«Я ведь могла и не прийти, – напомнила она себе. – И, конечно же, не пришла бы, если б мне не потребовалось стянуть у него…»
Катя не успела и додумать, как выскочил Слава, старший из братьев, и заорал так, что она зажала уши:
– Ну наконец-то! Мать нас чуть голодом не уморила. Я тут намедни додумался, почему ее Ремой зовут. Это от слова «кремень», ты уж поверь мне.
Его трубный зов мгновенно созвал остальных. Катя твердила про себя, как любимый в детстве Карлсон: «Спокойствие, только спокойствие!» – а сама все поглядывала поверх его плеча, но Света не появлялась. Чьи-то руки обняли ее, и Катя напряглась, но увидев, что это Наташа, расслабилась и улыбнулась.
– Дайте же человеку пройти! – потребовала та. – Она с работы, а вы тут лопаете уже пятый час.
– Да больше, больше! – сунулся Арни.
Кате все не давало покоя ощущение, что ей некуда деться от его глаз. Она поворачивалась то к одному, то к другому, но везде натыкалась на взгляд Арни. Если б у собак были серые глаза, то Катя сказала бы, что сейчас он смотрел на нее как дворняга, повстречавшая человека, готового пустить ее в дом. До полной уверенности пока далеко и даже речи не может быть о том, чтобы требовать еще и кость, но надежда уже поселилась. Такая маленькая, что застряла где-то в аорте и оттого сердце то и дело сбивается с ритма, как начинающий музыкант. Катя чувствовала это своим собственным сердцем, словно оно было у них одно на двоих.
«Надо было подарить ему не кактус, а метроном, – подумала Катя, пытаясь взбодрить себя насмешкой. – Чтобы всегда был ровен и спокоен».
С подзабытым наслаждением вонзив вилку в прожаренный бифштекс (для себя готовить мясо было лень), Катя подмигнула Арсению, который устроился напротив и, кажется, собирался весь вечер смотреть ей прямо в рот:
– Ты вроде жутко хотел выпить.
– Да! – Он вскочил и метнулся к другому концу стола. – Дайте вина! Я хочу кое-что сказать… Но сказать это можно только с бокалом вина…
Налив Кате половину бокала, он плеснул себе чуть-чуть. Она с тревогой подумала: «Как бы он не упоил меня… От него ведь всего можно ожидать».
– Арни, мы ведь договаривались…
Но Арсений перебил ее и заговорил громко и быстро, как трибун, который подозревает, что его могут стащить в толпу прежде, чем он произнесет свой манифест.
– Мы договаривались, – подхватил он ее слова, – что однажды отправимся в путешествие. Наверное, нам будет уже лет по шестьдесят, но ведь никогда не поздно встретиться с миром, правда? – Арсений глотнул воздуха и заговорил тише: – Я хочу увидеть его с тобой. Только тогда это путешествие будет чего-то стоить. Катя, ты слышишь?
Он спросил об этом, потому что все это время Катя сосредоточенно разглядывала вино, которое с каждой секундой казалось ей все более багровым.
– Слышу, – отозвалась она, так и не подняв глаз.
– Мне не нужен этот мир без тебя.
Теперь она посмотрела на него, испугавшись холодка, который пробежал по коже. Не от самих слов, а оттого, что послышалось в его голосе. Усталость. Арни никогда не уставал. Он был из тех исключительных людей, которым доставляет радость уже то, что они живут.
– Ты была моим миром. Я уже не помню, что было до тебя.
Катя подумала, как это прозвучало оскорбительно для его семьи. Она спрашивала себя: почему они не смеются? Ведь чужая любовь всегда смешна, особенно если ее преподносят с таким надрывом.
«Зря он так… – Катя больше не могла смотреть в его лицо. – Он мог бы сказать это мне наедине. Но Арни всегда было необходимо представление…»
Она заставила себя улыбнуться:
– Мир не рухнул оттого, что мы разошлись. Значит, каждый из нас еще может его увидеть… И с днем рождения!
– Спасибо, – разочарованно отозвался Арсений и посмотрел на свой бокал так, будто не мог сообразить, что с ним сделать.
Потом протянул руку и тронул Катин. Хрусталь по-зимнему звякнул, и Кате на миг почудилось, что сейчас Рождество, и потому сказка, которую он пытался сочинить, вышла прозрачно-ломкой, неправдоподобной и красивой, как узор на стекле. Кто же в их стране отправляется путешествовать в шестьдесят лет?
– Спасибо, – повторил Арсений и сел, забыв выпить.
Катя попробовала вино. Оно оказалось кисловатым, а она любила все сладкое. И все это знали.
«Не ждали они меня», – поняла она и от этого успокоилась.
– А где Света? Что-то ее не видно…
Арни вскинул голову, но взгляд его вернулся не сразу.
– У Светки мать умирает, – как ни в чем не бывало отозвался Юрка, ни на секунду не утратив аппетита.
Точно почувствовав неловкость за устроенный ею пир, Рема негромко пояснила:
– Она уж второй месяц лежит, мы как-то попривыкли. Обширный инсульт. Света с сестрой по очереди дежурят…
У этих людей продолжалась своя жизнь, и в ней ничто не могло измениться от того, что ушла Катя. Другое дело – Арни… Для него действительно все остановилось. Разве они не будут благодарны, если она вернет им его?
Не поднимаясь из-за стола, она пыталась мысленно, как в компьютерной игре, проникнуть в ту злополучную комнату, где, судя по всему, теперь Арсений жил. В таком выборе было продление предательства… Эта досадная мысль еле копошилась, но не затихала. Катя старалась ее попросту не замечать, ведь жить этой боли оставалось несколько часов. Сейчас важнее было придумать, как улизнуть от Арни.
– Видели бы вы, – вслепую прощупывая дорогу, начала Катя, – какие мне Арни принес хризантемы! Зеленые. Только такая безнадежная бестолочь, как я, могла их забыть.
– А хочешь, я еще принесу? – Он уже приподнялся.
«Господи, как просто». – Ей даже стало стыдно: точно ребенка провела. Все же она вынудила себя кивнуть.
Едва не опрокинув стул, Арни крикнул:
– Сейчас! – и вдруг остановился: – Катя, а ты…
– Я дождусь тебя, – заверила Катя и почувствовала облегчение оттого, что наконец говорит правду.
Арсений смущенно улыбнулся, будто она пообещала ему гораздо большее, и в этой улыбке было столько его самого, того Арни, которого Катя любила, что ее впервые осенило: «А может, надо было попросить стереть из моей памяти только один день? Тот самый… А остальные не трогать».
Когда он исчез, она встала, чувствуя, как сердце проваливается в пустоту, что случалось все чаще. За десять лет, не связанных с медициной, Катя успела забыть кардиологию и даже не была уверена: тахикардия у нее или что-то другое.
Сцепив дрожащие руки, она громко сказала, ей показалось – просто прокричала:
– Я хотела вас попросить… Всех вас. Мы с Арни договорились сегодня проститься по-настоящему.
Никто не произнес ни слова, только Рема тихонько простонала сквозь ладонь, прижатую ко рту:
– Ох, Катя, зачем?
Заставив себя пропустить этот вопрос, который впору было задавать самой, Катя продолжила тем же дикторским тоном:
– Мы хотим попробовать начать жить так, будто нас и не было. То есть, – она сбилась, почувствовав, что запуталась, – друг у друга не было. Как будто мы никогда не встречались. Не были женаты… Ведь такое могло быть?
– Как ролевая игра? – с живостью спросила Наташа.
– Да! Что-то вроде этого. И я прошу вас… Мы оба вас просим, – прибегла Катя к хитрости. – С завтрашнего дня не говорите с Арсением обо мне. Ничего не спрашивайте, не вспоминайте. Пусть он начнет жизнь заново.
– Хочешь сказать, что он тоже на это согласен? – Взгляд у Славы стал тяжелым. – Что-то не верится.
– Во что не верится? – стараясь не раздражаться, спросила Катя. – В то, как он устал от этой тоски? Он же цепляется за любой повод порадоваться. Это же Арни!
Не замечая, что нервными движениями собирает волосы, хотя заколоть их было нечем, Катя бросала слово за словом:
– Он сейчас говорил о наших мечтах. Но ничего из этого не сбылось. И не сбудется. Нужно попытаться обрести мир… другой. Что в этом плохого? Разве лучше в петлю?
– Лучше бы тебе вернуться, – неуверенно заговорила Рема, но Катя звонко выкрикнула:
– Нет!
Все сразу притихли. Только Наташа смотрела на нее, и глаза ее были спокойны, словно она поняла, что задумала Катя. Только под ее взглядом Катя ощутила, с каким детским вызовом вытянула шею, ставшую неестественно длинной, как древко знамени, провозгласившего независимость.
– Ладно, – проронила Рема и медленно поднялась из-за стола. – Будь по-вашему… Может, оно и к лучшему.
У Кати тоскливо заныло сердце. Она смотрела, как, приподняв плечи, Рема уходит из зала, по-стариковски подтаскивая ноги, и думала о том, что изо всех людей на свете ей меньше всего хотелось бы обидеть эту женщину.
– Свету предупредите, – попросила Катя погромче, чтоб услышала Рема, которая уже почти исчезла в коридоре, ведущем в скрытую от посетителей часть кафе.
«Мне туда же!» – Она просительно улыбнулась всем сразу:
– Я подожду Арни у него… Можно?
– А ты знаешь, где он теперь? – спросила Наташа. – У нас тут ведь тоже кое-какие изменения.
– Разве не… не там?
– Пойдем. – Наташа мимоходом погладила мужа по плечу.
Комната, где теперь поселился Арни, раньше считалась бухгалтерией. Потом бухгалтер стал им не по карману, а Наташа уже успела всему подучиться и справлялась с бумагами между делом. Катя с порога наметила объекты обыска: письменный стол, полки платяного шкафа, маленькая тумбочка под аквариумом…
– Когда он обзавелся рыбками? Он хоть кормит их?
– Время от времени… Месяца два назад притащил. Не говорил? Потому что для него это неважно… О важном не умолчал бы. О таком, например, как то, что вы задумали…
Остановившись возле зеленоватого аквариума, Наташа наклонилась, чтобы получше рассмотреть гуппи, которых видела уже сотню раз, и быстро спросила:
– Или ты одна?
– Что? – переспросила Катя, хотя ждала этого вопроса.
– Это ведь твоя идея? Ну, признайся, я никому не скажу! Я сразу поняла: Арни понятия не имеет о том, что ты говоришь… Только как ты собираешься это устроить?
Катя почувствовала облегчение, обнаружив в ее взгляде одну только заинтересованность. В двух словах рассказав о том, что должно было произойти, а может, уже происходило, Катя пристально проследила за ней, но в Наташе ничего не изменилось. Или ей удалось это скрыть.