н свет и предчувствие несомненного рождения из этого хаоса… И когда Вы будете умирать, то Ваша встреча со мной даст мир Вашей совести, хотя бы Вы ничего другого не сделали в жизни. И как хорошо, что Вам дано делать это «другое» почти везде, где Вы ни появитесь. И если бы не Ваши дела с сукнами, Вы создали бы себе путь в жизни, не похожий на другие пути.
Трудный, но без фальши и компромиссов, ведущий к правде. И вот опять отвлеклась от цели письма. Цель его прозаическая. Нужно узнать в редакции размеры гонорара за недавно напечатанный в «Жизнь и Искусство» бессодержательный рассказ… «В мае». [Переверзовка, 14.08.1895].
К этим же годам относится связь Шестова с горничной семьи Шварцманов, Анютой Листопадовой, и рождение внебрачного сына Сергея (вероятно, 1892). Шестов был очень привязан к мальчику и всю жизнь о нем заботился. Сережа жил в Москве с матерью, а затем в семье одного московского журналиста. В Москве он окончил гимназию. Неизвестно, успел ли он поступить в университет до войны. На войну он пошел вольноопределяющимся и был награжден двумя георгиевскими крестами и произведен в прапорщики. Он был убит на войне, вероятно, весной 1917 г. Во время своих отпусков он бывал у Шестовых в Москве. В один из приездов он встретился с Борисом Пастернаком (Борис Пастернак. Охранная грамота, стр.80).
Глава II Поездка за границу (1896–1898)
— Женитьба.
— «Шекспир и его критик Брандес»
Как было указано, Шестову пришлось вернуться в Киев, чтобы привести в порядок дела отца. Ему удалось добиться строгой отчетности, сбалансировать спрос и предложение. Но работа в семейном деле не соответствовала природе и устремлениям Шестова. К концу 1895 г. он заболел (нервное расстройство, сильные мучительные невралгии, полное изнеможение) — вероятно, из-за того, что приходилось так много времени отдавать нелюбимому делу, и вследствие потрясения, вызванного трагическим событием в его личной жизни. Что произошло, неизвестно. Некоторые из друзей Шестова, вероятно, с его слов знали о трагическом событии, и упоминания о нем встречаются в их работах, но в чем именно заключалась трагедия, они, очевидно, не знали. Евгения Герцык пишет:
Этот такой чистый человек нес на совести сложную, не вполне обычную ответственность, от которой может быть и гнулись его плечи, и глубокие морщины так рано состарили его… Это было время глубочайшего отчаяния Льва Исааковича, его внутренней катастрофы. (Герцык, стр.102, 106).
Близкий друг Шестова А.М.Лазарев пишет в своей статье о Шестове, что «с ним случилось нечто более страшное». В.Зеньковский пишет о том же (стр.322), и сам Шестов говорит об этом в своем «Дневнике мыслей», в записи от 11.06.1920:
В этом году исполняется двадцатипятилетие, как «распалась связь времен» или, вернее, исполнится — ранней осенью, в начале сентября. Записываю, чтобы не забыть: самые крупные события жизни — о них же никто, кроме тебя, ничего не знает — легко забываются.
В эти тяжелые и мучительные дни сестра В.Г.Мала- хиевой-Мирович, Настя, поддержала Шестова, и он хотел на ней жениться, но родители не дали своего согласия. Этот новый удар еще ухудшил состояние Шестова. При первой возможности он передал свои обязанности в деле Владимиру Евсеевичу Мандельбергу (муж Марии Исааковны), который, по просьбе Шестова, был посвящен в дело отцом, когда Шестов почувствовал первые приступы болезни, и уехал за границу (вероятно, март 1896), чтобы лечиться и по возможности заниматься литературой и философией.
За границей он переезжал из одного города в другой, в поисках подходящих докторов и климата. Он побывал в Вене, Карлсбаде (апрель), Берлине (летом), Рейхенгалле. В этих городах он обращался к докторам, которые ему назначали разные виды лечения. В Берлине профессор Бергман сделал ему операцию. Потом он провел несколько дней в Париже, где, вероятно, виделся с С.Г.Пети, и оттуда с ее братом Дмитрием Григорьевичем Балаховским поехал в Трепор на морские купания (сентябрь), после которых несколько окреп. Из Трепора Шестов отправился в Германию, с остановкой в Париже, где он опять повидал семью Пети. В октябре он живет в Мюнхене, а в ноябре и декабре — в Берлине. В начале 1897 г., после года скитаний, он поехал в Рим, где обосновался на более продолжительный срок, до весны 1898 г. Там он встретил студентку-медичку Анну Елеазаровну Березовскую, которая стала его женой (вероятно, февраль 1897), но, по тогдашним законам, он не мог узаконить брак. Он должен бьш скрывать от родителей свою женитьбу, так как невеста былаиз православной семьи. Весну и лето Шестовы жили в Вико (Vicco) около Неаполя, а на зиму 1897/1898 вернулись в Рим.
Несмотря на болезнь, Шестов много занимался и писал все это время. Писал статьи и работу о Шекспире и Бран- десе, изучал Нитше [11]. О своих занятиях и чтениях он пишет Варваре Григорьевне. Начало письма к Варваре Григорьевне не сохранилось. Его можно с большой вероятностью отнести к апрелю 1896 г., когда Шестов жил в Карлсбаде, так как бумага, на которой она написано, имеет заставку «Карлсбад». Шестов пишет:
Хорошо было бы вам Данте прочесть, Гюго, Дюма сына и русских Толстого, Достоевского, Писемского, Гоголя, Тургенева, Белинского, Добролюбова. И затем — историю. Полезно — историю литературы, искусства и общественных движений. Видите, как много! Когда вы будете опять с нами, я все свое влияние употреблю, чтоб направить вас именно по этому пути. Но напишите все-таки, что вы сами намерены читать: вы говорите, что у вас есть уже программа. Да — еще: непременно пишите. Я знаю, что у вас есть планы. Старайтесь их осуществить. Вам это необходимо, чтоб давать себе отчет в своих настроениях. И затем — не бойтесь бездны премудрости. Она не так страшна. И мне много недостает в знаниях: больше, чем вам, если принять в соображение, что от меня требуется. А я не робею. Не робейте и вы. Бывают грустные настроения — но они относятся к тому проклятому случаю, который наделал столько бед в моей жизни. А помимо этого, я убежден, что еще добьюсь своего, и выведу и вас, и Настю [12] на путь. Но вы, Вава, вы не бегите моих указаний и не вздумайте подчиниться влиянию того круга, который встретится вам в Париже. Там теперь, кажется, и Минский, и Волынский, и Мережковский с супругой — они ездили вдохновляться искусством. Волынский — это просто глупый человек, Минский потерял
почву под ногами. Я боюсь, что вы падете ниц, увидав на них панцыри и копья современного литературного образования. Помните, что это — пустяки, что Волынский, помимо всего, помимо того, что у него пустая душонка, еще в конце концов круглый невежда. Он знает только заглавия и самые громкие современные слова. Вам не под силу будет его допрашивать, и он, может быть, и победит вас. Но это не должно вас смутить. Победит вас лишь ваш собственный страх. Вот все, что пока могу вам сказать, не знаю, что еще о подробностях говорить. Спросите — я скажу.
Мои занятия идут сносно. Писать — здесь не пишу. Условия неподходящие. И очень тяжело бывает на душе /.?./. Но вот скоро все уладится, тогда, верно, начну и писать. А тем временем — подготовляюсь. Кстати, читали ли вы «Ткачей» и «Таннен» Гауптмана? Они, верно, переведены на французский. Прочтите — вы увидите, что новейшая литература заключает в себе элементы христианства в /.?./ большей мере, чем это можно думать, судя по Минскому и Волынскому, этим жалким выродкам российской словесности. А с Зудерманом вы знакомы? Вы Вер лена читали? У него есть искренность и дарование. Я Насте перевел выбранные места из него. Вот вам тоже три строчки из него (конец стихотворения):
Aimez-moi done, aimez, quels que soient les soucis Plissant parfois mon front et crispant mon sourire, Ma haute pauvrete plus chere qu'un empire [13]. Чудесный конец! И все стихотворение хорошее. В последующих письмах, по мере того как я буду знакомиться с Нитше (он ужасно трудно читается и я с ним много хлопочу), я буду, если вы хотите, и вас знакомить с ним на тот случай, если его сочинения попадутся в ваши руки. А пока — прощайте. Поклонитесь С.Г. и г-ну Пети. Напишите, что вы нашли в Париже, каких людей и какие нравы. И встречали ли вы Флексера (Волынского) и какое впечатление произвел на вас этот бумажный арлекин. (Карлсбад, [апрель 1896]).
О своих публикациях того времени Шестов пишет в автобиографии:
Весной 18 % года я уехал за границу. Оттуда я присылал статьи по экономическим и юридическим вопросам в «Жизнь и Искусство», и их печатали [14]. Первую большую свою работу «Шекспир и его критик Брандес» я послал в петербургские журналы, но получил отовсюду отказы. Пришлось выпустить ее отдельной книгой. Но издателя я найти не мог: неизвестного автора не хотели издавать. Оставался один выход: печатать на свой счет.
На печатание книги потребовалось 350 рублей. Их Шесто- ву одолжила Софья Гр. в октябре 1897 г. Книга была напечатана в Петербурге в типографии Менделевича и вышла в 1898 г. (вероятно, в декабре). По его просьбе его друг, писатель Давид Левин следил за печатанием. Эта книга была подписана псевдонимом «Лев Шестов». Впоследствии все его работы появлялись за этой подписью.
О том, как возникла у Шестова мысль написать работы о Шекспире и Брандесе: «Георг Брандес и Гамлет» и «Шекспир и его критик Брандес», опубликованные в 1895 и 1898 г., Шестов рассказал Фондану:
В это время [вероятно, 1892–1894] я читал Канта, Шекспира и Библию. Я сейчас же почувствовал себя противником Канта. Шекспир же меня перевернул так, что я потерял сон. И вот однажды я прочитал в одном русском журнале перевод нескольких глав из книги Брандеса, посвященной Шекспиру [15]. Я сильно разгневался. (Фондан, стр.35).
После чтения этих глав Шестов написал статью «Георг Брандес о Гамлете». Затем Шестов рассказывает Фондану, как он снова, несколько лет спустя, столкнулся с Брандесом: