного пробуждения ее сознания в середине XIX века.
Как это обычно и бывает в традиционных обществах, образование в России начала XIX в. было статусно-ориентированным. Для женщин это означало, в соответствии с взглядами, глубоко укоренившимися в европейской культуре, получение образования «подходящего» для их будущих социальных ролей и общественного положения. Свое классическое обоснование данная точка зрения получила в XVII в. в трудах Фенелона, считавшего, что пол как категория должен быть решающим фактором того, какое образование получает человек и что девочек необходимо готовить к роли благопристойной жены, матери и домашней хозяйки. Очевидным следствием этого было, во-первых, то, что лишь незначительная часть женщин была образованной; и, во-вторых, это образование служило только для «профессиональной» подготовки матерей, жен и домохозяек привилегированного класса. Данная идея, сформулированная для сословного общества, оказалась одним из наиболее устойчивых принципов социального консерватизма.
Вплоть до 1870-х гг. в Российской империи не существовало ни высшего, ни профессионального образов