Жестко и быстро — страница 32 из 57

У деда брови поползли вверх:

— Это еще как может быть? Что это за единичка?

— Я.

— Ты… победил Кейна Шестого?!!

— Ну да. Пробил его щит секретной техникой и сломал ему при этом пару ребер.

В общем, я подвергся натуральному допросу и рассказал практически все, умолчав о секрете своей «техники».

— Ну тогда понятно, — кивнул дед и бросил на стол два конверта. — В воскресенье мы с тобой приглашены на аудиенцию к пфальцграфу Гронгенбергу.

— Кто это — пфальцграф? — удивился я.

— Управитель императорского дворца в отсутствие монарха формально. На деле Гронгенберг — доверенное лицо императора, и от визита к нему нам с тобой отказаться не получится.

— Мы? Вы и я?

— Именно. Но, по сути, дело в тебе.

Я подпер рукой подбородок:

— А есть какая-то идея, зачем я ему понадобился, этому пфальцграфу? Не верю, что дело в младшем Кейне.

Дед хмыкнул.

— Конечно, не в нем, а в единичке, которая его укатала. Ты вообще понимаешь, что твоя хитрая техника, пробивающая щит родовых императорских телохранителей, может устроить революцию в устоявшейся системе уровней? Есть уровни силы, с первого по седьмой, и каждый из них сильнее предыдущего, и если слабый может победить сильного, то при разнице максимум в уровень. А тут единичка — четверку… В общем, это дает… открывает некоторые, кхм, перспективы… и перед империей, и перед тобой лично.

— Но откуда Гронгенберг узнал?! Я уверен, что Кейны замяли конфликт, они и меня приглашали на разговор…

— Но ты оказался слишком гордым, чтобы снизойти до них? — спросил дед.

— Ладно, вы меня раскусили, Александр Тимофеевич, — признал я.

— Ну вот. А Альберт Кейн — человек, в котором долг преобладает над гордыней. Когда он не смог побеседовать с тобой, то, скорее всего, сообщил императору о том, что появились единички-пустотники, способные одолеть мага на три уровня выше. Ну а император все, что из этого следует, просчитал на раз. Готов держать пари, что тебе предложат тренировать королевскую гвардию и других… другой персонал, скажем так.

И тогда я понял, что пора сматывать удочки.

* * *

Мы пришли в офис к пфальцграфу, если так можно назвать особняк в четыре двойных этажа в центре города, неподалеку от императорского дворца, в два часа пополудни, как и было назначено. Мне по такому случаю пришлось облачиться в пиджак-визитку и галстук, в которых я себя чувствовал не особо комфортно.

— И не вздумай отколоть какой-нибудь безумный номер, — предупредил дед.

Ну поглядим, поглядим.

Гронгенберг оказался невысоким упитанным джентльменом без капли Дара, насколько я мог судить, но уже с первых слов даже мне стало ясно, что ума и проницательности ему не занимать. Мы были приглашены на легкий ланч в огромном роскошном кабинете, в котором хозяин оного казался еще меньше.

И да, дед не ошибся. Пфальцграфа интересовал в первую очередь я.

Вначале за закусками, салатами и паштетами пошел совершенно мирный разговор ни о чем. Гронгенберг весьма обходительно и тактично расспросил, каково мне было оказаться без вины в тюрьме, а потом и в пустыне, быстро ли я свыкся с родней, которую не видел пять лет, и каким я вижу свое будущее после окончания университета.

Ладно, хватить лялякать, пора переходить к делу.

— Скажем так, ваша светлость, еще совсем недавно у меня были прогнозы на мое будущее, но с учетом того, что вы меня сюда на самом деле не паштетом угостить пригласили, теперь оно скрыто в тумане неопределенности.

Гронгенберг намек понял сразу.

— Знаете, Реджинальд, в какой-то мере вы правы, но, с другой стороны, разговор как раз и призван этот туман разогнать. Сразу хочу уточнить одну деталь: верно ли, что ваша победа над Кейном Четвертым не случайность, а закономерность?

Я кивнул:

— Абсолютно верно.

— А как эта победа связана с нарушением правил поединка?

— Никак вообще. Я проигнорировал требование остановить бой по двум причинам. Во-первых, я защищал свою репутацию, а на дуэлях остановка до победы не предусмотрена. Во-вторых, правила изначально не давали мне шанса на победу, потому что написаны для магов, которые могут удерживать и подпитывать свои щиты. А я пустотник, и щит должен пересотворять заново каждый раз, потому правило «бой до сбитого щита» мне в принципе не позволяло победить.

— Интересно… А эта ваша секретная техника — вы действительно используете пустотный щит, чтобы каким-то необычным образом разбивать предметы или противников?

Все ясно, меня «сдали» именно Кейны. На званом ужине им рассказали о разбивании кирпича, а те доложили выше.

— Зачем вы спрашиваете, если вам и так все рассказали?

— Вдруг кто чего напутал… Насколько техника сильна? Вы пробили щит мастера-защитника четвертого уровня. А как насчет пятого?

— Понятия не имею, — пожал я плечами, — никогда не спарринговал с пятыми уровнями.

— А это можно устроить, между прочим. Даже не спарринг, а просто тест. Я могу позвать рыцаря пятого уровня, и вы попытаетесь пробить его щит.

— Нет.

— Почему?

— А почему я должен причинять вред человеку, который ничего плохого не сделал?

Гронгенберг пожал плечами:

— Для научного эксперимента, так сказать. Вам самому не интересно?

— Интересно, но применять свое мастерство иначе чем для самозащиты мне запрещено.

— Кем?

— Тем, кто научил меня.

Пфальцграф сделал вид, будто вспомнил нечто важное.

— А кстати, кто ваш учитель?

Была у меня мыслишка обыграть религиозный гамбит — в мире, где существование бога не вызывает ни у кого сомнения, могло бы и прокатить. Однако я уже заметил, что наряду со всеобщим признанием господа здесь незаметен религиозный фанатизм. Это в прошлой жизни люди делятся на тех, кто не верит, и тех, кто пытается наставить неверующих на путь истинный, порой с пеною у рта и оружием в руках. Тут этого нет. Господь есть, но он вмешивается в дела смертных по минимуму и потому хоть и почитаем, но без особого авторитета. Что уж говорить, если даже убийца Томаса бога почему-то не убоялся.

Потому я решил оставить этот вариант на крайний случай.

— Он умер. И, предвосхищая ваш следующий вопрос, я его единственный ученик на Земле. Вы ведь именно это хотели узнать?

Гронгенберг кивнул:

— В общем-то да. Что ж, в таком случае не хотите ли вы передать его знания своим собственным ученикам?

— Для начала я хочу закончить университет.

Повисла тишина, дед буквально перестал жевать свой паштет, но я и без этого догадывался, что вопрос пфальцграфа на самом деле не вопрос, а приказ, высказанный в учтивой форме.

Впрочем, Гронгенберг очень быстро оправился от неожиданности, должно быть, подумал, что я несмышленыш, не расслышавший повеление в вопросе. К его чести, он попытался решить проблему полюбовно, не догадываясь, что она носит принципиальный характер.

— Тогда у меня вопрос, — улыбнулся он. — Первый — а зачем он нужен? Точнее, зачем нужен именно этот университет? Римболд — не самый престижный, прямо скажем. Есть императорская военная академия, к примеру, откуда выходят лейтенантами, а самые способные — майорами с фантастическими перспективами. Талантливые офицеры нужны везде, причем не только в горячих точках, ведь и солдат нашего спецназа кто-то должен обучать.

Хорошая попытка, право слово. Мне предлагаются звание и карьера в тепленьком местечке, если я правильно понял. Но увы — это не то, чего я жажду. И уж тем более я не стану обучать карате солдат: это искусство создано для самозащиты, а не для войны. Такова традиция моих учителей, такова моя традиция. Но вслух я этого не сказал, хоть и хотелось.

— Спасибо, но меня не интересует карьера военного.

— Тогда что вас интересует?

— Спасибо, что наконец-то спросили именно в такой форме, а не вопросами-приказами, но я вам ответил чуть ранее. Я хочу закончить университет. Причем тот, который я выбрал, а не тот, что вы предлагаете.

— Хорошо, воля ваша, — легко согласился пфальцграф, — в таком случае что мешает вам совместить учебу в университете и обучение вашей технике императорских офицеров и гвардейцев?

— Время, ваша светлость, время. В сутках слишком мало часов. Помимо учебы я хочу заниматься самосовершенствованием, гулять с друзьями и так далее. Уверен, вы знаете, что мое детство с одиннадцати лет и до нынешнего времени было совсем нерадужным, и потому я предпочту проводить свободное время по своему усмотрению, а не по вашему. Все люди мечтают о счастье, но не каждый видит его в служении империи. Дедушка, вы только не поперхнитесь, пожалуйста, — обратился я к Александру Тимофеевичу.

Гронгенберг вздохнул.

— Должен заметить, что я был уверен в обратном, — сказал он. — Рыцарь-дворянин, не желающий служить императору… Как-то странно, вы не находите?

Я покачал головой.

— А в каком месте я рыцарь? Вырос с убеждением, что я убогая единичка и ни на что не гожусь, кроме как свечи зажигать, но поскольку канделябры со свечами ушли в прошлое, — значит, вообще бесполезен и мой удел быть пешкой в селекционно-политических игрищах Домов.

— А как же любовь к родине? Ведь теперь у вас есть возможность послужить ей и императору так, как не всякий настоящий маг может.

Родина? Я люблю ее, да только она осталась в прошлой жизни. Аквилония же ничего не значит ни для меня, ни тем более для Реджинальда.

— Родина, ваша светлость, это как родители. Ее легко и естественно любить, если она любит. Но когда меня швырнули в тюрьму за преступление, которого я не совершал, за меня никто не заступился. Мне грозило минимум двадцать лет, а то и пожизненное, мой дядя требовал смертной казни, забыв, что я еще ребенок, и что? Император не пришел и не вызволил меня из-за решетки, так откуда у меня возьмется желание ему служить?

Пфальцграф немного смутился таким поворотом разговора.

— Видите ли, против вас было очень много серьезных доказательств. Посмотрите на эту печальную ситуацию с точки зрения императора, он ведь не всевышний, откуда ему было знать, что вы невиновны?