— Сижу это я на рассвете, — говорил он, — с удочкой на мысу Лардье. Вдруг поразительное зрелище: прямо на меня идет огромный корабль. Большое судно — так близко от берега! А я, можно сказать, столкнулся с ним нос к носу. Страшный грохот — «Рамон Мембру» врезался в скалы. С разгону даже выскочил из воды. Нос оказался на берегу, корпус смялся, словно желе. Тут он и остался.
И двадцать лет спустя наш очевидец дрожал от возбуждения, вспоминая этот удивительный случай.
— Весь день испанцы грузили на шлюпки сундучки и чемоданы и свозили их на берег. Наконец таможенный офицер из Кавалера возмутился. Заявил, что, если они не прекратят эту контрабанду, он опечатает груз: пароход вез испанские сигары. На следующий день пришел буксир. Осторожно стащил судно за корму с камней, и — о, чудо! — «Рамон Мембру» держался на плаву! С буксира подали трос к носу парохода — трос лопнул… А они все еще торчали у самого берега, и свежий ветерок снова понес пароход на камни. На буксире поняли, что надо спешить, и успели-таки закрепить другой трос. «Рамона» отвели в Кавалер. А ночью деревня проснулась от тревоги: испанец загорелся на рейде! Сигары вспыхнули ярким пламенем, и «Рамон Мембру» пошел ко дну.
Мы нашли «Рамона» в нескольких сотнях ярдов от пристани, в мутноватой воде густо-изумрудного цвета. И удивились, увидев судно водоизмещением в пять-шесть тысяч тонн. Люди, которые рассказывали нам о затонувших судах, особенно жители Южной Франции, были склонны к преувеличениям. Однако наш крестьянин, бывший моряк, сказал правду.
«Рамон Мембру» весь был покрыт водорослями, только нос и корма не заросли. Кругом него в песке было что-то вроде рва. Нам ничего не удалось обнаружить внутри, даже клочка от старой сигарной этикетки не нашлось. Зато мы встретили там лихию. Величиной с человека, она родственна тунцу, однако стройнее и грациознее его. Ее еще ни разу не удавалось поймать ни на крючок, ни сетью. Нужно немало походить под водой, чтобы увидеть эту лихию. Зато какое это красивое зрелище: большая серебристая рыбина царственно скользит в морском приволье. Рыбы проходили гуськом над гладким дном возле самого корабля, словно это был привычный для них маршрут. Сегодня они торопились, нервничали, завтра беззаботно резвились. И никогда нельзя было предугадать, в какую минуту они появятся, в какую исчезнут. Они то пропадали на несколько дней, то опять появлялись, словно караван в пустыне.
…Неподалеку от Пор-Крос на дне моря лежал небольшой рыболовный траулер — чистый, новенький, сети аккуратно сложены на палубе, пробковые поплавки бьются о доски. Мы не стали осквернять маленькое судно, но сети подсказали нам одну мысль: мы решили заснять идущий по дну рыболовный трал. Никто еще не видел трал в работе. Рыбаки, всю жизнь добывающие рыбу тралом, лишь теоретически представляли себе его действие. Нападешь на хорошее место — будешь с рыбой; вот почти все, что было известно о траловом лове.
Выбрав себе место над травянистым дном, я увидел приближающийся трос; он тащил ненасытный зев, ломая водоросли и внося переполох в мир хрупких жителей подводных прерий. Рыбы разбегались в стороны, словно кролики перед косарем. Огромный мешок трала проследовал мимо меня, раздуваемый водой. Медленно поднялась примятая трава. Я удивился: как много рыбы спасается от страшной пасти. Методы, которыми человек ведет подводное «хозяйство», можно сравнить с тем, когда со всего поля собирают лишь малую толику колосьев. Диди, вися на тросе головой вниз, запечатлел на кинопленку разверстую пасть дракона, чтобы наглядно показать, сколько рыбы уходит и какой вред наносится подводному пастбищу.
Осмотрели мы и большие сетевые заграждения, которые преграждали путь подводным лодкам в Йер. Проход в заграждении охранял морской буксир «Полифем». Престарелое судно сторожило дверь, подобно парижскому консьержу. На ночь «Полифем» закрывал проход, бросая в нем якорь, и засыпал с ключом в руках. Буксир стоял там и в ночь на 27 ноября 1942 года, когда в Тулоне взрывался флот. «Полифем» покончил с собой и пошел ко дну, привязанный к сети.
Мы навестили его год спустя. Он лежал на глубине шестидесяти футов, в очень чистой воде, и грот-мачта всего на четыре фута не доходила до поверхности моря. Голова кружилась, когда мы глядели сквозь маски вниз на буксир. Совершенно чистый стопятидесятифутовый корпус, парящие в пространстве мачты и ванты… Ничто не говорило о бедствии. Легкий крен на штирборт лишь усиливал впечатление полной сохранности. Ни одна травинка не успела вырасти на буксире, только редкий зеленый пушок, который даже не закрыл краску.
Внутри судна было пусто. Команда все сняла, прежде чем открыть кингстоны.
На картах бухты Йера можно увидеть маленький кружок с надписью «epave» — скромная надгробная эпитафия над испанским судном «Феррандо» водоизмещением в шесть тысяч тонн, затонувшим пятьдесят лет тому назад. Место его гибели обозначено точно, однако найти судно по такому знаку не так-то просто. Один местный житель доставил нас на шлюпке в точку, отвечающую кружочку на карте, но затем вдруг начал колебаться.
— Я не совсем уверен, — сказал он. — Где-то здесь…
В пятистах ярдах от нас прыгал на волнах плавучий буй. Наш проводник впервые видел его.
— Наверно, рыбаки потеряли здесь сеть и пометили место, — произнес он в раздумье.
Дюма нырнул вдоль якорного троса этого буя и увидел могилу «Феррандо». От судна остался один скелет, окутанный обрывками сетей. «Феррандо» лежал на левом борту; остатки палубы напоминали изрешеченную снарядами артиллерийскую мишень. Дюма пробрался в главный грузовой трюм. Там было темно и просторно, как в соборе. Сквозь отверстия в корпусе пробивался голубой свет; в одном месте зияла громадная дыра, проделанная водолазами, которые много лет назад обобрали «Феррандо».
Дюма проплыл через среднюю часть судна и на проникшем внутрь песке нашел четыре китайских блюда с черными прожилками. Кругом валялись горы серо, — зеленого камня, уродливые, словно в бредовом видении. Диди подобрал один камень и ударом о переборку разбил его. Камень рассыпался черными блестящими осколками: это был битуминозный уголь из груза «Феррандо», покрывшийся серым налетом за пятьдесят лет пребывания в море.
Выбравшись наружу, Дюма увидел огромные черные раковины пинна; они напоминали могильные камни. А обрывки сетей были словно ограда вокруг кладбища, на котором погребены надежды многих рыбаков. Рыбаки знают, что около затонувших судов водится особенно много рыбы, но они знают также, что здесь легче всего потерять свои сети. Захочется взять полные сети, подойдешь поближе — и останешься без рыбы и без сетей.
Диди поплыл к раковинам. В ста ярдах от винта он на песчаном дне увидел нечто вроде амфитеатра. В центре лежала маленькая чаша тончайшего японского фарфора. Он положил ее в мешок и поплыл дальше над россыпью снарядных осколков, говоривших о том, что когда-то на поверхности шли учебные стрельбы. Подобрал дешевое фаянсовое блюдо. За много лет море покрыло его тонким узором трещин, словно кто-то нанес специальный рисунок. Блюдо тоже очутилось в мешке.
Пора возвращаться, чтобы обойтись без длительной декомпрессии. Только Дюма двинулся к поверхности, вдруг глаза его остановились на пересекающей дно, прямой, как стрела, дороге. Он задержался, чтобы получше рассмотреть ее. Дорога терялась вдали в обоих направлениях. Кто или что создало эту дорогу? Куда она ведет?
Диди вынырнул с добытой посудой. На следующий день мы решили вернуться, чтобы взглянуть поближе на таинственную дорогу, но буй уже исчез. Сколько мы ни искали «Феррандо», все было напрасно.
Японская чаша и блюдо стоят на видном месте в новом доме Диди в Санари. И если гость спрашивает, откуда эта находка, тотчас следует встречный вопрос: не известно ли ему что-нибудь о древнеримских дорогах на дне моря?
Глава четвертаяПодводные изыскания
Когда кончилась оккупация, меня назначили в Марсель заведовать сборным пунктом для возвращающихся моряков. Как-то ночью я стал раздумывать о своем прошлом и будущем. Конечно, моя работа нужна, но ведь ее может выполнять любой другой офицер, а подводные эксперименты, которые мы начали по своему почину, не могут не представлять интереса для военно-морского флота. Подводным пловцам по плечу самая разнообразная работа, в том числе связанная с обследованием и ремонтом поврежденных и торпедированных судов.
Чтобы убедить министерство, что я под водой принесу больше пользы, я отправился в Париж и показал адмиралу Андре Лемонье и его штабу фильм о работе на затонувших судах с участием Дюма и Тайе. На следующий день я уже ехал в Тулон с поручением возобновить подводные опыты.
Тайе был рад оставить свою временную работу лесника. Мы привлекли Дюма как вольнонаемного специалиста и заняли письменный стол в канцелярии начальника порта, поставив дощечку с надписью Groupe de Recherches Sous-Marines (Группа подводных изысканий). Начальником группы был старший по чину Филипп. Все наше снаряжение составляли два акваланга. Конечно, это не мешало нам при каждой возможности рекламировать самих себя в качестве мощного отдела Марин Насьональ.
К нам направили трех младших офицеров: Мориса Фарга, Жана Пинара и Ги Морандье. Дюма быстро научил их работать с аквалангом и сделал их инструкторами подводного плавания. Мало-помалу мы обзаводились средствами, людьми, мотоциклами, грузовиками, а вскоре у нас появилось и свое суденышко, новенькая моторная лодка «Л’Эскилляд».
После «Л’Эскилляд» мы получили двухвинтовой катер ВП-8 длиной в семьдесят два фута, который Тайе переоборудовал в водолазную базу, установив специальные площадки, баллоны со сжатым воздухом и рекомпрессионную камеру. В это же время мы изготовили акваланги для британского военно-морского флота. Сэр Роберт Дэвис, глава крупнейшей в мире фирмы водолазного снаряжения, купил право производить акваланги в Великобритании.
Нашим наиболее крупным приобретением был «Альбатрос», настоящая плавучая водолазная база, переданная нам военно-морским министерством. «Альбатросу» было всего два года, однако он успел многое пережить. Он еще не сошел со стапел