— „Этот шарф?... Пустяки!... Попробуй... Это предохраняет от простуды... Простуда не есть „adiafora“.
И он хотел набросить мне шарф на шею.
Я вырвал руку из его рук и убежал...
Я бежал по странной улице... это был Невский проспект — но не тот, сегодняшний, с длинными рядами блестящих магазинов... Другой Невский проспект... прежних веков... Огромная просека в лесу... И она вся наполнена была стоном топоров, рубящих громадные деревья и стоном шведских пленных, производящих рубку... И все же это была отчасти улица настоящего... ибо по средине от самой Невы тянулся ряд электрических фонарей... Зажженные лампы казались гигантскими белыми пауками, сидящими на сетках из лучей...
Я бежал с ужасающей быстротой... Мне чудилось, что кто-то нагоняет меня... Огромный, мохнатый пес... И я знал его имя. Оно звучало: „Материя“.
Вдруг ноги у меня подкосились. Я был утомлен до нельзя. Пес набросился на меня и я почувствовал, как его зубы вцепились в мою грудь и вырвали из нее кусок окровавленного мяса. Я стал падать в какую-то бездну... все ниже и ниже...
И очнулся.
Страшный сон!... Еще теперь ощущаю боль в груди... И кто-ж осмелится утверждать, что сны менее реальны, чем явь.
—————
14-го ноября.
Подумаем, серьезно подумаем...
Откуда-же берут содержание сны высшего разряда?
Ведь ex nihilo nihil.
Сны должны иметь свой источник.
Мае кажется, я нашел ответ. Простая аналогия помогла мне поднять завесу, скрывающую тайну закона сновидений.
Откуда же берут содержание сны низшего разряда? Очевидно из снов высшего разряда. Исследовав первый попавшиеся сон (хотя бы вчерашний), убеждаюсь в этом несомненно. Ночью воображение повторяет лишь то, что снилось мне когда-либо на яву... повторяет лишь в измененном порядке, в картинах усложненных и перепутанных.
Итак и сон высшего разряда — жизнь, очевидно получает содержание из какого-нибудь еще высшего сна. Не подлежит сомнению, что мой громадный умственный капитал должен быть откуда-либо взят.
Напрасно я восторгался своим гением. Гомер, Дант, Шекспир, Рафаэль, битва при Саламине, Александрийский музей, Французская революция — все это я должен был уже когда-то видеть!...
Я видел это, быть может, в более полной, идеальной, высшей форме, — подобно тому, как сны действительности, пожалуй, более просты и логичны, нежели почерпающие из них содержание промежуточные сны ночи (Противники мои отчасти правы. Противники мои — я сам. Следовательно могу себя поправить).
Будем рассуждать дальше...
Не случалось ли вам никогда грезить во сне, что вы спите, видите сновидения и просыпаетесь? А между тем вы продолжали спать, пока утро не разбудило вас.
Не случалось? Со мною это было однажды, а так как вы — я, то я имею право этот единичный случай считать за общий и строить на нем заключения.
Вот важнейший вывод: сны низшего разряда перемежаются с еще низшими снами, на подобие того, как те входят в сон высшего разряда, сон жизни...
Но из этого вытекает, что каждый сон может обнимать низшие сны и заключаться в высшем.
Что-то в роде японского ящика, состоящего из ряда разноцветных ящиков, входящих один в другой, пли составного яйца, которым забавляются дети...
Задерживается ли где-либо этот ряд снов? Существует ли какой-нибудь первичный, окончательный, наивысший сон, заключающий в себе все остальные, как верхний покров японской игрушки?
Или быть-может мы имеем дело с бесконечным рядом, на подобие отражений двух зеркал, стоящих друг против друга и повторяющих до бесконечности отражение отражений!....
Как знать?!
—————
15-го ноября.
Кто знает?... Быть-может живя, ходя, разговаривая, я все это время лежу, погруженный в глубокий сон, в какой-то комнате, на какой-то кровати, в каком-то неведомом мире и грежу эту ничтожную действительность. Из длинного сна я попадаю в более короткий, в этом более кратком в еще более краткие, которых память моя не сохраняет, и будто просыпаюсь и будто погружаюсь в новый сон...
Что это за комната, в которой я лежу?
Какой это великолепный зал?! А может-быть это цветник, облитый лучами неведомых мне разноцветных солнц?! А может-быть это мусорная яма, конюшня, или сточная канава незнакомой мне улицы?.. Незнакомой?.. Быть-может, только не оставившей ясных следов в памяти... Ведь когда-то я жил этом мире, коль скоро почерпаю материал из него для своих снов.
И кто там лежит рядом со мною?! Или кто сидит у моего изголовья я ждет, шока я проснусь!.. Быть-может мать моя, но другая, чем здесь на земле, — сияющая счастием, веселая! А может-быть какая-нибудь Беатриче...
И когда же пройдет эта страшная, томительно длинная ночь жизни?! Когда же наступит утро утр?! Когда я проснусь и протру эти мнимо открытые глаза?! На какой срок мне велено было заснуть?
Вот уже сплю я тридцать лет, удручаемый ужасным кошмаром моих грез!..
А если я проснусь, то не перейду ли в действительности лишь в новый сон?! И буду ли я когда-нибудь возвращен опять на землю, как каждые сутки ночь укладывает меня на обыкновенный сон?!
И когда же суждено мне будет перешагнуть целые ряды снов и достигнуть того, самого высшего сна, в котором узрю Бога и Его таинственную закулисную работу, приводящую в движение эту машину снов, заключающих сны?!
—————
16-го ноября.
Воображение капризничает... Я очистил улицы от снега, пригрезил оттепель последних дней, а теперь воображаю сухую и морозную пору: мостовая, крыши, деревья покрыты инеем; выбеленные телеграфные проволоки, как из хлопчатой бумаги.
Различаю предметы неясно. Мне грезится город в тумане, легкие очертания церквей и домов... А в двух шагах густая белизна...
Противные грезы!...
—————
16-го Ноября.
Призраки мороза, голода, болезни!.. Опять кровь на подушке...
—————
17-го Ноября.
Около меня снует образ Марианны Панкратьевны... Добрый, милый образ...
—————
18-го Ноября.
В вечернем тумане ничего кроме желтых точек... То не свет фонарей, то глаза филинов... То видение мороза...
Сил нет... Не могу.
—————
19-го Ноября.
О, как мне плохо!..
Философия, которую я полюбил, была мне мачехой, не матерью!
Это она в дни юности оторвала меня от чаши с вином и от уст женщины. Это она приказала мне чуждаться веселых товарищей. Это она преждевременными морщинами изрыла мне чело.
Пусть бы я не бежал от всего, что называется практической жизнью. Пусть бы я верил в эту золотую бляшку и, не подозревая, что она обман, погнался за ней! Не надо было мне махнуть рукой на ничтожество выгодного социального положения.
Мне не снилось бы, что я ничтожный писец, прогнанный чиновник, зябнущий, голодающий, харкающий кровью, поддерживаемый состраданием старой унтер-офицерской вдовы...
Мне снилось бы вероятно теперь, что я обрел теплое местечко, достойное человека с так называемым «высшим образованием», что я богат, окружен толпою льстящих мне друзей, что у меня жена, заботящаяся о моей фуфайке, и куча детей, коротающих мой длинный досуг. Всю эту дурацкую жизнь я принимал бы всерьез и был бы счастлив!..
Железный закон владычества снов над умом несомненно одарил бы меня такими мечтами!
А теперь?.. Я брожу по широким, богатым улицам, издеваясь над мнимою их реальностью. Шныряю среди празднично разодетой толпы буржуев, думая о том, что жизнь их — игра вздорной мысли... Сонными глазами вожу по небу... сонным взором цепляюсь за его звезды. И знаю, что все это имеет лишь стоимость сновидения, которому суждено исчезнуть!...
В моей убогой и узкой каморке пылающей головою ударяю о стены. Ночью пот выступает на всем теле. Днем дрожат все члены. И в груди боль, нестерпимая боль... Кашляю и харкаю кровью...
И напрасно утешаю себя философией, даром говорю себе: «все это — сон, сон, который рассеется и не оставит следов. Жди»!
Этот кошмар задавил меня своею тяжестью, он сел мне на грудь, сжимает горло, сосет кровь...
И все с большей и большей тоской я ожидаю пробуждения...
Проснуться? — хорошо!
—————
Но лучше ли тот сон высшего разряда, в который я перейду? А если он еще хуже, чем тот, в котором живу?.. О, ужас!
Ведь низший сон, сон ночей, являл мне иногда более милые и более светлые образы, чем те, которые я вижу во сне на яву...
Ах, это было бы чудовищно! Ни откуда спасения! Словно в доме, объятом со всех сторон пожаром: грызущий дым врывается через двери: красные петухи влетают в окна; над головой трещит крыша, грозит обвалом. Куда и как бежать? Через огонь ли в дверях, или огонь в окне? Остаться? — Но крыша осыпает меня искрами и жжет..
Что же ждет меня там, в этом мире высшего сна?
Я боюсь его!..
—————
Ночью с 19-го на 20-ое ноября.
Как ужасно одиночество разума!..
Во всем громадном мире представлений я — один! Нигде души, симпатичной и симпатизирующей мне, души, с которой можно бы поделиться своими мыслями. Нигде ума, который понял бы меня. Нигде сердца, которое забилось бы созвучно...
Одиночество! Одиночество!
Грезящий дух, висящий в пустоте сонного несуществующего мира!..
Где ты, чудный образ родного селения?! Где ты, сладкий призрак любящей матери?! Где ты, божественное видение дорогой Марыни?!..
—————
20-го Ноября.
Напрасно колеблюсь... Надо попробовать, нельзя-ли проснуться... Неужели я — лишь мысль! И нет во мне ни крупицы воли?!