В коридоре ждала Рогова.
– Ну, – сказала она.
– Что ну, – не понял Артур.
– Идем в музэй.
Она не только писала неправильно, а еще и произносила это слово через «э» оборотное. Это вызвало раздражение, и Артур отрезал:
– Прости, я занят.
Она вроде обиделась и ушла. А Артур стоял, все еще не в силах понять, что же будет дальше.
Через несколько дней при входе на истфак Смирнов неожиданно увидел портрет в рамочке, подошел поближе и вдруг дернулся.
Это был Евгений Серафимович, латинист, член парткома, которому он решился поведать свою тайну. Еще вполне крепкий мужик с легкими залысинами.
Что-то погнало Артура в партком узнать, когда похороны.
Там ему сказали, что латинист не такая уж большая шишка, чтобы по нему устраивать гражданскую панихиду, поэтому если хотите с ним попрощаться – вот вам телефон, спросите вдову.
Вот этого Артуру совсем не хотелось – не любил он и не умел выражать сочувствие. Но тут появилась Лариса и спросила, что случилось.
Короче, они поехали вдвоем к черту на куличках прощаться с совсем неизвестным им человеком. Но Артур оправдывал себя, считая, что у него есть кодекс чести и он ему следует.
Они оба помолчали над гробом в больничном морге, потом Артур неуклонно потащил ее на кладбище. Лариса сопротивлялась и спрашивала: «Кто он тебе такой, почему ты так переживаешь?»
И тогда он открыл ей свою страшную тайну. Лариса отреагировала странно:
– Ты считаешь, что виноват в его смерти?
Артур обомлел:
– Я?
Тогда Лариса сказала ему очень серьезно:
– Ты ни в чем не виноват. Прекрати страдать. Это смешно. Может, у него грипп был, испанский? – И, прижав губы к его уху, прошептала: – Только ни о чем не говори Роговой! Она неправильно поймет.
Артур почувствовал их тайное соперничество. Впрочем, смерть латиниста еще не означала, что он не успел дать ход его делу, вполне мог поделиться с нужными товарищами. Но как об этом узнать?
В поисках опоры Артур погружался в свою родословную, дабы обрести твердую почву под ногами для дальнейшей жизни. Надо покопаться в отцовских предках.
По линии Смирновых все было в порядке – крестьяне Владимирской губернии. Дед Карп выбился в люди и подался в Москву. А там такая задорная Настенька, с ума сойти. Глаза – сплошная синева, а ресницы в два ряда, как щетка для чистки сапог. Обомлел дед Карп да и женился. А женившись, детей начали производить: мальчик, мальчик, девочка, мальчик. Отец Артура, второй мальчик, – девятьсот первого года рождения. Карп, конечно, воевал в Первую мировую, да Бог миловал, живым остался, и еще одного мальчика сделал напоследок – младшего брата Савелия – Анания. Могучая порода получилась – все гиганты, роста под два метра, и между ними крошечная сестра Маруся, вся в мать – та тоже куколка с двойными своими ресницами. Ей в молодости все время кричали: «Закрой глаза, закрой глаза!»
И все в люди выбились. Такими только гордиться можно. Не то что материнская Баба Яга со своими дворянами.
Поездка на природу была организована студкомом, чтобы перезнакомить всех друг с другом – оба потока первого курса истфака и филфака. Артур прикатил к своим на велосипеде. Историки были люди солидные и политически подкованные, они воспринимали себя как тот самый передовой отряд – им смешно было смотреть на филологов: жалкие девчонки с хвостиками, а мнят себя черт знает кем.
Пикник удался на славу. Запасы еды исчезали на глазах. Артуру ничего не досталось. Сейчас жизнь в его семье стала заметно скуднее. Белую французскую булку покупали только для сестры – она маленькая, ей нужно. А ему не нужно? У него растущий организм, и он постоянно хочет есть. В школе им давали бесплатно бублики – он даже сестре приносил. А на факультете столовая есть, но это ему не по карману. Можно, конечно, взять чай-сахар, соль и хлеб на столах. Коммунизм.
Вот Лариса получала что-то из дома. Однажды она попросила съездить с ней на Курский вокзал принять от проводника передачу.
Это оказалось очень увесистая посылка, Артур еле доволок ее до общежития. Но от угощения гордо отказался – не иждивенец.
А Рогова не отставала, продолжала куда-то приглашать, особенно интересовалась выставками в «музэях». Но на все мероприятия неизменно приходила Лариса – и Артур уже чувствовал себя «многоженцем»: пора было выбирать.
На том пикнике сочинили песню – гимн истфака, потом оказалось, что она давно была известна. Просто каждое поколение добавляло по своему куплету.
Кто бывал в экспедициях, тот поет этот гимн.
И его по традиции мы считаем своим —
потому что мы народ бродячий,
потому что нам нельзя иначе,
потому что нам нельзя без песен,
потому что мир без песен тесен…
На обратном пути Артур шел между двумя подружками, поочередно сажая их на велосипед. Вот взгромоздилась Тамара. «Тяжеловата», – оценил Артур.
Вот легко вскочила Лариса. «Как пушинка», – подумалось ему.
Подошли к станции. Веселая гурьба кинулась штурмовать вагон. Артур закопошился с двухколесным другом, он с трудом поместился в набитом тамбуре. В вагоне сразу запели и не прекращали петь до Москвы. Артур, стиснутый со всех сторон, ругал себя последними словами – зачем, дурак, взял велосипед? На очередной станции вышло много народу – отсюда уже шло метро. В тамбуре стало попросторнее.
И вдруг рядом оказалась Лариса. Она смотрела на Артура своими круглыми украинскими глазами и что-то говорила. «Я оглох, – испугался он, – я ничего не слышу!» Оказалось – она тихо пела. Ну да, ведь у нее был хороший слух и чистый голосок. Артур посмотрел на прореженный вагон и увидел Рогову, весело болтающую с комсоргом Финкельмоном.
– Хочешь, я тебя прокачу до Стромынки? – спросил он Ларису и увидел в ответ такую восторженную благодарность, на которую он точно не мог рассчитывать.
Артур совсем перестал бывать дома. Приходил поздно ночью, брякался на раскладушку, поскольку его кровать отдали больной бабушке. Проваливался в глубокий сон, а утром – только его и видели: бежал к открытию в историчку писать рефераты, искать архивные факты и просто знакомиться с новыми людьми.
Хорошо было в библиотечной курилке, хотя Артур не курил, но пробовал. Не нравилось совсем. Но это было так здорово – стоять с папиросой, внимательно разглядывая курильщиков. Какие остроумные ребята! Особенно один, его звали Леша, крепко сбитый здоровячок. Он так ироничен, кажется, нет ничего, над чем нельзя посмеяться. В их разговорах низвергались такие идолы, и недосягаемые колоссы оказывались на глиняных ногах. Артур сделал над собой усилие и подошел познакомиться:
– Ребята, вы откуда, из МГУ?
Они захохотали. Артур тут же обиделся: что он такого смешного сказал? Леша ответил:
– Артур, мы с одного потока. Ты, что, никого не узнаёшь?
– Может, виновата моя близорукость… Простите, ребята.
– Ты знаешь, что такое капустник? – спросил второй, гигант, кажется, его звали Никита. Фамилия такая смешная – Рыжий. А сам черноволосый.
Артур ощутил подвох, задумался, даже вспотел.
«Проверяют, – занервничал он, – ну черт его знает, не пирог же, а что?» Вслух сказал:
– Конечно, знаю.
– А хочешь попробовать? – спросил Леша.
– Хочу, – запнувшись, но почти весело сказал Артур.
– Тогда завтра после последней пары в комитете комсомола.
Место встречи успокоило Артура:
– Железно, – сказал он.
– Железно, – ответили они и разошлись к своим столам продолжать заниматься.
Он привел с собой Ларису. Может, зря, но они уже не расставались, хотя никаких таких отношений у них не было, они даже не целовались. Но дружили крепко. Кроме Леши и Никиты, в комнате комитета комсомола были еще две девочки с параллельного потока: Ира и Берта.
Ларисе они сразу не понравились.
– Задаваки какие-то, – сказала она Артуру, – москвички.
Ира была обстоятельная и медлительная с немного застывшим красивым лицом.
Берта, как ртуть из разбитого градусника, видоизменялась каждую секунду – то казалась красавицей, то совсем наоборот, то растекалась мыслью по древу, то коротко била своим острым словцом.
Она тут же поддела Артура за неправильное ударение в слове звонить. А это было семейное, по преданию еще его дед по маме, путеец, говорил: зво́нить и библио́тека.
Леша сразу объявил, что слово капустник означает всего лишь театрализованную шутку и что принято решение… Тут он покосился на портрет Сталина на стене, и это окончательно успокоило Артура.
– …Что силами студентов нашей группы мы должны сочинить капустник ко Дню конституции. Какие будут идеи?
– Надо, чтоб смешно? – спросила Лариса и смутилась, увидев удивленные лица.
– Нет, конечно, – сказал Никита, – надо, чтоб было грустно.
– Я не поняла, – вдруг испугалась Лариса, – простите.
– Идея такая, – веско сказала Берта, – за основу взять «Баню».
Все оживились, идея «Бани» понравилась.
– Надо перечитать, – сказал сам себе Артур.
– А по-моему, – сказала серьезная Ира, – если мы истфак, то нам надо что-нибудь историческое.
– Молоток! – заорали Леша и Никита. – Что именно?
– Война с Наполеоном.
– А какое отношение Наполеон имеет к нашей конституции? – скромно подала голос Лариса.
– В том то и дело, что никакого, – парировала Ира, – его надо привязать.
– А Кодекс Наполеона, – оживился Никита, – к нам привязать легко!
Поспорили и разошлись по семинарам, договорившись встретиться завтра с готовыми предложениями. Времени оставалось мало – День конституции на носу.
Артур сразу побежал в историчку на Архипова искать материал. Кодекс Наполеона? Прочел и отверг. Он ему не понравился идеологически. Буржуазные свобода и равенство с пресловутой частной собственностью. Как все это использовать? Какой дурак был Наполеон и какие умные мы сейчас! Вот эта мысль его захватила, и он стал выписывать сомнительные положения Кодекса четким почерком золотого медалиста.