[3], проанализировать и опубликовать его тексты, поистине литературные произведения: «Трактат о живописи» и Кодекс Арундела. В исследовании его библиотеки, организованном Национальной академией деи Линчеи и распространяемом в интернете через портал флорентийского музея Галилея[4], я пытался воссоздать культурный горизонт человека, на самом деле никогда не бывшего «homo sanza lettere»[5].
Возможно, поначалу, с тех пор как в возрасте пятнадцати лет я почти случайно прочел эссе Фрейда «Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве», меня привлекали в первую очередь его человеческие приключения. Для подростка, задававшегося вопросами о жизни, красоте, любви, сексе, эта встреча с Леонардо оказалась первой. И когда я снова и снова видел это имя на страницах разнообразных кодексов, меня особенно интересовал сюжет о человеке в окружении других людей.
Его жизнь я также частично описал более двадцати пяти лет назад в монографии, удостоившейся перевода сразу на несколько иностранных языков[6]. Однако история эта слишком грандиозна: даже вообразив, будто охватил ее целиком, вскоре понимаешь, что держал в объятиях лишь тень, а жизнь, настоящая, реальная жизнь, давно сбежала. В такие моменты я возвращался в лабиринт и, исследуя мельчайшие детали, тешил себя иллюзией, что уж на этот-то раз точно успею схватить ее за руку и крепко сжать, прежде чем она снова исчезнет. Слова, исправленные, зачеркнутые и подтертые, очевидно бессмысленные символы и т. д., названия мест, имена родных, друзей и учеников, даты и признаки времени, перечни книг и вещей, ежедневные списки покупок, подсчеты наличных денег, воспоминания и откровения, триумфы и поражения – вот из чего мало-помалу, в совокупности с документами, исследованиями, находками последних двадцати лет, сложилась эта новая «жизнь».
И все-таки кое-чего мне не хватало. Самого важного фрагмента мозаики: Катерины, матери[7]. Именно она – тот луч, что освещает жизнь ее сына, приближает нас к нему во вполне человеческом измерении, дает понять, что тайна его творчества состоит не из непостижимых и темных загадок, а из простых и безграничных тайн самой природы: любви, рождения и родов, страданий и радостей, жизни и смерти. Это история мучений и боли, надежды и свободы, история женщины, бесправнейшего существа на земле, подарившей жизнь величайшему гению человечества. А по сути – не что иное, как история любви матери и ребенка. История разлук и потерь. Сколько на свете миллиардов подобных историй – и каждая уникальна, неповторима, прекрасна. Это история каждого из нас. И он, ребенок, Леонардо, всю свою жизнь потратит на то, чтобы отыскать, вернуть из глубин собственного сердца эти ласкающие руки и лучезарную улыбку.
IМальчишка из Винчи
1Три часа после захода солнца
Анкиано близ Винчи, 15 апреля 1452 года
Солнце садится. Темной громадой маячит в тумане далекая гора, блестит речная гладь. Едва стихло среди скал Монт-Альбано эхо ангелуса, и вот уже колоколу на башне Санта-Кроче в Винчи вторит колокол поскромнее, зато и поближе – в сельской церкви Санта-Лючия-а-Патерно.
Подходит к концу пятница – такой же день, что и вчера, такой же, как любой другой. Крестьяне заканчивают работу среди олив, женщины, выйдя на порог, благоговейно осеняют себя крестным знамением. Молятся за женщину, которую привезли сегодня в старый дом при маслодавильне, что под старой голубятней. Девять месяцев завершились, воды уже отошли, и теперь в тишине оливковой рощицы слышны только ее душераздирающие крики. Мария, матерь всего сущего, помоги ей, спаси!
Через три часа после захода солнца[8] крики вдруг обрываются. А несколько мгновений спустя под первыми звездами, загоревшимися в ясном весеннем небе, слышится плач младенца.
Кто его мать? Никто не знает, она нездешняя. Знают отца, молодого нотариуса, сера Пьеро да Винчи, правда, живет он во Флоренции. И не женат, так что ребенок этот, как говорится, добрых кровей, но незаконный по рождению.
Однако отец Пьеро, восьмидесятилетний Антонио, нисколько не смущаясь, тотчас же принимает малыша в семью, и плевать ему на пересуды. Еще бы: чудо, милость Божья, первый внук, которого старик, чья долгая жизнь близится к концу, и не чаял увидеть.
Старый дом при маслодавильне, где родился мальчик, расположен не в Винчи, в черте городских или, тем более, замковых стен, а чуть выше по склону, в Анкиано. И старик Антонио этот дом прекрасно знает, поскольку упоминал его в собственноручно написанном документе, неформальном договоре, датированном 18 октября 1449 года.
Сам Антонио – не нотариус, но читать и писать умеет, к тому же повидал свет и никогда не пренебрегает просьбами земляков выступить в их спорах и соглашениях в качестве посредника, поверенного или миротворца. Пару лет назад его даже оторвали от партии в триктрак, которую старик играл с соседом в своем доме в Винчи, у самой городской мельницы, чтобы составить договор аренды на маслодавильню в Анкиано. Владельцем ее был сер Томме ди Марко ди Томмазо Браччи, еще один флорентийский нотариус; арендаторами выступали Орсо ди Бенедетто и Франческо ди Якопо. При подготовке документа присутствовали также два флорентийских таможенника, следившие за округой и перевалами Монт-Альбано[9].
Анкиано – крохотная деревушка неподалеку от Винчи, в таком же крохотном приходе Санта-Лючия-а-Патерно. Однако пункт это стратегический, поскольку стоит он на древней дороге через Монт-Альбано, что взбирается к башне Сант-Аллучо, чтобы затем спуститься по противоположному склону в сторону Карминьяно и Бачерето. Некогда здесь высился замок гибеллинов, непрерывно воевавших с гвельфами Винчи и Флоренции, но в 1327 году флорентийцы в конце концов его разрушили. Осталась лишь кучка крестьянских хижин на вершине хребта: с одной стороны – ущелье, с другой – бескрайняя равнина, царство ветра и облаков, простирающееся за гнилыми испарениями болот Фучеккьо, от белых вершин Апуанских Альп до Пизанских гор и неверной линии моря на горизонте.
Именно здесь, согласно древнему преданию жителей Винчи, и появился на свет наш малыш. Предание это подтверждается недавними архивными исследованиями: крестными ему станут не только соседи деда Антонио по Винчи, но и все, кто так или иначе связан с Анкиано и Санта-Лючия-а-Патерно: одни там родились, у других – дом или участок, кто-то работает на земле, кто-то женился на тамошней девушке, кто-то перевез в деревушку престарелую мать.
Старый дом, пускай и сильно перестроенный за столь долгое время, по-прежнему стоит среди олив: одноэтажный, с тремя просторными комнатами, мощеным кирпичным полом, очагом и глубокими нишами в массивных стенах, где хранили инструменты и предметы обихода; рядом – здание поскромнее, в глубине которого расположена хлебная печь с топкой в полуподвале и узким проходом, ведущим во внутренний двор, а ниже открывается густо поросший кустарником склон.
Маслодавильня, до 1445 года принадлежавшая флорентийскому нотариусу серу Лодовико ди сер Дуччо Франчески, а затем серу Томме, после смерти последнего в 1479 году перейдет к флорентийским сервитам, то есть к важнейшему для нас монастырю Сантиссима-Аннунциата.
По счастливому совпадению, поверенным монахов будет как раз отец малыша, сер Пьеро, который в 1482 году, желая устроить в Анкиано небольшую гостиницу, «постоялый двор» для проходящих мимо путешественников и пилигримов, выкупит дом, восстановит его и даже закрепит на стене фамильный герб, однако из этой затеи ничего не выйдет. С тех пор дом так и останется во владении семьи да Винчи. Наследники сера Пьеро переберутся туда после его смерти в 1504 году и продолжат жить, поколение за поколением, до 1624 года, когда фра Гульельмо, последний потомок другого Гульельмо, сына сера Пьеро, подарит участок своей обители, Санта-Лючия-алла-Кастеллина.
Таким образом, в 1452 году ни дом, ни маслодавильня Антонио или серу Пьеро не принадлежали. Возможно, именно поэтому Анкиано куда лучше, чем городской дом в Винчи, мог обеспечить роженице покой и укрытие от нескромных взглядов, столь необходимые для счастливого завершения внебрачной беременности.
2«Наречен Лионардо»
Винчи, 16 апреля 1452 года
Однако теперь этот нежный плод греха нужно как можно скорее окрестить, иначе если он вдруг умрет, то навечно угодит в лимб, где нет ни боли, ни радости.
Происходит это, вероятно, уже на следующий день, в белое воскресенье[10], в простой каменной купели церкви Санта-Кроче в Винчи. Крещение совершает приходской священник, дон Пьеро ди Бартоломео Паньека. И пусть ни отца, ни матери рядом нет, но добрых людей на торжестве хватает и без них. Людей из Винчи.
Вот они, свидетели того крещения, едва войдя в церковь, сразу направляются посмотреть на очаровательного младенца, глядящего на мир широко распахнутыми глазами.
Папино ди Нанни Банти – мелкий землевладелец, скромный торговец посудой и бакалейщик, и с ним Мео ди Тонино Мартини, арендатор.
Арриго ди Джованни Тедеско – управляющий землями и фермой Феррале, что принадлежат влиятельной флорентийской семье Ридольфи: в приходской церкви Винчи его трудами заложена капелла Санта-Барбара.
Богатый землевладелец Пьеро ди Андреа Бартолини по прозвищу Сыч, с приятелем-кузнецом Нанни ди Венцо, взявшим с собой шестнадцатилетнюю дочь Марию: они свояки, поскольку женаты на сестрах, Менике и Фьоре, дочерях Барны ди Нанни и монны Николозы.
Сама монна Николоза, вдова, живущая в Меркатале, тоже в числе крестных. Она привела с собой целый отряд почтенных кумушек: монну Лизу, вдову посредни