– Все законно.
Только тут она разрыдалась.
А в дверь уже колошматила Нюта с криком:
– Чего вы там запираетесь? Все уже говорят: беги скорей, твой брат из тюрьмы вернулся!
Там, в камере, Артур много думал о Ларисе и понял, что она – именно тот человек, который ему нужен. Он не знал, что каждый день Лариса писала ему письма на его адрес и каждый день Савелий Карпович с некоторым недоумением доставал из ящика новый конверт, надписанный «Алику Смирнову». Жалкий Алик вместо гордого Артура отца раздражал, но он честно складывал все письма в стопочку. И вдруг они пропали, как раз накануне возвращения сына.
Ворча, что домработница Маруся вечно все куда-то прячет, отец перебирал кипы старых газет, которые всегда запрещал выкидывать, и повторял:
– Сейчас, сейчас, сейчас… Таточка, ты не видела здесь целую пачку писем Артуру.
– А от кого, от кого? – спрашивал Артур, не смея поверить.
– Ну от твоей подруги, наверное, отчество такое чудное.
– Ярополковна, – догадался Алик.
Вошла бабушка, она совсем сгорбилась и стала плохо видеть. Обняла внука и на ощупь проверила его лицо.
– Бабушка, – спросил Артур, – ты не видела…
– Я уже ничего не вижу, мой мальчик…
– Прости, но, может, знаешь? Тут письма были, целая пачка, папа найти не может.
– Я выкинула, – спокойно сказала бабушка, – разве можно тюремную переписку дома держать? Нюту бы пожалели.
– А меня не пожалела, – обиделся внук, – это же письма, просто не знаю… может, моей невесты.
– Так она теперь сама все скажет.
– Как невесты? – спросила Тата. – Здравствуйте… Кто она?
– Ты ее видела на вокзале, когда меня забирали… Вы даже лбами столкнулись.
– Стоп… Давайте не спешить, – попросил папа, – слишком много событий.
Встречать Новый год решили на Стромынке в общежитии. Артур обещал взять патефон из дома. Лариса сказала, что зайдет за ним около девяти, хотела познакомиться с его родителями.
Нюта старалась продержаться до двенадцати, ей разрешили встречать вместе со взрослыми. На елке горели разноцветные лампочки. Стол был накрыт, и была готова бутылка шампанского. Все было в ожидании.
Нюта смотрела на взрослых другими глазами. Сегодня девочки в самом тайном месте квартиры, возле черного хода, обсуждали вопрос, откуда берутся дети. Подросток Оля рассказала, что для того, чтобы появился ребенок, папа ложится на маму сверху. Оля уверяла, что именно так. Она знала, только что у нее появился братик Женечка. Другая девочка Лида сказала, что папа для этого вообще не нужен, – например, папа в тюрьме, а у мамы родился ребенок – что вы на это скажете? Сказать было нечего. С улицы слышались веселые голоса. В квартире с кухни неслись волшебные запахи.
В дверь беспорядочно позвонили – явно не свои, свои знали, кому какой звонок. Артур пошел открывать. Нюта бросилась за ним. Больше никто звонка не слышал. Все прислушивались к радио. Там выступали «смешители» Тарапунька и Штепсель. Их шутки проходили на ура.
– Что они говорят? – не расслышала бабушка.
В этот момент сияющая Нюта втащила в комнату Ларису, завопив в своей отвратительной манере:
– Тили-тили-тесто! Жених и невеста! – И немедленно потребовала: – Лариса, покажи платье!
– Тише! Дай поздороваться, – раздраженно посетовал брат.
Но Лариса весело скинула пальто и оказалась в убийственном платье нежного салатного цвета. Это было самое модное платье, сшитое по картинке из журнала «Работница»: с широкой пышной юбкой, узким лифом и рукавами-фонариками. Но главной особенностью в нем был – шов! У Ларисы не было никакой швейной машинки, она всё прошила вручную: мелко-мелко, ни за что не догадаться, что не машинка. Лариса покорила Тату и бабушку. Они щупали шов и ахали.
Нюта украдкой смотрела на брата и напряженно вслушивалась, о чем он шушукается с Ларисой.
– Как я рада… что ты зубами занялся, – шептала она. – А там у вас в тюрьме были хорошие врачи?
– Лучшие…
– Теперь у тебя будет веселая улыбка и ты станешь неотразим.
– Я хочу отражать только тебя.
И сразу полез к ней целоваться щербатым ртом. Но Лариса увернулась. Тогда Артур, торопясь, чмокнул в щеку, Лариса взяла патефон и пластинки. Поздравили всех с наступающим и ушли к себе в общежитие встречать свой молодой Новый год. А мама с папой сели на диван – слушать радиопередачу «Новый год шагает по стране».
Нюта покосилась на родителей – если папа ляжет на маму, он ее просто раздавит. Конечно, Олька врала, все ерунда.
Новый год медленно, но верно двигался к Москве: Хабаровск, Иркутск, Новосибирск, Свердловск, Челябинск, Молотов… На Урале он задержался надолго или это так казалось Нюте, потом наконец через Казань и Уфу стал приближаться к столице нашей Родины.
Мама с папой встали. Папа открыл бутылку шампанского и наполнил два бокала. Нюте налили лимонад такого же цвета в маленькую чашечку, но она потребовала себе бокал, как и у родителей. Пришлось самой встать на колени и достать его из глубины шкафчика.
Пока суетились, пробило двенадцать. Бабушка уже порывалась идти спать, домработница Маруся отпрашивалась праздновать в дворницкую.
Но они все равно все чокнулись и поцеловали друг друга.
Наступил 1956 год. Год новой жизни. Год свободы и, может быть, сытости. Ведь все были живы и любили друг друга.
На Стромынке Артур поцеловал Ларису. Леша – Берту. Они помирились. Правда, Артур с Лешей еще год не разговаривал, впрочем, Аракелов делал вид, что он этого не замечает.
Все верили в то, что наступает самое настоящее счастье.
Один Никита встречать не пришел.
Как кандидат в члены партии Артур был допущен на специальное секретное собрание, где читали вслух доклад Хрущева на съезде. Кроме него из их группы был допущен Леша Аракелов – остальные были только члены партии университета.
Читал выдержки из доклада куратор, и читал ужасно: путал слова, ставил неправильно ударения. Но никто не поправлял, все сидели ошеломленные услышанным.
Артура поразило, что кроме осуждения культа личности Сталина, съездом было принято решение о прекращении паровозостроения.
– Наш паровоз больше никуда не летит! – прокомментировал Аракелов.
Дома Артур застал неожиданно счастливого отца, его восстановили в партии. По этому поводу он купил в магазине армянских вин коньяку и разлил – себе и сыну. Они чокнулись. Теперь оба были на равных – члены одной партии. Они осторожно обсудили доклад Первого секретаря, но мнения свои высказывать остереглись: мало ли – может, завтра все вернется.
– Как твоя личная жизнь? – спросил Савелий Карпович.
Артур удивился, какая личная, когда такая общественная кипит.
– Мы не торопимся.
– Учти, – сказал отец, – вопрос жилья будете решать самостоятельно – бабушкину комнату отдадим Нюте.
В дверь громко постучала соседка из Госплана:
– Там с Анной Ивановной плохо.
Бабушка упала в коридоре. Вдвоем они с трудом смогли ее поднять. Тело было рыхлое, с гигантскими отекшими ногами, они волочились по полу, когда зять и внук тащили ее в комнату.
Соседки на кухне смотрели настороженно, не зная, чем помочь. Домработница Маруся испуганно жалась возле черного хода, больше всего на свете она хотела сбежать. Но бежать было некуда.
Анна Ивановна была к ней добра, а теперь она умирала. Маруся думала, что теперь потеряет свою жалкую работу за спецодежду в виде халатика и еду.
Но бабушка выкарабкалась, и Маруся осталась.
– Знаешь, что такое аутизм? – Тамара спросила Ларису между парами.
– Нет. А что это?
– Какая-то новая болезнь у детей.
– У вашей Светы?
– Или позднее развитие. У других уже дети стихи наизусть читают. А наша молчит.
Лариса пришла в ужас и рассказала про свою сестру Олю, обезображенную парезом лицевого нерва. Тамара очень сочувствовала и предложила знакомого невропатолога. Потом разговор плавно перешел в область женских проблем. У Ларисы и Алика не было никаких серьезных отношений, и ей стало казаться, что он ее избегает. В конце концов, им по двадцать два года. Тамара была готова посредничать. Но Лариса смутилась:
– Мы как-нибудь сами разберемся.
Надо же, давно так душевно не общались.
Тамара сказала, что в деканате висит список нуждающихся в общежитии. Лариса выслушала равнодушно, но Рогова объяснила, что речь идет о новом здании на Ленинских горах, куда переводят истфак. Тамара всегда все знала раньше всех. Они обе пошли в деканат, там действительно висело объявление, но оно касалось только дипломников.
– На будущий год ты дипломник, – сказала Рогова, – пиши заявление, получишь отдельную комнату, как я тебе завидую.
Лариса села писать заявление, а Тамара пошла вдоль доски объявлений, читая всякие глупости на пришпиленных, от руки написанных клочках: «Даю уроки гитары», «Кто хочет танцевать рок-н-ролл» («рок-н-ролл» зачеркнуто и написано «вальс-бостон»), «Сниму угол бесплатно» – вопль души, и «Даю уроки венгерского языка».
Рогова заинтересовалась: где это у нас венгр нашелся – и прочитала… телефон Алика.
– Иди сюда скорей, – позвала она страшным шепотом Ларису, – это что такое?
Лариса не удивилась:
– Он давно уже занимается венгерским, помнишь, у нас венгры учились? Артур с ними очень дружил.
– И что он теперь сам хочет преподавать?
– Лучший способ что-то хорошо понять – начать преподавать.
– Кто тебе сказал такую глупость?
– Лешка.
– Это в его стиле. И что это легкий язык?
– Ужасный. Я немного попробовала – не смогла. Алик упорный, любит, когда трудно.
– Жопой берет, – грубо сказала Тамара.
Лариса явно обиделась. Но Тамара тут же язвительно добавила:
– Ничего… А знаешь, Артур будет такой красаве́ц, просто киноартист. И улыбка будет красивая. И очки.
В это время вошел Никита. У него появилась подруга, и девушки с ним не общались: больно было видеть Никиту не с Ирой. Но Рыжий на их бойкот не обратил внимания – его интересовало общежитие на Ленгорах.