арших классах.
Он оглядел МоЗо, ещё одно современное чудо, которое он не мог себе позволить.
— Ну, как тебе? — спросил он.
— Выглядит довольно симпатично, — ответила Сара. — Включим?
Дона развеселил тот факт, что кнопка включения располагалась в углублении в центре туловища робота; у его МоЗо был пупок. Он нажал на кнопку, и…
— Здравствуйте, — произнёс мужской голос. Очертания рта задвигались, как мультяшная аппроксимация человеческих губ. — Вы говорите по-английски? Hola. Habla español? Bonjour. Parlez-vous français? Коннити-ва. Нихонго-о ханасимас-ка?
— Английский, — сказал Дон.
— Здравствуйте, — сказал робот снова. — Это моя первая активация с момента отгрузки с завода, поэтому ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Первое: чьи приказы я должен выполнять?
— Мои и её, — сказал Дон.
Робот кивнул своей баскетбольной головой.
— По умолчанию я обращаюсь к вам «мэм» и «сэр». Однако если вы пожелаете, я буду обращаться к вам любым иным способом.
Дон улыбнулся.
— Я — Гудвин, великий и ужасный.
Изгиб линии рта у робота позволял предположить, что машина знает о том, что Дон шутит.
— Рад знакомству, Гудвин, великий и ужасный.
Сара сочувственно посмотрела на робота, словно говоря «видишь, с кем мне приходится жить». Дон виновато улыбнулся, и она сказала:
— Называй его Дон. Меня можешь называть Сара.
— Рад знакомству, Дон и Сара. То, что вы сейчас слышите — это предустановленный голос. Если вы пожелаете, то можете выбрать женский голос или иной акцент. Желаете изменить установку?
Дон покосился на Сару.
— Нет, и так хорошо, — сказала она.
— Принято, — сказал робот. — Вы уже выбрали имя для меня?
Сара пожала плечами и посмотрела на Дона.
— Гунтер, — сказал он.
— Пишется «Гэ-Ю-Эн-Тэ-Е-Эр»? — спросил робот.
— Нет, не «ю», — сказал Дон, и, не удержавшись, добавил: — Смени на «у» «ю».
— Мой малыш… — сказала Сара, улыбаясь Дону. Она часто говорила это в прошлом, однако сейчас это было слишком близко к правде. Она, должно быть, заметила, как его едва не передёрнуло, потому что быстро добавила: — Прости.
И всё-таки, думал он, она права. В душе он и правда был ребёнком, особенно когда дело касалось роботов.
И абсолютным фаворитом его детства, как Сара хорошо знала, был робот из «Затерянных в космосе»[55]. Его бесило, когда люди называли этого робота Робби, хотя Робби, робот из «Запретной планеты»[56], действительно немного походил на робота из «Затерянных в космосе» — что не удивительно, поскольку разрабатывал их один человек, Роберт Киносита. Робота с «Юпитера-2»[57] обычно называли просто «робот» (или «пузыреголовый пудель» и сотнями других обидных аллитераций, выдуманных доктором Смитом). Тем не менее, многие поклонники сериала называли его «B-9» по номеру модели, который он назвал в одной из серий. Но Дон издавна доказывал, что бочкообразный автомат с трубами от пылесоса вместо рук на самом деле звали ГУНТЕР, потому что в другой серии был ретроспективный эпизод, в котором робот был показан в заводской упаковке с маркировкой «General Utility Non-Theorizing Environmental Robot» (Нетеоретизирующий незагрязняющий робот общего назначения). Несмотря на то, что он убеждал в этом людей уже — Господи, уже семьдесят лет — у теории Дона было не много сторонников. Но, по крайней мере, теперь в мире существовал робот, носящий это имя.
Конечно, думал Дон, Сара всё это понимает. Она тоже выросла, смотря по телевизору «Затерянных в космосе», хотя ей в сериале больше нравились фотографии настоящих туманностей и галактик, использованные в сценах в открытом космосе («Астрономические фото любезно предоставлены Калифорнийским Технологическим Институтом», как сообщала табличка в конце титров). Но, с грустью осознал он, всё это совершенно лишено смысла для Леноры и любого другого человека, которому столько лет, на сколько он себя ощущает.
Они отвечали на вопросы Гунтера в течение получаса, описывая круг его обязанностей, сообщая, должен ли он открывать дверь гостям и отвечать на телефонные звонки, инструктируя его не заходить в ванную, когда там кто-то есть, если только его специально не позовут, и так далее.
Однако главной обязанностью Гунтера было следить за тем, чтобы Сара была жива и здорова. Поэтому Дон спросил:
— Ты умеешь делать СЛР[58]?
— Да.
— А приём Геймлиха? — спросила Сара.
— И это тоже. Я умею оказывать все виды первой помощи. Если потребуется, я даже смогу проделать экстренную трахеотомию, а в мои ладони встроены дефибрилляторные пластины.
— Видишь! — воскликнул Дон. — Как у Гунтера. Настоящий Гунтер умел пускать клешнями молнии.
Сара тепло улыбнулась Дону.
— Настоящий Гунтер?
Дон рассмеялся.
— Ну, ты понимаешь, о чём я. — Он обернулся к голубоватой машине. — Что нам нужно делать, когда мы ложимся спать? Отключать тебя?
— Можете отключать, если пожелаете, — сказал Гунтер и ободряюще улыбнулся. — Но я бы рекомендовал оставлять меня включённым, чтобы я мог реагировать на критические ситуации. Вы также можете давать мне задания, которые я буду выполнять, пока вы спите: я могу вытирать пыль и делать другие дале, а также приготовить завтрак к тому времени, когда вы проснётесь.
Дон огляделся вокруг, и его взгляд упал на камин.
— Умеешь разжигать камин?
Робот чуть-чуть склонил голову набок, и, если линзы вообще способны «уставиться в бесконечность», то Гунтер на секунду сделал именно это.
— Теперь умею, — ответил он.
— Здорово, — сказала Дон. — Когда придёт зима, мы раздобудем для него дров.
— Ты не скучаешь, когда тебе нечего делать? — спросила Сара.
— Нет, — ответил робот и снова улыбнулся той же ободряющей улыбкой. — Я рад возможности расслабиться.
— Очень полезная способность, — сказала Сара, взглянув на Дона. — Как так получилось, что у нас её нет?
Глава 30
С каждым прошедшим днём Дон чувствовал себя всё более и более сбитым с толку. Он прожил жизнь, чёрт возьми. Он ощущал её ритмы, её стадии, и он прошёл через все, по порядку, прожив каждую из них.
Юность, он знал, предназначена для учёбы, для первой фазы профессионального становления, для экспериментов в сексуальных отношениях.
Зрелый возраст для заключения брака, воспитания детей и консолидации материального благополучия, какого удастся достичь.
После этого приходит средний возраст, время переоценки. Ему удалось пережить его без интрижек на стороне и спортивных машин; его кризис среднего возраста, ознаменовавшийся неопасным сердечным приступом, наконец-то стимулировал снижение веса, а наслушавшись от множества женщин и от нескольких мужчин о том, как хорошо он стал выглядеть, в сорок четыре он стал энергичнее, чем был в тридцать, приобрёл тонус, позволивший ему прожить эти годы, не нуждаясь ни в чём для доказательства того, что он всё ещё привлекателен.
И, в конце концов — так, по крайней мере, должно было быть — пришли так называемые золотые годы: пенсия, внуки, «спокойнее», «не волнуйся»; эпоха для смирения и размышления, для дружбы и мира, для распутывания узлов перед близящимся концом.
Ступени жизни; он знал их все и понимал их: сюжетная линия с предсказуемыми, заезженными началом, серединой и концом.
Но теперь вдруг возникло продолжение; не просто добавленный в конце эпилог, но целый новый том, и притом совершенно незапланированный. «Роллбэк: Книга вторая Истории Дональда Галифакса». И хотя Дон понимал что он — её автор, он понятия не имел, что будет дальше и к чему приведёт. Не было стандартного сюжетного плана, которому можно бы было следовать, и он совершенно не представлял, чем она должна окончиться. Он не мог даже вообразить, что ему следует делать в ближайшие десятилетия; он не уверен был даже в том, что ему делать в настоящем.
Но было одно дело, про которое он точно знал, что скоро ему придётся им заняться, хотя это и повергало его в ужас.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — сказал Дон Леноре при их следующей встрече.
Ленора, голая, лежала рядом с ним на кровати в её полуподвальной квартирке на Эвклид-авеню. Она подпёрла голову рукой и поглядела на него.
— И что же?
Он помедлил. Это было тяжелее, чем он думал, а думал он, что это будет очень тяжело. Как он умудрился попасть в ситуацию, когда сказать своей… своей… в общем, той, кем Ленора ему сейчас приходилась, о том, что он женат, было лёгкой частью разговора.
Он позволил воздуху вытечь из лёгких через маленькую щель между губ, раздувая при этом щёки.
— Я… дело в том, что я старше, чем ты, вероятно, думаешь, — сказал он, наконец.
Её глаза немного сузились.
— Мы не ровесники?
Он покачал головой.
— Ну, тебе не может быть больше тридцати, — сказала она.
— Я старше.
— Тридцать один? Тридцать два? Дон, мне безразлична разница в шесть или семь лет. У меня есть дядя, который на десять лет старше тёти.
Я съем эти десять лет за завтраком, подумал он.
— Продолжай считать.
— Тридцать три? — В её голосе послышалось напряжение. — Тридцать четыре? Тридцать…
— Ленора, — сказал он, на секунду прикрывая глаза. — Мне восемьдесят семь.
Она тихо фыркнула.
— Господи, Дон, ты…
— Мне восемьдесят семь, — повторил он; слова словно сами вырывались из него. — Я родился в 1960. Ты наверняка слышала о процессе омоложения, который недавно изобрели. Я прошёл его в начале этого года. И это, — он обвёл пальцем вокруг лица, — его результат.
Она заелозила по постели, отползая подальше от него.
— Боже… мой, — сказала она. Она вглядывалась в него, изучала его в поисках какого-то знака, способа распознать правду. — Но эта процедура, она же стоит целое состояние.