– Откуда у вас страсть к Праге? – вырвалось у нее, когда она заметила, что и на стоявшей возле ноутбука кружке имеется изображение Карлова моста.
– Я бы не назвал это страстью, – жестом предлагая ей присесть в кресло, ответил Гавриленко. – Скорее, это сыновняя любовь.
– Сыновняя?
– Я учился в Пражском университете и несколько лет прожил в Праге.
Ника почувствовала себя глуповато – буквально пару часов назад она внимательно изучала пресс-портрет Максима Гавриленко, и там, естественно, была информация о его учебе в Праге. «Лохушка», – обругала себя Ника и вынула из сумки диктофон:
– Вы не возражаете, если в параллель к записи я включу диктофон? Не все успеваешь набросать ручкой.
– Совершенно не возражаю.
Разговор как-то плавно вошел в нужное русло, и Ника перестала замечать окружающее – так бывало всякий раз, когда она увлекалась собеседником и получала не только нужные ответы, но и удовольствие от беседы.
Гавриленко, отвечая на вопросы, попутно рассматривал журналистку. В этой Стаховой было что-то такое, что притягивало его. Вот она, чуть прикусив губу, выводит в блокноте странные значки, рисует стрелки, кружочки, соединяет их одной ей понятным образом, замирает, словно оценивая работу, снова чертит что-то. В одну из таких пауз Максим вдруг задал ей вопрос:
– Скажите, Вероника, вы ведь не москвичка?
Рука Стаховой замерла над листом:
– Что, простите?
– Вы ведь не из Москвы?
– А что – до сих пор заметно? – в ее тоне прозвучала растерянность, и Максим улыбнулся:
– А вы хотите это скрыть?
– Нет, но… странно, что вы спросили. Я несколько лет живу здесь и уже как-то отвыкла от таких вопросов.
– Мне просто показалось, что вы внутри себя не столичная штучка.
– Н-да? Это почему же? – Она прищурилась и убрала выбившуюся прядь волос, заправив ее за ухо.
– В вас чувствуется какая-то простота, которой не было в тех журналистах, с которыми я общался.
– Это плохо?
– Нет, что вы! Мне это нравится, я потому и решил проверить догадку.
– На самом деле я из Омска, там родилась, там училась и работать начинала. Это уж потом, когда стало тесновато, решила перебраться в столицу.
– Может быть, сделаем перерыв, выпьем кофе? – предложил Максим и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку интеркома: – Алия, сделайте нам, пожалуйста, кофе.
– Если можно, мне лучше чай, – попросила Ника, – я не пью кофе после обеда.
– Отлично. Алия, кофе мне, а девушке чай.
– Зеленого нет, Максим Алексеевич, – плеснулся из интеркома мелодичный голос с едва уловимым акцентом.
Максим вопросительно посмотрел на Стахову.
– Черный подойдет, – улыбнулась она.
Гавриленко повторил эту фразу секретарше и отпустил кнопку.
– Не поддаетесь общему увлечению здоровым образом жизни?
– Отчего же… просто не люблю зеленый. Да и какая, в сущности, разница? Зеленый – это тот же черный, просто молодые побеги.
– Тоже верно, – рассмеялся Гавриленко, – но сейчас модно пить именно зеленый, заниматься йогой и не есть после шести.
– Ну, это кому как! Мне не так часто удается не ужинать после шести, работа не позволяет. Прихожу домой – и к холодильнику.
– А вы чем-то увлекаетесь? Надеюсь, что не спросил ничего запретного!
В ее глазах мелькнуло удивление:
– Сейчас уже непонятно, кто кому дает интервью.
– Я не хотел вас обидеть. Просто, раз уж у нас перерыв, то почему бы не узнать интервьюера поближе? Так все-таки?
Ника помолчала. Этот человек оказался совершенно не таким, каким она представляла, идя сюда. Тот Гавриленко, о котором она читала в Интернете, вряд ли стал бы задавать вопросы журналистке, да еще такие – затрагивающие ее личную жизнь.
– Вы, наверное, сочтете меня странной… Если остается время, я шью мягкие игрушки.
Гавриленко от удивления замер – ожидал чего угодно, но не этих слов. Образ Ники никак не вязался в его представлении с мягкими игрушками. Если бы она призналась, что в свободное время гоняет на мотоцикле, это произвело бы на него гораздо меньшее впечатление.
– Игрушки? – медленно повторил он, проверяя, не шутит ли она, и Ника подтвердила:
– Да. Маленькие такие, с ладонь. Это у меня с детства. Мама как-то купила книгу с картинками и выкройками, и мне в душу запал котенок оттуда. Крошечный, с мизинец всего. Я его пыталась сшить около месяца, столько ткани перепортила – ужас. Но все-таки справилась, маме подарила на день рождения. Ну и пошло с тех пор. Я даже одно время эти игрушки в магазин сдавала – был у нас такой салон, там продавали всякие туеса из бересты, картины, вышивки, из бисера что-то. Люди в качестве сувениров покупали, для маленьких сюрпризов. Платили, конечно, копейки, зато у меня всегда были карманные деньги.
– Однако…
Их беседу прервала высокая тонкая девушка в строгом костюме, вошедшая с подносом в руках:
– Максим Алексеевич, кофе и чай.
– Да, Алия, спасибо.
Пока девушка расставляла на столике чашки, заварочный чайник и джезву на небольшой горелке, подогревавшейся снизу свечой, Гавриленко продолжал рассматривать Стахову. Она казалась абсолютно спокойной, уверенной в себе и какой-то слишком самостоятельной. «Интересно, есть ли у нее мужчина? – совершенно не к месту подумал Максим и тут же одернул себя: – Ну, тебе-то какое дело до этого? Ты еще возьми и спроси!» – и тут же, едва за Алией закрылась дверь, ляпнул:
– Скажите, Ника, вы встречаетесь с кем-то?
– Не думаю, что это касается кого-то, кроме меня, – холодно ответила Стахова и взяла чашку.
– Простите, – пробормотал Максим, чувствуя себя круглым идиотом. – Можем продолжать?
– Если вы не против, то я бы хотела закончить.
– То есть?
– Мне нужно вернуться в редакцию, чтобы успеть сдать свою дневную работу. От ежедневной рутины никто не освобождает даже в том случае, если берешь интервью у такого человека, как вы.
Максим даже не понял, был ли в ее словах сарказм. Почему-то хотелось надеяться, что нет.
– Но мы ведь, кажется, не все обговорили?
– Я сделала для себя определенные выводы и получила нужную информацию. Если позволите, я позвоню вам в том случае, если возникнут какие-то дополнительные вопросы. Статья будет готова не ранее чем через пару-тройку дней, мне нужно еще кое-что уточнить.
– Могу помочь.
– Я воспользуюсь вашим предложением. Спасибо за чай.
Стахова поднялась и небрежно смахнула в сумку блокнот, ручку и диктофон. Максим тоже встал, и в этот момент в кабинет ворвался невысокий полный мужчина лет семидесяти с папкой в руках:
– Максим, нужно срочно…
– Спокойно, спокойно! – жестом остановил его Гавриленко. – Познакомься, Иван Никитич, это Вероника Стахова из «Столичного хроникера».
Мужчина повернулся к Нике, присутствия которой в первый момент, кажется, даже не заметил, и окинул ее с ног до головы цепким внимательным взглядом:
– Добрый вечер, барышня.
– Иван Никитич – мой заместитель, – пояснил Гавриленко, – даже больше – он мой второй отец, мой наставник и учитель.
– Вы ничего не сказали о первом, – тут же уличила Стахова, и Гавриленко обрадовался:
– А вот это и будет темой нашей с вами следующей беседы, если пожелаете.
Ника колебалась. Было видно, что ее заинтриговала история с двумя отцами олигарха, но она не знала, как поступить и соглашаться ли на следующую встречу. Журналистское нутро взяло верх.
– Если вы найдете время, я с интересом выслушаю. В конце концов, личные моменты всегда украшают журнальный образ…
– …и очеловечивают любого бизнесмена, – закончил за нее Иван Никитич.
– Верно, – чуть улыбнулась она.
– Отлично. Тогда Алия позвонит вам на следующей неделе и предложит время, а вы выберете то, что вам подходит, – подытожил Гавриленко и снова нажал кнопку интеркома:
– Алия, проводите, пожалуйста, Веронику к выходу.
Когда за Никой закрылась дверь, Гавриленко вернулся в кресло у рабочего стола, закинул руки за голову и посмотрел на заместителя:
– Ну, что у тебя?
– Да у меня-то кое-что… – загадочно протянул тот, многозначительно глядя на Максима, – а вот у тебя что?
– Не понял.
– Чего это ты, мил друг, перед журналисткой этой рассопливился? – без всяких церемоний поинтересовался Иван Никитич, или просто Никитич, как привык называть его Гавриленко с детства.
– В каком смысле?
– Не темни, Максимка! Понравилась деваха?
– Глупости, – посуровел Гавриленко и положил руки на столешницу, – просто разговор состоялся хороший, без банальностей этих обычных, без «желтухи». Строго о делах, никаких попыток в личную жизнь влезть.
– Вот это-то и настораживает, Максим, – серьезно проговорил Никитич, открывая принесенную папку с бумагами, – раз в дела полезла – непременно начнет копать. И ведь накопает! – многозначительно добавил он.
Гавриленко постучал костяшкой пальца по столу:
– Но-но! Я тебя затем и держу тут, чтоб никто ничего не накопал. Показывай, что принес, чего тянешь?
– В общем, все по плану, Максим.
– Ну?! – оживился Гавриленко. – Клюнул?
– Не клюнул – заглотнул, как голодный карась червя, – рассмеялся Никитич, протягивая бумаги через стол. – Тендер наш, как и планировалось. Деньги я перевел. Эх, Максимка, покуда не оскудеет земля русская голодными карасями-чиновниками, мы с тобой свою жизнь обеспечим на долгие десятилетия вперед! Правнукам твоим – и тем хватит, если с умом.
Ника сидела за компьютером и пыталась начерно записать свои впечатления от встречи с Гавриленко. Это еще не была статья – это была «окрошка», как называла подобные записи сама Стахова. В таких файлах у нее хранились собственные мысли по теме статьи, какие-то фразы, показавшиеся удачными, информация, почерпнутая из Интернета или полученная в ходе бесед. Потом все это постепенно трансформировалось в строки будущего материала, лишнее вычищалось и оставалось только то, что было «по делу». Но сегодня работа шла медленно. Нике казалось, что она упустила что-то в разговоре с Максимом, не смогла ухватить суть, понять, чем дышит этот человек вне бизнеса – ведь не могло же быть, что ничто другое его не интересует. Но в памяти всплывал лишь короткий эпизод в лифте, когда Гавриленко объявил, что любит ночью через прозрачные стены смотреть на город. Этого было как-то недостаточно. Ника не любила однобокости, не делила материалы на «черные» и «белые» – в них всегда всего было поровну. В случае же с Гавриленко ей почему-то хотелось показать все стороны, не зацикливаясь только на бизнесе. Но впечатлений явно не хватало…