— Прошу вас, оставьте одного себе, мсье. Их очень легко собирать, нужно только делать, как я.
Уплетая мою добычу, Тайе и Дюма дотошно расспрашивали меня обо всех подробностях. Мы строили бесчисленные планы применения акваланга. Тайе произвел расчет прямо на скатерти и торжественно объявил, что каждый ярд нашего продвижения в глубь моря открывает человеку еще триста тысяч кубических километров жизненного пространства. Наша троица давно знала друг друга — вот уже много лет мы ныряли вместе. Наш новый ключ к неизведанному миру сулил чудеса. Мы вспомнили, с чего начинали…
Нашим первым вспомогательным приспособлением были подводные очки, которые давным-давно известны в Японии и Полинезии. В шестнадцатом веке ими пользовались добытчики кораллов на Средиземном море. За последние пятьдесят лет их открывали заново не менее пяти раз. Незащищенный человеческий глаз, очень плохо видящий под водой, буквально прозревает благодаря водонепроницаемым очкам.
Однажды воскресным утром 1936 года — это было в Ле Мурильоне, близ Тулона — я окунулся в воды Средиземного моря, надев очки Ферне. Я служил тогда на флоте рядовым артиллеристом, был неплохим пловцом и преследовал одну цель — отработать свой кроль. О море я думал лишь как о соленой среде, разъедающей мне глаза. И вдруг мне открылось поразительное зрелище: подводные скалы, покрытые зарослями зеленых, бурых, серебристых водорослей, среди которых плавали в кристально чистой воде неизвестные мне рыбы. Вынырнув на поверхность за воздухом, я увидел автомашины, людей, уличные фонари. Затем снова погрузил лицо в воду, и цивилизованный мир сразу исчез; внизу были джунгли, недоступные взору тех, кто движется над водой.
Бывает, на вашу долю выпадает счастливое сознание того, что жизнь разом изменилась; вы прощаетесь со старым и приветствуете новое, бросаясь очертя голову навстречу неизведанному. Так случилось со мной в тот летний день в Ле Мурильоне, когда у меня открылись глаза на чудеса моря.
Я стал жадно прислушиваться к рассказам о героях Средиземноморья — пользуясь очками Ферне и ножными ластами Ле Корлье, вооруженные варварским оружием, они производили настоящее опустошение в рыбьем царстве.
Бесподобный Ле Муань, погрузившись в морскую пучину около Санари, бил рыбу пращой! Знаменитый Фредерик Дюма, сын профессора физики, охотился под водой с заостренным железным прутом. Для этих людей рубеж между двумя взаимно чуждыми мирами не существовал.
Я уже два года увлекался ныряньем в очках, когда встретил Дюма. Вот как он сам рассказывает о своем приобщении к подводному спорту.
«…Летом 1938 года, сидя как-то раз на прибрежном камне, я увидел настоящего человекорыбу, явно опередившего меня в эволюции. Плавая, он ни разу не поднял головы, чтобы сделать вдох: для этого у него во рту была трубка. На ногах — резиновые ласты. Я восхищался его сноровкой. Наконец он замерз и вышел из воды. Это был лейтенант флота Филипп Тайе. Он изобрел оружие для подводной охоты наподобие моего. Очки у него были больше моих. Он рассказал мне, где раздобыть очки и ласты и как сделать дыхательную трубку из садового шланга. Мы назначили с ним день совместной охоты. Этот день явился важной вехой в моей подводной жизни».
Этот день оказался важным для всех нас: я был знаком с Тайе еще раньше, и теперь мы все трое собрались вместе.
Подводная охота разгорелась вовсю. Остроги, арбалеты, самострелы, гарпунные ружья — все было обращено против морской дичи. В прибрежных водах почти не стало рыбы; местные рыбаки возмущались. Нас обвиняли в том, что мы распугиваем рыбу, рвем сети, грабим верши и устраиваем настоящий мистраль своими дыхательными трубками.
Однажды, кувыркаясь в воде, Дюма заметил, что за ним наблюдает с мощного катера живописный детина, голый по пояс и весь разрисованный танцующими девицами и знаменитыми полководцами. Эта ходячая картинная галерея окликнула Диди. Он вздрогнул: это был Карбон, пресловутый марсельский гангстер, чьим идолом был Аль Капоне.
Карбон подозвал Диди, пригласил его к себе на катер и осведомился, чем тот занят.
— Ничего особенного, просто ныряю, — робко ответил Диди.
— Я люблю приезжать сюда, чтобы отдохнуть на покое от городского шума, — сказал Карбон. — Ты заинтересовал меня — будешь теперь нырять с моей скорлупы.
Диди рассказал ему, что рыбаки невзлюбили ныряльщиков. Карбон вспылил. Направив свой катер прямо в гущу рыбацких лодок, он демонстративно обнял Диди своей волосатой ручищей и заорал:
— Эй, вы! Учтите — это мой друг!
Мы дразнили Дюма его гангстером, но вынуждены были отметить, что рыбаки больше не смели его задевать. Вместо этого они послали протест в правительственные инстанции. Был принят закон, строго регламентирующий подводную охоту. Применение водолазных аппаратов и огнестрельного оружия запрещалось. Ныряльщиков обязали обзавестись разрешениями на охоту и войти в официально утвержденный клуб рыболовов. Однако крупная рыба уже исчезла из прибрежных вод от Ментоны до Марселя. Было зафиксировано еще одно примечательное явление: рыбы научились держаться за пределами досягаемости оружия подводных охотников. Они нагло дразнили ныряльщика, вооруженного самострелом, держась от него в пяти футах. Если ныряльщик брал с собой гарпунное ружье резинового боя, бьющее на восемь футов, то рыбы аккуратно соблюдали дистанцию в восемь футов с небольшим. Они словно знали, что дальнобойность самого мощного гарпунного ружья — пятнадцать футов. Сотни лет человек был самым безобидным изо всех появлявшихся под водой существ. Когда же он вдруг освоил правила подводного боя, рыбы тотчас разработали оборонительную тактику.
В пору нашего увлечения очками Дюма как-то побился об заклад, что за два часа набьет острогой двести двадцать фунтов рыбы. Он нырнул пять раз, на глубину от сорока пяти до шестидесяти футов. В каждый заход он успевал, пока у него хватало воздуха, одолеть здоровенную рыбину. Диди добыл четырех груперов общим весом в двести фунтов и одну восьмидесятифунтовую лихию.
Одно из наших самых ярких воспоминаний — сражение с огромной лихией, весившей не менее двухсот фунтов. Дюма поразил ее острогой, и мы стали посменно нырять, стараясь закрепить успех. Дважды нам удавалось дотащить рыбину до самой поверхности. Однако воздух, казалось, действовал на нее только ободряюще: мы выдыхались, а рыбина все усиливала сопротивление. В конце концов царица лихий спаслась бегством.
Мы были молоды и порой переступали границы здравого смысла. Однажды — это было в декабре, в Каркерэне — Тайе пришел на берег один и, оставив свою собаку Сойку сторожить одежду, стал нырять. Температура воды была около десяти градусов. Филипп погнался с острогой за большим морским окунем, но озяб и вынужден был прекратить преследование. Между тем он успел довольно далеко уйти от берега. Усталый, окоченевший, он через силу поплыл обратно. Наконец Филипп выбрался на камень и упал без сознания, обдуваемый пронзительным ветром. Жизнь его была на волоске, но тут пес, движимый каким-то чудесным инстинктом, прикрыл Филиппа собой и стал дышать ему в лицо. Тайе пришел в себя и с огромным трудом добрел до укрытия.
Исследуя физиологию подводного плавания, мы начали с действия холода. Вода лучше, чем воздух, проводит тепло, она обладает поразительной способностью поглощать калории. Тело пловца сильно охлаждается в море, что создает огромную нагрузку на его тепловые центры. Внутренняя температура должна во что бы то ни стало оставаться неизменной. Атакованный холодом организм осуществляет стратегическое отступление. Первой на произвол врага оставляется кожа, затем подкожные слои. Происходит сжатие поверхностных капилляров; отсюда гусиная кожа. Если холод продолжает наступление, организм уступает ему руки и ноги, лишь бы сохранить жизненные центры. Понижение внутренней температуры опасно для жизни.
Мы убедились, что тот, кто после купания кутается в мохнатую простынь, делает ошибку. Не сохраняя нисколько тепла, он лишь заставляет тепловые центры сжигать лишние калории для подогрева покровов тела. При этом происходят серьезные нервные реакции. К слову сказать, горячие напитки и алкоголь также не способны восстановить температуру наружных покровов. Если мы иногда после трудного погружения выпиваем глоток бренди, то скорее чтобы успокоиться, чем для того, чтобы согреться. Мы установили, что самый простой и лучший способ восстановить тепло — залезть в горячую ванну или стать между двумя кострами на берегу.
Часто смазывают кожу жиром, перед тем как купаться в холодной воде. Мы сделали любопытное открытие: жир не держится на коже. Вода смывает его, оставляя лишь тонкую пленку, которая не только не защищает пловца, но, наоборот, способствует потере тепла. Другое дело, если бы жир можно было впрыскивать под кожу, получая нечто вроде теплоизолирующего подкожного слоя кита.
В поисках защиты от холода я немало потрудился, изготовляя прорезиненные костюмы. В первом из них я сильно смахивал на Дон-Кихота. Следующий гидрокостюм можно было слегка надувать для лучшей теплоизоляции, но зато он обеспечивал равновесие только на одной какой-нибудь глубине, и я должен был все время следить за тем, чтобы он не увлек меня вниз и не вытолкнул наверх. Кроме того, воздух стремился собраться в ногах, и я повисал вниз головой. В конце концов нам удалось в 1946 году создать гидрокостюм, который сохранял постоянную форму; с тех пор мы применяем его для работы в холодной воде. Он надувается за счет воздуха, выдыхаемого ныряльщиком. Клапаны около головы, кистей и ступней выпускают лишний воздух наружу и обеспечивают стабильность на любой глубине и при любом положении тела. Путешественник Марсель Ишак убедился в достоинствах этого костюма, погружаясь в море во льдах Гренландии во время недавней полярной экспедиции Поля-Эмиля Виктора. Дюма придумал «демисезонный» костюм — легкую резиновую кофту, которая позволяет ныряльщику находиться в воде до двадцати минут, нисколько не сковывая его.
Успех ударил нам в голову. В самом деле — едва начав нырять, мы уже достигли тех же глубин, что ловцы жемчуга и собиратели губок, ныряющие с детских лет! Правда, в 1939 году у острова Джерба (Тунис) у меня на глазах шестидесятилетний араб, собиратель губок, за две с половиной минуты опустился без дыхательного аппарата на сто тридцать футов; я сам проверил глубину лотом.