Представленная здесь рукопись является моим сокращенным переводом одной из лучших западных книг по дзен-буддизму. (Опущены третья глава, половина четвертой главы, послесловие и многочисленные цитаты-эпиграфы.) Я согласен сотрудничать с любым Российским издательством, которое бы захотело издать эту книгу на русском языке.
Переводчик Антон Гарновский
Дуглас Хардинг
Жизнь без головы:
Дзен и переоткрытие очевидного
Основнаяидея этой книги излагается на первых страницах (в ясной и доступной форме), такчто читатель не должен удивляться, если продолжение кажется ему очевидным либобесполезным. Постичь свою истинную природу (отсутствие у себя головы) означаетбыть в своей собственной власти, идти своим неповторимым путем и совершатьсобственные открытия. В задачи автора входило не только описать несколькопримеров из своего опыта, но и призвать читателя действительно опираться насамого себя. Как писал Эмерсон, "человеку следует учиться предпочитатьнаблюдение того язычка пламени, что пляшет в глубине его ума, наблюдению блесканебосвода мудрецов и поэтов".
1. Увиденное как есть.
Лучшийдень моей жизни - мой день пере-рождения, так сказать - это тот день, в которыйя обнаружил, что у меня нет головы. Это не литературный прием, не парадокс,призванный возбудить интерес у читателя. Это в точности то, что я имею в виду:у меня нет головы.
Ясделал это открытие, когда мне было тридцать три года. Хотя оно пришлонеожиданно, это произошло в результате моих настойчивых поисков; я несколькомесяцев был занят вопросом: что есть я? Тот факт, что в момент открытия япутешествовал по Гималаям, вряд ли важен; впрочем, говорят, что в той частимира необычные состояния сознания достигаются легче, чем в других местах. Влюбом случае, тихий и ясный день и вид с хребта, где я стоял, на долины сдымкой и высочайшие вершины мира вдалеке создали достойный фон для моеговеличайшего видения.
Фактическито, что произошло, было до абсурда просто и невпечатляюще: на минуту-другую яперестал думать. Разум, воображение и весь мыслительный гомон стихли. Куда-тоделись слова. Я забыл свое имя, что я являюсь человеком, что я являюсьфизическим телом, всё, что могло бы быть названо мной или моим. Прошлое ибудущее испарились. Я словно бы родился в ту минуту, обновленный, немыслящий,незагрязненный воспоминаниями. Существовало только Сейчас - наличествующиймомент и то, что было с очевидностью дано в этот миг. Всё, что от менятребовалось - смотреть. И я увидел штанины армейских брюк, заканчивающиесявнизу парой коричневых ботинок, рукава армейской куртки, заканчивающиеся посторонам парой розовых кистей рук, и спереди ряд пуговиц на куртке,заканчивающийся сверху - вообще ничем! Явно не головой.
Янемедленно заметил, что та дыра, то ничто, которое было там, где должна быланаходиться голова, было не обычным пустым местом, не простым ничем. Напротив,там было много чего. Это была плотно наполненная пустота, такое ничто, котороенаходило в себе место для чего угодно - место для травы, деревьев, далекиххолмов в тени, и вдали над ними - заснеженных пиков, выглядевших как угловатыеоблака на небе. Я потерял голову и обрел мир.
Отэтого у меня буквально перехватило дыхание. Я, кажется, вообще перестал дышать,растворен в Данном. Поразительный ландшафт, видимый как на ладони, сверкал вчистом воздухе, не нуждаясь в компании или поддержке, магически подвешенный впустоте, и, кроме того (в чем и состояло подлинное чудо, зрелище и наслаждение)- абсолютно свободный от "меня", незапятнанный никаким наблюдателем.Его глобальное присутствие было глобальным отсутствием меня, и тела и души.Легче воздуха, прозрачнее стекла, вполне свободный от себя, я не присутствовалнигде вокруг.
Однако,невзирая на магический, на невероятный характер этого видения, оно не было нисном, ни мистическим откровением. Напротив: я ощущал его как внезапноепробуждение от сна обычной жизни, как окончание сновидения. Это былафосфоресцирующая реальность, вконец освобожденная от замутняющего ума. Это былодолго откладывавшееся открытие очевидного. Это был момент ясности в запутаннойистории жизни. Это был конец бойкота, которому я с раннего детства подвергалнечто, что я не мог заметить, ибо был слишком занят, или слишком серьезен, илислишком напуган. Это было честное, некритическое отношение к некоему факту, откоторого я так долго отворачивал лицо - тому факту, что у меня нет лица. Вобщем, это было просто, понятно и прямолинейно, вне споров, мыслей и слов.Кроме самого ощущения, не возникло никаких вопросов или ассоциаций, если несчитать чувств спокойствия, тихой радости и избавления от невыносимой тяжести.
2. Понимание увиденного
Помере того, как ошеломление от моего Гималайского открытия постепенноулетучивалось, я принялся описывать его сам для себя примерно следующимобразом.
Раньшея, не вдаваясь в детали, так или иначе представлял, что я населяю свойдом-тело, и выглядываю наружу через два маленьких круглых окошка. Теперьоказалось, что всё совершенно не так. Когда я гляжу вдаль, как я могудогадаться, что у меня именно два глаза, а не три, не сто, или ни одного? Всущности, только одно окно наличествует по эту сторону моего фасада, иэто окно широко распахнуто, огромно и не имеет рамы, причем никто невыглядывает из него. У какого-либо другого человека есть глаза, а также лицо,как их обрамление; у этого - никогда нет.
Следовательно,существуют два сорта людей, два кардинально различающихся вида. Первый,которого я знаю бесчисленное количество представителей, с очевидностью имеетголову на плечах (под "головой" я разумею непрозрачный цветнойволосатый шар двадцати сантиметров в диаметре, с разнообразными отверстиями), вто время как второй, которого мне известен лишь один представитель, совершенноочевидно не имеет такой вещи на плечах. Подумать только, что до сих пор я незамечал такого существенного различия! Словно жертва продолжительного приступадушевной болезни, или пожизненной галлюцинации (под галлюцинацией я имею ввиду, как написано в словаре, кажущееся ощущение предмета, на самом делеотсутствующего), я неизменно думал, что я практически идентичен всем остальнымлюдям, и никогда не определял себя как живущее без головы двуногое животное. Язакрывал глаза на то, что всегда присутствовало, и без чего я действительнонезряч - на этот чудесный заменитель головы, эту безграничную ясность, этусияющую и абсолютно чистую пустоту, которая, тем не менее, сама есть (скорееесть, чем содержит) всё, что попадает в мое распоряжение. Поскольку, как бывнимательно я ни присматривался, я не нахожу даже того белого экрана, накоторый спроецированы горы, и солнце, и небо, или того чистого зеркала, в которомони отражены, или прозрачной линзы или глазка, через который онирассматриваются - не говоря уже о том, что я не нахожу того человека, которомувсё это показывается, или хоть какого-нибудь зрителя (любого сорта), которогоможно было бы отличить от самого зрелища.
Ничто,ничто не вмешивается, даже не мешает то обескураживающее и ускользающеепрепятствие, которое называют расстоянием: кажущееся безграничным голубое небо,белизна снегов с розовыми тенями, сверкающая зелень травы - как могут они быть"далеки", когда нет ничего, от чего можно было бы быть вдали? Пустотавместо головы сопротивляется какой-либо локализации и ограничению: она некруглая, не маленькая или большая, и даже не находится в одном месте более, чемв другом. (Впрочем, если бы голова даже и существовала, и я бы приложил началоочень длинной линейки к вершине горы так, чтобы линейка проходиланепосредственно мимо моей головы, то в этот момент я не смог бы прочесть, какоеделение на линейке попадает на мою голову, ибо, как я не вижу свою голову, такя не смог бы увидеть и линейку.) На самом деле, цветные фигуры ландшафтапоказывают себя просто, без таких осложняющих приемов, как близко или далеко,это или то, мое или не мое, увиденное мною или просто данное. Любая двоякость -какой-либо дуализм субъекта и объекта - исчезла, ибо при таком положении вещейее некуда втиснуть.
Такиемысли посетили меня после видения. Впрочем, стараться отлить этот личный,непосредственный опыт в форму тех или других слов означает исказить его тем,что усложняется то, чего не может быть ничего проще: чем дольше мы затягиваемпосмертное вскрытие, тем более мы удаляемся от живого оригинала.
Влучшем случае, такие описания могут напомнить о видении (в затуманенной форме),либо спровоцировать его повторение; но они так же бессильны передать егоосновные черты или вызвать его, как самое аппетитное меню неспособно насытить,или исследование юмора - улучшить чье-либо чувство юмора. С другой стороны,трудно останавливать мысль надолго, так что попытки передать ощущение ясностииз ясных интервалов в серый фон жизни неизбежны. Кроме того, как я уже сказал,такие описания косвенно могут помочь повторно войти в ясное состояние.
Влюбом случае, несколько возражений с точки зрения здравого смысла уже заждалисьобсуждения, причем они настаивают на логически обоснованных ответах. Даже самдля себя, человек обязан оправдывать то, что он видит; также и друзья нуждаютсяв убеждении. В каком-то смысле такое приручение ощущений абсурдно, посколькуникакая дискуссия не может увеличить или уменьшить ощущение настолько жепростое и неоспоримое, как звук флейты или вкус апельсина. С другой точкизрения, однако, такие попытки необходимы, если мы не хотим, чтобы наша жизньраспалась на абсолютно чуждые друг другу, непроницаемые для идей отсеки.
Моепервое возражение было таким: возможно, голова отсутствует, однако не нос.Вполне видимый, он шествует передо мной, куда бы я ни шел. И мой ответ таков:если это туманное, розоватое и полностью прозрачное облачко, висящее справа отменя, а также такое же облачко, висящее слева от меня - это носы, то у меня неодин нос, а два; или же тот совершенно непрозрачный единый вырост, которыйстоль ясно виден в середине вашего лица - это не нос: только абсолютно