Не упрекайте систем и теорий; авторы их думали по логическим методам. Только жизнь, убийственно непоследовательная, неумолимо антиидейная, исполненная противоречий, словом сонная жизнь не поддается резонирующей, рассуждающей мысли, ибо она вся — произведение капризной и своевольной фантазии...
Посмотрите историю. Во имя идеи христианской любви св. инквизиция подвергает пыткам, сжигает ближних на кострах. Неужели это могло быть когда-либо в действительности? Один Торквемада послал в огонь 10,000 людей, ссылаясь на Евангелие! Разве это не сон? Французская революция угнетает именем свободы, гильонитирует во имя братства, создает новые классовые пропасти под знаком равенства. Неужели это также правда?
Или вот следующее: в начале XIX столетия маленький капрал, родом из корсиканского островка, плебей, в Париже, отрубившем голову монархии, вступает на царственный престол, дерзновенно берет корону из папских рук, сам венчает себя, вводит дочь кесарей на свое плебейское ложе, гигантскими шагами проходит всю Европу, чуть ли не во всех ее столицах является, как триумфатор, ведущий за собою истекающие кровью ряды, приносящие с восторгом свою жизнь к ногам полубога. Какой великолепный героический сон! А после? — неволя на каменистом острове, угрюмый стон волн океана, бьющих гранитные скалы, и пара ив, плачущих над одинокою его могилой... Неужели поверить, что все это правда?!
А теперь загляните в глубь человеческой души: мужчина любит женщину и из-за любви (ведь ревность служит доказательством ее) вонзает ей в сердце кинжал... Благодеяние в десятках и сотнях случаев вызывает не благодарность, но тайное недружелюбие облагодетельствованных... Неужели это последовательно?!
Шильонский узник, выпущенный на свободу после годов неволи, со вздохом оглядывается на стены тюремной каморки. Счастливый жених, обнимая сияющую счастием невесту, в порыве упоения прыгает вместе с нею на глазах матери в кипучие волны Ниагарры. Габриелла Бомпар с помощью нелюбимого мужа душит своего любовника. Какой-то бедняк в Нью-Иорке, унаследовав громадное состояние, водворяется в разукрашенных палатах, чтобы засим бросить их и добровольно вернуться на мусор грязной лачуги, где кончает самоубийством в отчаянии от перемены меди на золото...
Фантазии! мечты! сновидения!..
—————
5 Ноября.
И вот новое доказательство, что я все сплю, и что мне являются нелогичные сновидения.
Я забрел сегодня на набережную.
Величавою цепью тянутся там дворцы на гранитном побережье. По другую сторону в голубом тумане высятся трубы фабрик. Стальная поверхность реки вздымалась и слегка колебалась. Пешеходы и извозчики толпятся на мостах. Скрип шагов, человеческий говор, топот копыт, стук колес — все смешалось в воздухе. У меня закружилась голова. И без того в ушах у меня стоит адский шум последнее время...
И, вдруг, там, на противоположной стороне Невы, на Васильевском острове, предстали предо мной два гигантских каменных сфинкса. На головах их королевские тиары. Бороды обломаны, исцарапаны временем.
Откуда же египетские сфинксы здесь, в городе Петра? Какая связь между причудливыми призраками померкших столетий и казарменными рядами ставших в строй домов, между задремавшей тайной прошлого и новой беспокойною культурою и некультурностью настоящего времени?
Словно обрывок Александрийской рукописи, вклеенный в учебник истории Иловайского!
Я долго ощупывал гранитные пьедесталы и все же они оказались не менее реальными, чем железные перила Николаевского моста!
Очевидно сон!.. То и это, все — сон, нелогичный сон, который является и улетучивается со временем.
—————
7 Ноября.
Сегодня выпал первый снег и выбелил улицы и крыши... Становится дьявольски холодно... У меня только летнее пальто... Зимнее в ломбарде, если его еще не продали...
Свыкаюсь с моим новым миросозерцанием, но не могу привыкнуть к новой терминологии. Когда думаю о применении ее, мне становится смешно; так как собственно следовало бы сказать: «мне снилось сегодня, что выпал снег; мне снится, что дьявольски холодно; мне кажется, что у меня только летнее пальто; я мечтаю о том, что у меня есть еще зимнее в ломбарде»...
—————
8 Ноября.
Мне ночью снилось, что я в Египте. Я зажег костер под пирамидою Хеопса и грелся. В знойной пустыне разводить огонь! Смешно. Все же, сопоставляя этот ночной сон с вчерашним дневным сном о холоде, я имел полную компенсацию впечатлений.
Я говорю «вчерашний», так как сегодня, по крайней мере, в настоящий момент, пребывая во сне высшего разряда, я не чувствую холода, хотя на дворе снег. Напротив, я воображаю, что руки и лоб у меня раскалены и что я кашляю.
—————
В полдень. У меня только что был прежний товарищ по канцелярии. Забавная фигура со вздутым животом на тоненьких ножках. Что-то в роде карикатуры в юмористических журналах. Его толстый фиолетовый нос на красном диске лица и торчащие над громадной плешью лоскутки седых волос производят уморительное впечатление. Рожа Фальстафа! По убеждениям — алкоголик. Спился с тех пор, как жена его сбежала с любовником. Незастегивающийся, коротенький, с узенькими рукавами, засаленный его сюртук вероятно помнит этот случай.
Я сразу догадался, что он пришел одолжить «на честное слово до завтра». Я до сих пор состою его кредитором на тех же условиях.
Войдя в комнату, он стал расспрашивать о моем здоровье, потом началось нерешительное вращение дырявой шляпы в руках, наконец, откашлявшись, приступил к делу. Он путался немилосердно, изъясняясь на своем особом, польско-русском наречии.
Разошлись-де у него все деньжонки. Люди задолжали ему пропасть «пенендзы». Однако, на этом подлом свете никто не отдает. Только друг за дружкой все посматривают, как бы что-нибудь «хапнуть». Между тем обстоятельства «фамильной натуры» требуют немного монеты. Ведется бракоразводный процесс в Риме... есть знакомый кардинал... Словом «очень тонкий интерес»... Он мог бы одолжить у многих, но ко мне питает особое доверие. Он является к „родаку“ и закадычному другу, которого уход из канцелярии он оплакивает до сих пор, так как и он жертва людской несправедливости... Он пришел спросить, может ли рассчитывать на друга и „родака“ „в фатальных околичностях“.
И он посмотрел на меня полужалкими, полунаивными глазками.
Я знал, каковы были его „фамильные интересы“. Ему прекратили кредит в трактире. Он нуждался настоятельно в водке.
Я молча встал и подошел к шкафу, желая ему дать какой-нибудь предмет для заклада. В кармане у меня была одна только мелочь. На верхней полке лежали две вещи — одна, испорченный репетьер, антик, купленный некогда моим дедом в Женеве, ныне уже не отбивающий четвертей, но все же представляющий стоимость золота; другая вещь — отцовский револьвер.
Я поколебался минуту, которую вещь обречь на пропажу. Обе оставлены мне на память. Какое-то неясное соображение приказало мне выбрать часы. Он схватил их и поспешно спрятал в карман своих клетчатых брюк.
На минуту мне стало жалко часов... Но только на минуту...
Ведь часы эти — пришло мне на ум — лишь мечта моего воображения. Неужели, отдавая их, я лишаюсь чего-нибудь? За что этот человек осыпает меня благодарностью?
Я даю ему то, что создали мои чувства, что вне их не существует, что пропадает, когда я закрываю глаза и теряю осязание в пальцах... О, как смешны показались мне в этот момент скупость и жадность!
— «Жизнь есть сон — сказал я вслух.
Lin hohler Traum ist nur das Leben
Und auch die Trasime ünd ein Traum!»
Да, Кальдерон прав... Эти часы не существуют вовсе!» — Мой гость вытаращил глаза.
Я изложил ему мою теорию сна высшего разряда...
Он дурацки хохотал, хватаясь красными руками за живот.
Я вспылил. Этого со мною до сих пор не бывало. Открыв двери, я просил его немедленно убраться. Уходя, он кланялся шляпой до земли, иронически приговаривая:
«Доброй ночи вашей светлости — господину философу. Коли пан себе спит, то и я пойду выспаться. Только вперед на сон грядущий выпью».
В коридоре долго еще раздавался его хриплый, пьяный смех. Раздражающее эхо!
—————
Вечером того же дня. Как я глуп! Просто срам! Как ограничен был мой ум по настоящую минуту! Как мало еще я вникнул в глубину собственной идеи о мире.
Я сел на коня мудрости... лицом к хвосту!
Раздражаться, впадать в гнев, гнать человека в дверь?!
Кого же я удалил?
Мечту моего воображения!
С кем я вел философские диспуты? С кем спорил? Кого убеждал?
Себя самого!..
Неужели я не заметил, что в мечтах обычного сна мое „я“ двоится, троится, множится без конца?
Не убеждался ли я каждое утро, просыпаясь, что люди, с которыми будто-бы разговаривал, создавались моим воображением. Сонное марево говорит мне, слушает меня; я соглашаюсь с мнениями призраков или опровергаю их. А ведь все, что мне кажется происходящим от приснившихся лиц, собственно говоря, исходит из меня самого из глубины моего мозга. Каждое утро учит меня этому вновь.
И, несмотря на это, я до сих пор не сумел взобраться на ту рациональную вершину умозрения, чтобы на явления в сне высшего разряда взглянуть, как на тот же обман. Ошибку, делаемую в кратком сне ночи, я позволяю себе повторять в долгом сне так называемой действительности, наяву.
Не только часов нет и не было, но и эта карикатура, мой экс-товарищ по канцелярии не существовал никогда. Его не было в моей комнате, как нет того города, в котором я будто живу, как нет канцелярии, в которой я будто томился целые годы, как нет этой комнаты, этого стола, этой бумаги, этого пера... Нет также моего лица, моих рук, моих ног, глаз, чувств...
Существует лишь дух мой, мой разум, мое могучее сознание... сознание