Красоту этих копей составлял не только самый амазонит с его прекрасным сине-зеленым тоном, но и сочетание амазонита со светлым, серовато-дымчатым кварцем, который закономерно как бы прорастает полевой шпат в определенных направлениях, создавая причудливый рисунок. Это — то мелкий узор, напоминающий еврейские письмена, то крупные серые иероглифы на голубом фоне».
Такие запоминающиеся строки мог написать только человек, беспредельно влюбленный в камень, вдохновленный богатейшей палитрой минералогических красок, увиденной в Ильменах. Некоторые описания А. Е. Ферсмана приобрели такую выразительность и поэтичность, что иной чуткий живописец, не видя камня, может смело писать его с колоритной словесной натуры:
«Кристаллы топаза в Ильменских горах бесцветны и водянисто-прозрачны, но прекрасна их чистота. Не менее прекрасны, но редки аквамарины Ильменских копей: то темно-зеленые, густого цвета, цвета Черного моря в бурную погоду, как его изображает Айвазовский, то светло-зеленые бериллы с золотистым оттенком юга».
Рисуя «каменные натюрморты», академик А. Е. Ферсман утверждал, что камень очень разнообразен и сложен, что у него тоже есть какая-то своя жизнь, может быть, даже более сложная, чем жизнь живых существ. Проникновению в мир Ильменского камня посвятили свои жизни многие знаменитые деятели и безвестные служители науки.
Каждая строка многолетней биографии Ильмен представляет огромную ценность для истории заповедника. Ее хочется увидеть полнокровной, яркой, до мелочей правдивой. Вот почему важно вести, беречь и умножать хронику рабочих будней Ильмен, не пренебрегать даже самыми, казалось бы, незначительными фактами. Только время способно дать им окончательную оценку и достойное место в ряду минувших дел.
В заключение приведем еще одно высказывание академика А. Е. Ферсмана:
«И мне рисуется недалекое будущее Южного Урала… Автомобильные дороги пересекают весь край, создавая возможность в немногие часы достигать крайних точек грандиозной области. Насаждение лесов, создание водных бассейнов и водных артерий являются первоочередными задачами местного населения. Бурно развивается местная промышленность, и ни один отход грандиозных фабрики заводов не пропадет, как ненужный отброс, доказывая на деле, какое исключительное значение имеет новый комплексный подход к сырью.
В Ильменском заповеднике имени В. И. Ленина собираются научные конференции. Не в старом деревянном доме, а в новом каменном здании горной станции — центральном, ведущем институте Южного Урала. В лесу, на крутом склоне к Ильменскому озеру, в центре мировых гигантов промышленности, выросло новое научное учреждение, новое и по форме, и по содержанию, тесно связанное во всей своей работе с местным краем, с развитием его производительных сил, с его потребностями и задачами. Крупные исследовательские лаборатории обслуживают растущую новую область. А в Ильменском доме ученых собираются со всего Союза конференции и съезды советских научных работников, чтобы в этой центральной точке нашей страны обсуждать и подготавливать большие научные проблемы социалистической стройки»[5].
Разговор с природой
Меднокорые сосны тесно столпились вдоль ухабистой лесной дороги. Вытянули на ее поверхности узловатые скользкие корни, отполированные водой. Машина подпрыгивает на них, местами прижимается к деревьям. У каждого «серьезного» болотца она останавливается. Шофер, проверяя глубину колеи, у кого-то спрашивает:
— Ну как, проедем?
— Е-д-е-м, — тихо гудит в ответ сосновый бор.
Сочные, темно-зеленые папоротники густо разостлали под деревьями свои пышные зонты. Кажется, ничего больше нет в этом лесу — одни стройные высоченные сосны, да папоротники.
Совсем иная картина в соседнем бору. Сосны с толстыми стволами и мощными кронами растут свободно, не тянутся что есть сил к солнцу. Их развесистые кроны усеяны ароматными шишками. Вон белка повернулась на сучке, цокает что-то. Наверное, хлопочет о пище. На сосне зверьку трудно прокормиться — только на один обед приходится распечатывать до трехсот шишек. Еловых, чтобы поесть досыта, надо сорвать в десять раз меньше, а елей в заповеднике мало. Иное дело кедровая шишка. Одной ее хватило бы белке на хороший обед. Но кедра в бору нет совсем.
Летом заповедник можно сравнивать с бесконечной картинной галереей под открытым небом. Только что любовался сочным липовым подлеском, а вот сейчас стою перед знаменитым шишкинским пейзажем. Невольно взгляд задерживается на поваленной сосне: тут где-то должны быть медведи. К сожалению, в списке животного мира заповедника косолапые не числятся.
На краю редкого березняка, что поднимается к скалистым отрогам, начинается дикая вишня. Она ведет на ровную солнечную полоску, бедно покрытую степными знакомцами — овсецом, ковылем, полынью. А тропинка уже круто поворачивает вниз. Теперь под ногами разнотравье, украшенное алыми капельками земляники. Выглядывают светло-коричневые шляпки боровиков. На миниатюрных луговинах изредка вспыхивают бордовые фонарики татарской гвоздики.
Один за другим сменяются великолепные пейзажи лесной картинной галереи. Ими не только любуешься, ими дышишь, их слушаешь и ощущаешь.
Лесной массив в отрогах Южного Урала.
В сосновом реднячке высится конусообразное живое здание. Природа вовремя развела здесь муравейник. Трудно поправляется лес после пожара. Значит ему особенно нужна помощь муравьев, оберегающих от вредителей на своем участке минимум полсотни деревьев. Рыжие трудяги рыхлят почву, помогают земле дышать, рассеивают в ней семена различных растений. В обычном лесу редко встретишь теперь такие муравейники, как этот, возведенный чуть ли не под нижние сучья дерева.
Муравейник — убежище лесных санитаров.
Все чаще встречаются березы и осины. За то, что укрывают они от солнца тенелюбивые молодые елочки, их зовут няньками ели. Но посмотрите, как «отблагодарила» свою воспитательницу вот эта замшелая старая ель. Ее трухлявый высокий пень рассказывает о семенной драме. Молодая елочка, укрытая от летнего зноя березовой кроной, выросла, укоренилась и задушила своей плотной раскидистой хвоей светолюбивую березу.
Беседовать с лесом и его обитателями вообще легко и приятно. А здесь вдвойне, потому что благодарная природа весьма отзывчива к человеку за тишину и покой. Няшевская курья — часть озера Б. Миассово — сразу заявила об этом. К плотику (в двух шагах от кордона), куда мы спустились ополоснуться, важно подплыла дикая утка с выводком.
— Гре-е-е, гре-е, — тихонько подбадривала красноголовая чернядь свое потомство, — смелее, смелее…
Утята смешно карабкались на плотик, поближе к человеку. Забавно попискивали. Ссорились из-за хлебных крошек.
Однако не все пернатые столь доверчивы. На озере Савелькуль — небольшом водном пятачке среди гор — мы случайно увидели гнездо чернозобой гагары. В нем два яйца, размером чуть меньше гусиных, светло-коричневого цвета с черными крапинками и белесыми точками. Осторожно осмотрели находку и отправились дальше по намеченному маршруту. А через два дня снова приплыли сюда, чтобы сфотографировать гнездо. Но его на старом месте не оказалось. Яйца гагары после долгих поисков обнаружили в полутора-двух метрах от прежнего гнездовья. Потревоженная птица перенесла кладку в густую зеленую траву.
Ударяясь о борт лодки, о чем-то беспрерывно лопочут волны. Проплывают мимо берега, изрезанные бухточками, украшенные затейливыми переплетениями пестрых каменных нагромождений и редколесья. Темно-зеленое подножье утеса лижут синеватые волны. По трещинам к скалистой вершине поднимаются белоствольные березы и меднокорые сосенки. Удивительно их жизнелюбие. То одинокое дерево увидишь у самой воды, то засмотришься на целый бор, который непостижимым образом вырос на полуострове, испещренном скалистыми выходами.
Лось выходит на берег.
Интересно «поговорил» однажды с лосем фотокорреспондент экспедиции М. Петров. На свиданье с лесным великаном его повел наблюдатель — объездчик И. В. Пустоозеров. Встретились, как старые знакомые. Торопливо защелкала фотокамера, а когда поутих охотничий азарт, оказалось, что животное и не собирается уходить с облюбованной поляны. Началась оживленная «беседа».
— Повернись, пожалуйста, — бормотал фотоохотник и лось, будто услышав просьбу, не спеша разворачивал свое могучее тело.
— Подвинься чуток, кусты в кадр лезут, — и лось понимающе переступал ногами.
Спокоен лось, один из семи десятков здешних жителей, будто знает, что объездчик специально приставлен к нему в качестве телохранителя.
Жители заповедных водоемов — бобры.
Разные были у нас встречи — с бобрами и крачками, лекарственными травами и с березовым наростом по имени кап, из которого делают многие красивые вещи. Познакомились с крупным ужом, зайцами, сибирской косулей, бурундуком.
Жаль, что не со всеми удалось обстоятельно потолковать.
«Поговорить» с косулей, например, помешал утренний туман. Да и некогда ей было, торопилась с ночной кормежки в глухую болотину, на лежку, пока не поднялись зловредные оводы. Раздолье тут козам, их живет в заповеднике до семисот штук. Выбирай любую былинку в обильном стовидовом «меню» из трав, кустарников, молодых деревьев.
Сибирская косуля.
Флору заповедника, который с 1936 г. охраняется, как комплексный, составляют более 600 видов растений. Она хранит следы всех изменений растительности Южного Урала, начиная с третичного периода. Богата и фауна — от желтоголового королька весом в три грамма до могучего орла — беркута, от двухграммовой землеройки до самого тяжелого животного — лося. Таков многообразный ряд заповедной фауны — 265 видов.
В неведомой вышине гудит небесный лайнер. Где-то за Ильменами, почти параллельно их хребту, бежит на север река Миасс. А здесь, за восточным склоном и тоже на север, тянется цепочка заповедных озер. На этой полосе встречаются горы и лесостепь. С лайнера, летай он пониже, пассажиры могли бы увидеть причудливую картину. Зелеными толпами спускаются на равнину леса. Пестреют сероватыми пятнами степные участки. Темными наплывами видятся скалы. К блюдечкам озер цвета стали тянутся ниточки рек. К ним приштопаны изумрудные лоскутки луговин, бурые полоски торфяников. Кажется, что кроме знойной пустыни и морозной тундры природа собрала здесь все формы и краски земли.