Об «ошибках» М. К. доложил собравшимся декан Г. П. Бердников, открывший заседание докладом «Задачи факультета в борьбе против космополитизма в литературоведении». Он заклеймил М. К. как «апологета Веселовского и его метода», подверг уничтожающей критике статью «Пушкин и народность» («не только стремится представить Пушкина писателем-космополитом, но и развивает до конца порочную космополитическую теорию народности[21]») и задержался на работе «Ленин в фольклоре» («грязный пасквиль на советскую действительность, советский народ и партию»)[22].
Менее чем за год до описываемых событий Г. П. Бердников, уже в качества декана, подписал характеристику М. К., в которой высказал иную оценку его научной и общественной деятельности. Для какой цели и в какой связи появился этот документ, неясно. Приводим основной текст:
Самый крупный в настоящее время фольклорист в СССР, проф<ессор> М. К. Азадовский в течение многих лет является ведущим работником в области науки о фольклоре. <…> В последнее время на страницах нашей печати были отмечены серьезные методологические ошибки в ряде его работ. Проф<ессор> Азадовский в своих публичных выступлениях признал справедливость этой критики и высказал желание решительно перестроить свою научную работу.
Авторитет его как профессора, руководителя кафедры и аспирантов, как общественного деятеля общепризнан. <…>
30.VI. 1948
Однако вряд ли кому-нибудь, включая самого М. К., пришло бы в голову напоминать в апреле 1949 г. об этой недавней «служебной характеристике» и своем «общепризнанном» авторитете.
Обвинения, высказанные Бердниковым, подхватил и продолжил доцент Е. И. Наумов:
Когда «Опояз» был разгромлен, прибавилось имя Азадовского, этого человека с абсолютным отсутствием советской чести, чувства советского человека, с абсолютным отсутствием чувств патриота.
Георгий Петрович[24] приводил факты. Можно было бы прибавить факт о том, в какой редакции помещал Азадовский здесь те статьи, которые писал за границей, как он угоднически перекраивал статью о Пушкине, чтобы не задеть англичан и т. д. Абсолютно раболепствующей фигурой был Азадовский, от которого мы не слышали ни одного вразумительного слова о том, что он действительно пересмотрел свои старые позиции[25].
Погром продолжался и на следующий день. С докладом, посвященным М. К., выступил И. П. Лапицкий. Доработав и развернув тезисы, изложенные на заседании партбюро 29 марта, он не пожалел ни слов, ни красок для разоблачения М. К. – его трудов, метода и, собственно, всей его научной деятельности.
Ныне известен полный текст выступления Лапицкого, поскольку Л. В. удалось спустя несколько недель получить и скопировать стенограмму «открытого заседания» ученого совета. Просмотрев ее, М. К. сделал на полях ряд помет. В 1965 г. Л. В. перевела этот текст на пишущую машинку и воспроизвела сделанные М. К. маргиналии.
Приведем несколько наиболее выразительных пассажей:
Лапицкий: «По мнению М. К. Азадовского, Пушкин стал записывать русские сказки только после того, как он, Пушкин, познакомился с книгами Фориэля».
Помета М. К: «Наглая ложь!»
Лапицкий: «…по воле Азадовского, русская наука о фольклоре приобрела второго духовного отца: кроме Гердера ее основоположником стал Фориэль».
Помета М. К.: «Вздор и ложь! Ничего похожего и подобного не писал!»
Лапицкий: «Великий революционный демократ <Н. А. Добролюбов> понадобился ему <Азадовскому> для того, чтобы оправдать буржуазного космополита Веселовского. Об этом проговорился сам Азадовский в 1941 г., когда он черным по белому написал, что ранние работы Веселовского написаны под прямым воздействием Чернышевского и Добролюбова».
Помета М. К.: «Клеветническая интерпретация!»
Лапицкий: «Французский, немецкий, английский тексты статьи „Пушкин и фольклор“ представляют собой переводы неоднократно упоминаемой нами статьи „Пушкин и народность“ в „Большевистской печати“. Этот перевод Азадовский сделал (обратите внимание на дату) в 1939 г., и почему-то Азадовский в своей юбилейной библиографии не указывает, что эти иностранные статьи переводились с русского языка».
Помета М. К.: «Ведь это же явная, сознательная клевета!»
Лапицкий: «…Вот эта книга[26] М. К. Азадовского „Ленин в фольклоре“. <…> Просмотрев первые страницы, мы убеждаемся, что имя Ленина впервые упоминается по крайней мере на 8 или 9<-й> странице. Зато на первой странице помещена откровенная антисоветская стряпня, направленная прямо против Коммунистической партии и ее вождя В. И. Ленина. Азадовский пересказывает здесь кулацкую легенду „Дьявол родился“…»
Помета М. К.: «Даже и здесь ложь! Имя Ленина упом<инается> уже на 1‑й стр<анице> и затем с 4‑й уже до конца».
Лапицкий: «Теперь уже нет никаких сомнений в том, что Азадовский сознательно и злонамеренно занимался клеветой на советское народное творчество, на великую русскую культуру, поднимая руку даже на величайшего вождя партии В. И. Ленина».
Помета М. К.: «Неслыханная клевета!»
Лапицкий: «Стоит ли удивляться, что Азадовский не мог любить и уважать русских сказочников…»
Помета М. К.: «Это я-то? Как не стыдно?! А чему же я отдал всю свою жизнь?!»
Лапицкий: «Редакция издательства „Советский писатель“ дала нам официальную справку. В протоколе редакции сказано, что издательство „Советский писатель“ считает политической ошибкой издание книги „Н. М. Языков“ под редакцией Азадовского».
Помета М. К.: «Такой справки и такого постановления не было. Это подтвердил мне пред<седатель> редкол<легии> И. А. Груздев и секретарь Островский, последний справлялся у директора и сообщил об этом мне».
Среди событий первого дня современникам особо запомнилось выступление члена-корреспондента Академии наук Н. К. Пиксанова, посвятившего свою недолгую речь разоблачению Г. А. Гуковского. Для большинства оно оказалось полной неожиданностью. Приводя текст этого выступления, П. А. Дружинин остроумно заметил, что оно было «одним из немногих добровольных, искренних»[27].
Второй день судилища завершился единодушно принятой резолюцией по докладу Бердникова. Фрагмент, относящийся к М. К., выглядел следующим образом (приводится по копии в семейном архиве):
…представителем космополитизма в литературоведении является и заведующий кафедрой фольклора проф<ессор> М. Азадовский.
Это типичный компаративист, выученик Веселовского, пытавшийся создать последнему славу великого наследника Чернышевского и Добролюбова. Он настойчиво пропагандировал космополитические идеи, выхолащивая национальное содержание русского фольклора, а иногда выдавая за народное творчество кулацкую стряпню.
Особенно любил проф<ессор> Азадовский свои писания адресовать иностранным читателям. Как показывают факты, не разоружился проф<ессор> Азадовский и в последнее время, не удивительно поэтому, что как заведующий кафедрой он с обязанностями своими не справился и фактически развалил работу кафедры.
Что должно было следовать за такой резолюцией? Конечно, «оргвыводы». И они последуют через несколько недель.
Аналогичное действо разворачивалось в те же дни и в Пушкинском Доме.
Здесь еще в начале марта произошли важные кадровые перемены. Директорское кресло занял (согласно распоряжению Президиума АН СССР от 2 марта) Н. Ф. Бельчиков, а Л. А. Плоткин, исполнявший в 1948–1949 гг. обязанности директора, был разжалован в рядовые сотрудники. 8 марта Бельчиков подписывает приказ № 1 – о собственном назначении; и именно в этот день М. К. оформляет бюллетень. С этого времени он фактически отстраняется от заведования сектором[28].
Тогда же, на рубеже февраля и марта, в ИРЛИ начинается подготовка к главным событиям. 26 февраля 1949 г. на заседании партбюро Пушкинского Дома обсуждается список ученых, подлежащих публичной экзекуции (Азадовский, Берков, Гуковский, Жирмунский, Томашевский, Эйхенбаум). Согласовываются имена будущих проработчиков. М. К. «закрепляется» за В. Г. Базановым, В. А. Кравчинской и П. Г. Ширяевой: им поручается изучить научные работы М. К. и через неделю представить в партбюро результаты[29]. Дальнейшее свидетельствует, что порученное задание было исполнено добросовестно. 3 марта на расширенном заседании партбюро (в нем приняли участие и университетские товарищи – Г. П. Бердников, И. П. Лапицкий, Н. С. Лебедев) Ширяева доложила о результатах:
Еще в 1919 году вся линия Азадовского ведет к нанесению большого вреда, он ничего не сделал по советскому фольклору и все опорочивал. Я выступала на партийном собрании о его статье о Белинском и Добролюбове в Лит<ературном> Нас<ледстве>[30]. Мы должны его работы и поведение от начала до конца проверить. Это не советский человек, и ему не только руководителем, но и вообще нельзя быть в секторе фольклора, кроме вреда, он ничего не сделал[31].
О выступлении Ширяевой стало известно М. К. и Л. В., которая – недооценив, по-видимому, масштаб начавшейся кампании и ее реальных последствий – писала 28 марта 1949 г. В. Ю. Крупянской:
…весь смысл выступлений Полины, из чего она и не делала тайны, сводился, в конце концов, к полному изгнанию М. К. из науки, а, стало быть, к лишению материальных источников. Ну, полагаю, до этого дело не дойдет, но тревожных сигналов немало: на днях с ним расторгли большой договор в Гослитиздате