всегда было там!»
И это было началом, началом конца жизни, которая у неё не задалась. За последний год она потеряла свою прибыльную работу, жильё, машины — всё, и теперь была бездомной без гроша в кармане. Вот как она описывает тот момент в комнате для свиданий:
Я сразу это поняла! Это вернуло меня к тому, что я помнила, когда была ребёнком. Как будто включили свет, и ко мне вернулся мой дар! Это «я», которой было так больно, вовсе не была мной — какой фарс! До меня дошло, да ещё как — такое невозможно было пропустить! Фонтан эмоций, слёзы, мурашки — в тот момент было всё!
И вот что она написала в последующие недели:
У меня практически нет денег, но это не имеет значения. Впервые я понимаю, что счастлива. Раньше я никогда не могла дать определение счастью. Теперь просто слушать других людей стало настоящей радостью. Как будто когда я Вижу, я перестаю думать — я просто впитываю того человека, который передо мной находится. Я в буквальном смысле ощущаю, как его слова растворяются в осознавании и становятся частью меня.
Красота Видения в следующем: я не спрашиваю, почему, как, что, где или когда. Это просто есть и всегда было. В Видении нет никаких вопросов. Разговаривая сегодня с моим другом Д., я увидела его ясность. Я увидела нечто поразительное: я не увидела между нами ничего — никакого расстояния, никакого пространства, никаких барьеров. Никогда раньше я не ощущала такой покой.
Видение случается тогда, когда я меньше всего его ожидаю. Когда оно происходит, ничто не остаётся прежним. Я не знаю, как ощущают это другие, сразу ли это изменило их жизнь, но для меня — несомненно. Я знаю, что другим это может показаться странным, но когда я что-то делаю, я также Вижу: делаю ли повседневную работу по дому, читаю ли книгу, смотрю ли телевизор, ем ли (тарелка, вилка, еда, которую я помещаю в Ничто!). Это не что-то, для чего мне нужно прилагать усилия. Осознавание просто берёт на себя руководство.
Позже она прислала некоторые свои дневниковые записи:
Я люблю Видеть, когда засыпаю. Раньше мне было трудно заснуть, в голове постоянно крутились мысли о прошедшем дне или о том, что я буду делать завтра. Сначала Видение перед сном давалось с трудом, но сейчас это успокаивает, умиротворяет. Я закрываю глаза, и вот я в безграничности, во Вселенной. Её безмерность бездонна, однако я в своём Ничто не являюсь ничем. Оно здесь. То, что там, есть и здесь. Это как колыбельная, и я умиротворённо засыпаю. Я также проделываю это в течение дня. Я закрываю глаза и вижу Ничто. Я вижу, что у меня нет зрения, нет способа определять визуальный мир. У меня нет ничего, никаких воспоминаний, никакого понятия о том, из чего состоит окружающее. Там внутри я вижу лишь безбрежность, и нет слов, чтобы описать её необъятность. Она охватывает всё. Это место, где происходит всё, Я и есть всё это, нетронутая и недостижимая.
Когда я была ребёнком, я знала себя как часть мира. Это был мой мир. Даже когда я смотрела вовне, я видела себя внутри, как будто я одновременно смотрела вовне и вовнутрь. Был свет, и мысль, много мыслей, выстраивающихся на других мыслях, пустота и вместе с тем не пустота.
В детстве моё имя часто менялось, так как мои родители скрывались от властей. И несмотря на то что по настоянию родителей часто приходилось запоминать новое имя, я всегда оставалась собой, своим лучшим другом. Я доверяла этому внутреннему свету. Я помню, как мне нравилось просто сидеть и Видеть. Я не знала, что у этого есть название. Я говорила себе, что у меня было нечто особенное. Я думала, что ни у кого больше нет этого особого дара. Когда я смотрела в зеркало, то видела там маленькую девочку, которая была похожа на свою маму, папу и брата. Я видела шрамы от укуса собаки и грустные глаза. Но я помню, как говорила: это не я, настоящая я — это та, которая есть, когда я не смотрю на себя! И одновременно с тем смеялась, ощущая себя утешенной.
Мои родители принимали наркотики. Они также были весьма расслабленны в вопросах воспитания, и я знала много такого, о чём большинство детей даже и не слышали. Но я всегда могла уйти вовнутрь, положиться на это особенное место, которое и было моим настоящим Я, где ничто не могло причинить мне боль.
А затем, став старше, я потеряла это особенное знание. Это произошло столь постепенно, что я даже не могу сказать, когда точно это случилось. Я помню, как, будучи подростком, пыталась вновь уловить это ощущение, но не могла. Когда я смотрела в зеркало, то видела то же, что и другие: внешнее «я» со всеми изъянами, жертву, кого-то, кому было больно и кому я не доверяла.
Но сейчас мой дар ко мне вернулся, теперь он не полностью скрыт мыслями. У меня вновь есть связь с истинным Я. Я Вижу.
Вскоре после этого я получил письмо, в котором говорилось, что у неё прошло то состояние блаженного кайфа, в котором она пребывала в течение нескольких последних недель. Оставались проблемы с деньгами. Были назначены даты судебных слушаний по вопросам, связанным с разводом. У неё всё ещё не было ни жилья, ни работы и будущее казалось мрачным. Она писала:
Сегодня мне было паршиво. По шкале от одного до десяти это несомненно была десятка. Я уже бывала в этом состоянии и знаю, насколько это серьёзно. Требовалось принять какие-то решительные меры. Я испытывала такие муки — эмоционально и физически. Я опять хотела умереть.
Я сидела на тротуаре у городской библиотеки, борясь со своими мыслями, волновалась, думая о дне судебного слушания, о встрече с адвокатом, об обязательном психиатрическом тестировании, — всё это казалось мне таким бессмысленным и таким непреодолимым. Часть меня знала, что у меня есть инструменты, чтобы победить эту внутреннюю боль, а другая часть меня не позволяла мне ими воспользоваться! Как будто я сплю, мне снится кошмар и я не могу проснуться. О Господи, пожалуйста, проснись!
Я сидела там вся в слезах, а мимо проходили люди. Знаете, как трудно Видеть, когда вы в таком состоянии? Так невероятно трудно. И вдруг это произошло. Я сидела и смотрела Сюда и вдруг (я не преувеличиваю) НЕ УВИДЕЛА ЗДЕСЬ НИКАКОЙ БОЛИ. Я — это не мои мысли! В этом Не-месте нет никакой боли! Я — не моя тревога и не моя паника. Мне ничего не нужно делать — я просто нахожусь Здесь, независимо от того, делаю я что-то или нет! И Здесь я вижу огромную широченную теплоту, и мне больше не хочется умереть. Всё-таки это был хороший день. Я благодарна этому прекрасному ужасному времени, которое привело меня Домой.
Через неделю она посетила «Школу для Работы Байрон Кэти» и прошла интенсивный десятидневный семинар, где занимались самоисследованием с целью отделаться от глубоко укоренившихся убеждений или «историй» о так называемом «я» и «мире» (этот ретрит с проживанием рекламируют как школу, которую вы посещаете, чтобы избавляться от знаний). Ей присудили грант. Она приехала туда с идеей о том, что «Работа» (так называлось самоисследование) каким-то образом дополнит Видение, поможет ей вернуться Сюда. К концу ретрита она знала, что они не просто дополняют друг друга, а необъяснимым образом идентичны. Через три дня она одолжила рюкзак и отправилась одна в Центральную Мексику в поисках своей матери, которая жила за границей и с которой была не в ладах уже почти два десятилетия. Когда она вернулась, я получил следующее послание:
Пап, я нашла её. Я потрясена тем, как сильно её люблю. Она так прекрасна. Я не вижу того, что видела раньше. Мне от неё ничего не нужно — она совершенна такая, какая она есть. У меня такое чувство, что это Нигде так удивительно наполнено приятием. Я больше не нахожусь в трансе того, кем я являюсь для других. Я — Ничто, вмещающее всё остальное. В Этом я чувствую людей так, как никогда не думала, что смогу их чувствовать, в том числе и их боль. Люди подходят ко мне и рассказывают о своих страданиях, о своём безумии. Почему так много людей приходит ко мне с одним и тем же? Но ведь каждый человек — это моё отражение, каждое слово — указательный знак. С тех пор как ты помог мне Видеть, я побывала в аду и вернулась обратно. В аду — так как жизнь временами становится хуже, вернулась — так как Здесь я нахожу ту тишину и покой, которые охватывают всё, — и чем больше ада я испытываю, тем к большему покою я возвращаюсь. Итак, я нашла её, помирилась с ней и обнаружила, что я помирилась сама с собой. Она думает, что я чокнутая. Ну, если я чокнутая — то я Дома!
Сейчас, когда я пишу эти строки, моя дочь опять в Денвере, у неё всё ещё нет ни работы, ни жилья (она живёт у подруги). У неё нет никаких конкретных планов, кроме того, что, очевидно, для неё запланировано свыше. Мы подписываем наши письма «Твой задом-наперёд папаша», и «Твоя вверх тормашками дочка» и смеёмся. Когда мы пишем друг другу, то пишем сами себе, и это всегда такой приятный сюрприз — даже когда сидишь на тротуаре у библиотеки в аду, наполненном слезами.
Ум-привычка
Время от времени мне досаждает и меня забавляет то, что я называю умом-привычкой, который я представляю себе в виде тележки для покупок, заполненной подержанными вещами и прочим хламом из прошлого. Как бомж, я повсюду катаю её с собой, зная, что это всё, что у меня осталось от этого «я», за которого я иногда себя принимаю.
Временами меня приводит в смятение то, насколько этот ум-привычка настойчив, и бывали моменты, когда я ощущал себя подавленным им и так себя бранил за это, что впадал в настоящий ступор отвращения к самому себе — что по сути было старой привычной моделью поведения, к которой я на удивление часто возвращался. А сегодня он проявляется как своего рода болтовня бог знает с кем, мелодрама на автопилоте — такая близкая и знакомая и вместе с тем такая же чуждая моей природе, как тот сериал, который я в настоящее время не смотрю по телевизору.