Такие подвиги по плечу немногим. Чем глубже опускается ныряльщик, тем сильнее растущее давление сжимает его легкие. Человеческие легкие — это воздушные шары, заключенные в тонкую клетку, прутья которой прогибаются под давлением. На глубине ста футов объем воздуха в легких уменьшается до одной четверти первоначального. Еще глубже изгиб ребер достигает предела, грозя повреждениями и переломами.
Правда, обычная глубина, на которой работают собиратели губок, не превышает шестидесяти шести футов, при давлении до трех атмосфер, вызывающем сжатие грудной клетки до одной трети нормального объема. Мы натренировались опускаться на эту глубину без аппаратов за две минуты с помощью привешенного к поясу груза. Ниже двадцати пяти футов груз перевешивал подъемную силу грудной клетки и усиленно тянул ко дну; приходилось опасаться неприятных происшествий.
Ныряя без аппарата, Дюма применял особую технику. Он плавал, погрузив лицо в воду и дыша через трубку. Завидев внизу что-нибудь интересное, он осуществлял маневр, получивший название coup de reins, дословно — «толчок от бедер», в подражание китам. Это означает, что человек перегибается в пояснице, направляя голову и корпус вертикально вниз, затем сильным толчком выбрасывает ноги в воздух и устремляется отвесно в глубину. Такое скоростное погружение требует хорошо тренированных широких евстахиевых труб, ведь давление растет очень быстро.
Но зона собирателей губок не могла нас удовлетворить: море продолжало таить в себе загадки, которые все больше дразнили наше воображение. Мы мечтали о дыхательных аппаратах не столько даже для того, чтобы погружаться еще глубже, сколько для того, чтобы подольше оставаться под водой, получить возможность, так сказать, пожить в этом новом мире. Мы испытали аппарат Ле Приёра — баллон со сжатым воздухом, прикрепляемый на груди и непрерывно подающий воздух в маску. Ныряльщик вручную регулирует приток, что позволяет приспосабливаться к давлению и в то же время сократить расход воздуха. С аппаратом Ле Приёра мы совершили наши первые настоящие подводные прогулки. Однако ограниченный запас воздуха позволял плавать под водой очень недолго.
Оружейный мастер крейсера «Сюфрен» сделал по моим чертежам кислородный аппарат. Из противогазной коробки, начиненной натронной известью, небольшого баллона с кислородом и куска шланга он смастерил приспособление, в котором щелочь поглощала углекислоту, очищая выдыхаемый воздух. Оно действовало автоматически и бесшумно, и с ним можно было свободно плавать. Уйдя с кислородным аппаратом на глубину двадцати пяти футов, я ощутил неведомый мне дотоле безмятежный покой. В полном одиночестве и безмолвии я парил в стране грез; море приняло меня как своего. Увы, блаженство длилось недолго…
Услышав, что с кислородом можно безопасно нырять до глубины сорока пяти футов, я попросил двух матросов с «Сюфрена» последить за мной со шлюпки, пока я попытаюсь достичь «кислородной границы». Я шел вглубь, настроенный на торжественный лад. Морские джунгли приняли меня как своего, и я решил отказаться от человеческих повадок, сложить ноги вместе и плыть, извиваясь, как дельфин. Тайе показывал нам на поверхности моря, как плавать, не отталкиваясь руками и ногами. Несмотря на помехи, вроде моей собственной анатомии и подвешенного на поясе свинцового груза, мне удалось перевоплотиться в рыбу.
Плывя в удивительно прозрачной воде, я увидел в девяноста футах от себя группу изящных серебристо-золотых аурат; алые заплаты жабер напоминали нарядные мундиры бригадиров британской армии. Я подобрался к ним довольно близко. Несмотря на свое перевоплощение, я не забывал, что могу плыть намного быстрее, стоит лишь пустить в ход «грудные плавники». Мне удалось загнать одну из рыб в ее норку. Она встопорщила спинной плавник и беспокойно завертела глазами. Потом приняла смелое решение и, бросившись мне навстречу, проскочила в нескольких дюймах от меня. В это время внизу показался большой голубой зубан с сердитым ртом и враждебными глазами. Он повис в воде на глубине около сорока шести футов. Я двинулся к нему — зубан стал отступать, сохраняя безопасное расстояние.
Внезапно у меня судорожно задрожали губы и веки, спина выгнулась дугой.
Отчаянным усилием я отцепил груз и… потерял сознание.
Матросы увидели, как мое тело выбросило наверх, и поспешили втащить меня в лодку.
После этого у меня несколько недель болели мышцы и затылок. Я решил, что коробка была заряжена недоброкачественной натронной известью.
Зима прошла в упорной работе: я совершенствовал свой кислородный аппарат, чтобы застраховаться от судорог. Летом я снова отправился к Поркеролям и нырнул на глубину сорока пяти футов с новым аппаратом. Судороги напали на меня настолько неожиданно, что я не помню, как сбросил груз. Я чуть не утонул. С тех пор у меня пропал всякий интерес к кислороду.
Летом 1939 года, выступая с речью на званом обеде, я доказал присутствовавшим, что в ближайшие десять лет войны быть не может. А четыре дня спустя я был на борту своего крейсера, получившего секретный приказ выступить в западном направлении; придя еще через сутки в Оран, мы услышали, что объявлена война.
Рядом с нами стоял на рейде дивизион английских торпедных катеров. Один из них вышел из строя: на винт намотался толстый стальной трос. В Оранском порту не было своих военно-морских ныряльщиков, и я вызвался проверить, как обстоит дело. Меня не охладило даже то, что я увидел под водой: трос обернулся шесть раз вокруг вала и еще несколько раз вокруг лопастей. Я вызвал со своего корабля пять хороших ныряльщиков, и мы принялись обрубать трос. На это ушло несколько часов, и мы еле стояли на ногах, когда наконец вернулись на крейсер. Торпедный катер смог выйти в море вместе со своим дивизионом, и когда он проходил мимо нас, команда выстроилась вдоль борта и прокричала троекратное «ура» в честь безрассудных французов.
В этот день я убедился, что тяжелая работа под водой — опасная вещь. Для таких дел совершенно необходимы дыхательные аппараты.
Прошло некоторое время. Я работал в Марселе на службе морской разведки, действовавшей против оккупантов. Мой начальник предложил мне возобновить подводные эксперименты, насколько позволит служба. Кстати, это поможет замаскировать мою деятельность. Я решил испытать аппарат Ферне; в основе его устройства трубка, через которую сверху насосом накачивают воздух. Трубка оканчивается клапаном, а ныряльщик всасывает воздух через мундштук. Это простейший из когда-либо сконструированных дыхательных аппаратов. Правда, ныряльщик связан с поверхностью и половина воздуха расходуется впустую, но зато можно обойтись без предательского кислорода.
Как-то раз, на глубине сорока футов, я полной грудью вдыхал воздух, подаваемый насосом Ферне, как вдруг ощутил в легких странный толчок. Журчанье пузырьков прекратилось; я немедленно перекрыл мускульным усилием горло, сохраняя в легких остаток воздуха. Потом потянул трубку — она подалась без всякого сопротивления. Оказалось, что она переломилась у самой поверхности. Я поплыл к лодке. Только потом до меня дошло, какая опасность мне грозила. Не перекрой я инстинктивно свой собственный «клапан», вода под страшным давлением ворвалась бы через трубку в легкие.
Когда с риском для жизни испытываешь изобретения, такие происшествия только увеличивают желание добиться успеха. Мы принялись изучать меры защиты. Однажды Дюма нырнул с аппаратом Ферне на семьдесят пять футов; я следил за трубкой. Вдруг она переломилась. Дюма оказался в ловушке на глубине, где давление втрое превосходит атмосферное. Я поймал трубку и стал лихорадочно вытаскивать ее, ожидая самого худшего. Снизу чувствовались какие-то сильные рывки. Наконец показался Дюма — трясущийся, с багровым лицом и выпученными глазами, но живой! Он своевременно задержал воздух и полез вверх по трубке, как по канату.
Мы продолжали возиться с этим аппаратом, пока не добились того, что он стал работать сравнительно надежно, но зависимость от насоса сковывала нас, нам хотелось свободы передвижения.
Мы мечтали об автоматическом аппарате с сжатым воздухом. Вместо устройства Ле Приёра с ручной регулировкой хотелось получить конструкцию вроде той, что применяется в кислородных масках для высотных полетов. Я отправился в Париж искать инженера, с которым мог бы найти общий язык. Мне посчастливилось встретить Эмиля Ганьяна, эксперта по газовому оборудованию, состоявшего на службе одной крупной международной корпорации. Это было в декабре 1942 года. Я изложил Эмилю свои требования; он кивнул и прервал меня:
— Что-нибудь вроде этого? — Он протянул мне маленькую бакелитовую коробочку. — Это мой клапан для автоматической подачи горючего газа в автомобильный мотор.
В то время бензин был дефицитным и его всячески старались заменить газом.
— Тут есть что-то общее с вашей задачей, — сказал Эмиль.
Через несколько недель наш первый автоматический регулятор был готов. Мы избрали для его проверки уединенное место на Марне. Эмиль стоял на берегу; я вошел в воду. Регулятор в изобилии подавал воздух без малейших усилий с моей стороны. Однако, как и в аппарате Ферне, часть воздуха выходила впустую через трубку выдоха. Я попробовал стать на голову — подача воздуха почти прекратилась, дышать нечем. Тогда я лег горизонтально; снова пошел воздух. Но как же мы будем нырять, если регулятор не позволяет плыть вниз головой?
Обескураженные и разочарованные, мы отправились домой. В чем дело? В наших руках чудесное изобретение; оно сначала понижает давление воздуха со ста пятидесяти до шести атмосфер, потом регулирует его плотность и количество для дыхания.
Ответ был найден прежде, чем мы доехали до Парижа. Когда я стоял в воде прямо, отверстие выдоха оказывалось на шесть дюймов выше отверстия вдоха; из-за перепада давления и получался непрерывный сильный ток воздуха. Если же я переворачивался вниз головой, выходное отверстие оказывалось ниже входного, ток воздуха прерывался. Когда я лежал, у обоих отверстий давление среды было равным и регулятор действовал безупречно. Выход оказался очень простым: расположить отверстия возможно ближе друг к другу, чтобы приток воздуха не нарушался разницей давления. Улучшенную конструкцию испытали в бассейне в Париже, он