ь, падают мне за плечи.
Кто-то хватает меня сзади. Я вырываюсь из захвата, а затем пытаюсь запрыгнуть на стену и ухватиться за выступ на уровне второго этажа. Но тут мое больное колено, уже обессиленное после моего поспешного спасения, дает о себе знать, и я падаю на землю в тени переулка. Весь воздух со свистом выходит из легких от удара, но я все еще кручусь волчком и скалю зубы, готовый погрузить их в того, кто все-таки схватил меня.
— Эй, остынь! — Это девчонка, заметившая меня первой. Ее лицо спокойно, но она твердо прижимает меня к земле. — Это всего лишь я. Я сказала бригаде своего отца, что выслежу тебя. Они уже вернулись на пирс.
Я продолжаю сопротивляться.
— Слушай, мы можем заниматься этим весь день, — Девчонка склонила ко мне свое лицо и окинула хмурым взглядом. Я жду, что она приставит нож к моему горлу. Но этого не происходит. Через несколько долгих секунд я успокаиваюсь. Она кивает мне, когда я перестаю трепыхаться.
— Что ты пытался стащить из груза моего отца? — спрашивает она.
— Просто немного еды, — отвечаю я. Я все еще не могу перевести дыхание, да и боль в колене все не утихает. — Я не ел два дня.
— Ты из Озерного сектора, братишка?
Я улыбаюсь ей. Надеюсь, она не заметит, насколько я нервничаю.
— Так же как и ты, — говорю я, подмечая ее жаргон. — Ты, наверное, даже из того же района, что и я.
Она изучает меня мгновение. Теперь, когда я могу нормально рассмотреть её, то вижу, что она даже симпатичная, с загорелой кожей и вьющимися черными волосами, заплетенными в две косы. На носу немного веснушек, а глаза золотисто-карие. Брови постоянно изогнуты под забавным углом. Хоть она и выглядит маленькой, все же она почти вышла из подросткового возраста. Усмешка появляется на её лице, когда она замечает, как я изучаю её. Она осторожно позволяет мне сесть, но руку мою не освобождает.
— Ты ведь собираешься меня освободить в скором времени? — спрашиваю я. — Или собираешься меня оттащить обратно к отцу и его приятелям?
— Посмотрим. — Она прижимает язык к щеке изнутри в бессознательном жесте. — Ты собирался украсть еду из нашего груза. И если бы ты в этом преуспел, моему отцу пришлось бы объяснять властям республиканского порта, почему у него не хватает груза. Ты думаешь, мы хотим платить дополнительные штрафы? Или подвергаться аресту?
— Что ж, извини. А ты думаешь, мне нравится ходить голодным?
Девушка смеется над моими словами.
— Послушать тебя, стойкий парнишка, так ты такой славный, что прямо за щечки тебя потрепать хочется.
Я краснею от её остроты, но не хочу дать ей удовлетворение от знания того, что она меня зацепила. Так что я не моргая уставился на неё. Она перестает смеяться, задумчиво жует свою зубочистку, а затем говорит:
— Так что же с того, что ты голоден? Что, если я притащу тебя сейчас обратно к своему отцу? Я могу сказать, чтобы тебя бросили в озеро. Или чтобы отвели тебя в полицейский участок. Команда моего отца любит меня. Они наверняка согласятся со всем, что я им скажу.
Я с трудом сглатываю от этой мысли, затем стараюсь изобразить храбрость на лице.
— Ну, давай, сестричка. — Я протягиваю ей свои ладони, и смотрю таким невинным взглядом, каким только могу. — Ты действительно собираешься сделать это с голодающим уличным парнем? Просто притворись, что я сбежал. Я не вернусь, обещаю. Можешь даже взять мой ножичек, если хочешь что-нибудь взамен. Это все, что у меня есть.
— Сколько тебе лет?
— Почти тринадцать.
— Да ты еще совсем ребенок, — ухмыляется она, а затем задумывается на долгую минуту. — Слушай, я знаю, что ты чувствуешь, — наконец произносит она, — и поверь мне, что нет ничего хуже рези в пустом желудке.
— Так ты все еще думаешь о том, чтобы вернуть меня? — во мне просыпается надежда. — Может быть, мне все же стоит держаться подальше от республиканской тюрьмы? — спрашиваю я.
— Что ты готов сделать ради этого? — в ответ спрашивает она.
Я одариваю её отрепетированной улыбкой:
— Да все, что угодно, милая.
Брови девчонки удивленно взлетают вверх, затем она откидывает голову назад и смеется. Я даже не могу решить, польщен я или оскорблен этим. Я думал, это прозвучало довольно круто.
Проходит еще мгновение прежде, чем девчонка успокаивается, встает и поднимает меня на ноги. Теперь, когда мы оба стоим, я вижу, что она выше меня всего на несколько сантиметров и такая же худая. Она кивает по направлению к пирсу:
— Вот что я тебе скажу. Ты будешь работать на моего отца три дня, и за это я дам тебе три банки консервов. Ты сможешь выбрать три любые банки, но никаких фруктов, конечно. — Она качает головой, когда видит мое разочарование. — Извини. Три дня работы не стоят целой банки фруктов.
Работать на одном месте три дня. От этой мысли мне становится тревожно — я не люблю подолгу оставаться на одном месте. Глаза Республики повсюду. Но на самом деле выбора у меня нет, и это в любом случае лучшее предложение, учитывая то, что я смогу за него получить.
Я неуверенно киваю девчонке.
— Хорошо. Отлично. Договорились. — Я протягиваю свободную руку, чтобы пожать её.
Но она не берет мою руку. Вместо этого она немного наклоняет свою голову, выплевывает зубочистку и усмехается мне:
— Я не закончила.
Моя рука колеблется.
— И чего же еще ты хочешь?
— Ты смел с дамами, не так ли? Ты хоть целовался уже с девушками?
Целоваться с девчонками? Какое это имеет ко всему этому отношение? Несмотря на все мои заигрывания, я никогда не заходил так далеко. Ну, я целовал парочку девчонок в щечку, и меня они целовали, но в губы? Я пытался понять, к чему все это. Мои глаза нашли её рот, сейчас темный и улыбающийся и моё лицо зарделось еще сильнее, чем раньше.
— Я воспринимаю это как нет, — рассмеялась она. — Ну, так давай, попробуй, малыш. Посмотрим, как ты тогда заговоришь.
Так как я все еще и не думаю двигаюсь с места, девочка наклоняется ко мне, закрывает глаза и прижимается губами к моим. Я весь напрягся. Они гораздо мягче, чем я ожидал — собственно, я вообще не знаю, чего я ожидал. Конечно же они будут мягкими. По моей спине аж мурашки побежали. Что же мне делать? Пошевелиться? Закрыть глаза или открытыми держать? Какое-то время я просто стою и держу губы плотно сомкнутыми. Может быть мне нужно последовать её примеру. Так я и поступаю. Начинаю осторожно целовать её в ответ. Через какое-то время это уже не кажется таким трудным… Я даже расслабился, позволив моим мыслям вращаться вокруг факта о том, что я целовался со старшей девочкой. Мои руки застыли. Я не чувствую своих ног.
Она отстраняется. Хотя она так и не отпускает мою руку, но хватка немного ослабевает. Я все еще пытаюсь восстановить дыхание.
— Не так уж и плохо для первого раза, — весело произносит она. Её нос касается моего — Ты дрожишь?
Меня аж передернуло. Надеюсь, она не заметила.
К моему облегчению, она засмеялась прежде, чем я сказал какую-нибудь неловкость.
— Мальчик, ты мил, как нераскрывшийся бутон, — она касается моего носа, а затем отодвигает голову подальше. — Хорошо, мы договорились. Возвращаемся на пирс. Если ты будешь хорошо себя вести, возможно, я подарю тебе еще один поцелуй.
Следующие три дня я работаю рядом с ней на лодке её отца, принадлежащей Республике. Её зовут Чарли, как я теперь знаю, и ей только что исполнилось шестнадцать. Она рассказывает мне о своей жизни, работая на пирсе, пока мы загружаем и разгружаем грузы от рассвета до заката. Её мать умерла несколько лет назад из-за аварии на заводе. У неё есть сестра, которая сдала экзамен, и её оценка достаточно высока, чтобы её зачислили в колледж. Она любит озерный квартал, даже несмотря на то, что при этом от нее все время пахнет океаном. Она так же счастлива, что Республика в конце концов назначила её работать на пирсе с отцом, а не отправила на фронт, убирать за вояками. Я не стал говорить ей, что именно этим и занимается мой отец — вернее, занимался, пока не перестал приходить домой. Мои руки все в занозах от постоянного перетаскивания ящиков туда и обратно, и на второй день у меня появилось ощущение, будто моя спина просто рассыпается на кусочки. Отец Чарли — огромный, бородатый бледнокожий мужчина — полностью меня игнорирует, только иногда кивает в знак одобрения, когда мне приходится особенно тяжко.
Мне нравится работа. Девочка дает мне две банки еды в день вместо одной, что означает для меня, что одну я могу съесть, а вторую оставить на потом. У меня так же появляется возможность припрятать кое-какие безделушки, которые могут мне пригодиться в будущем — острые щепки, которые я смогу использовать как оружие, пара брошенных холщовых мешков, круглая жестянка, в которой можно переносить воду.
Чарли застает меня на том, что во время прогулки по пирсу я подбираю потерянные гвозди и распихиваю их по карманам.
— Ты что делаешь, к битве готовишься? — спрашивает она с усмешкой.
Я пожимаю плечами.
— Я бы не выжил так долго без некоторых навыков самозащиты.
Чарли смеется, но позволяет мне продолжать.
По вечерам она сидит со мной, пока экипаж её отца собирается дальше по пирсу. Я наблюдаю, с ноткой ревности, как она флиртует с рабочими, когда отца нет рядом. Она была права в одном — она их любимица, и если бы однажды она сказала бы им, чтобы меня выбросили за борт, они, наверное, сделали бы это без колебаний. Постепенно я привык к шуму озера, плещущегося у цементных перекрытий и к необычному комфорту сна на воздухе, с осознанием того, что утром меня будет ждать банка с едой. Какая роскошь. Иногда я бросаю взгляд на Чарли, когда она не смотрит, и пытаюсь прокрутить в воспоминаниях наш поцелуй. Мне бы хотелось, чтобы он хоть что-нибудь для неё значил. И серьезно ли она говорила о том, что подарит мне другой.
В наш последний совместный вечер Чарли откинулась назад и внимательно посмотрела на меня в свете нашей тусклой лампы. Мы сидим вместе в дальнем конце пирса, наблюдая, как один за другим начинают светиться небоскребы. Довольно хороший вечер. Даже влажность уже не кажется такой давящей, как обычно. Я даже чувствую прохладный ветерок.