же, чем маршал ла Мотт для герцога Лонгвиля и чем герцог д'Эльбеф является для самого себя, решил иметь для поддержки со стороны военных своего генерала и выбрал де Бофора.
В день прибытия коадъютор возил де Бофора по улицам Парижа, что стало триумфом для герцога. Коадъютор провозглашал его имя, показывал его народу и расхваливал. На улицах Сен-Дени и Сен-Мартен возбуждение достигло степени ажиотажа: мужчины кричали «Да здравствует Бофор!», женщины бросались целовать руки. Особенный энтузиазм обнаруживали торговки, и когда герцог прибыл в их квартал, то ему пришлось выйти из кареты и дать им возможность осыпать себя поцелуями. Мало того, одна из торговок, имея хорошенькую семнадцатилетнюю дочь, подвела ее к де Бофору и торжественно объявила, что ее семейство сочло бы для себя величайшей честью, если бы он удостоил сделать ее матерью. Герцог отвечал возбужденной матери, что стоит только привести свою дочь к вечеру в его отель и он сделает все возможное, исполняя ее желание. Рошфор, рассказавший этот анекдот, уверяет, что и та, и другая возвратились на другой день домой вполне удовлетворенными.
Когда в Сен-Жермене узнали об этом торжественном приеме, то в насмешку назвали герцога де Бофора «королем базара», и это прозвище за ним так и осталось.
Тогда в Париж один за другим приезжали принцы, желавшие принять участие в войне против двора, и дворяне, желавшие служить под их предводительством. В числе своих защитников парламент имел уже принца Коптя, герцога Лонгвиля, герцога д'Эльбефа, герцога Буйонского, герцога де Шевреза, маршала ла Мотт-Худавкура, герцога де Бриссака, герцога де Люина, маркиза Витри, принца Марсильяка, маркиза Нуармутье, маркиза де ла Буле, графа Фиеска, графа Мора, маркиза Лега, графа Мата, маркиза Фоссеза, графа Монтрезора, маркиза д'Алигра и юного прекрасного Танкреда де Рогана, который по определению парламента должен был именоваться просто Танкредом.
Трогательная история этого молодого человека составляет один из любопытных и поэтических эпизодов этой странной войны. Скажем об этом несколько слов.
Бабушкой его была Катрин Партене-Субиз; противник Анри IV, она написала на него одну из любопытнейших сатир и никак не хотела, чтобы сын ее был герцогом, беспрестанно повторяя поговорку Роганов: «Королем я быть не могу, принцем не хочу, я — де Роган!»
Однако, что ни говорила, ни делала Катрин Партене-Субиз, сын ее стал все-таки герцогом, а что было в то время еще унизительнее для знатной фамилии — он сделался автором. Правда, решив быть писателем, он остался невеждой, как это было прилично всякому аристократу. В описании своего путешествия по Италии, изданном Луи Эльзевиром в 1649 году в Амстердаме, он приписывает «Пандекты» Цицерону, что заставило Таллемана де Рео сказать: «Вот что значит не показывать свои сочинения какому-нибудь добросовестному человеку!»
Герцог де Роган был женат на Маргарите Бетюн-Сюлли, родившей во время этого брака сына Танкреда. Герцогиня де Роган была очень мила, имела множество любовников и между ними г-на Кандаля, которого поссорила сначала с герцогом д'Эперноном, его отцом, затем с Луи XIII и, наконец, сделала гугенотом. Поэтому г-н Кандаль нередко говаривал:
— Верно герцогиня де Роган околдовала меня, раз поссорила с отцом и королем! Тысячу раз она была мне неверна, а между тем я не могу от нее отказаться!
Герцогиня де Роган, отправившись жить в Венецию, куда последовал и Кандаль, почувствовала себя беременной. Так как весьма вероятно было, что герцог де Роган не захочет признать своим имеющего родиться ребенка для чего имелись весьма основательные причины, то герцогиня немедленно возвратилась в Париж. Через некоторое время прибыл и Кандаль. Де Роган родила сына; мальчик был окрещен под именем Танкред Лебон и отдан повивальной бабке, г-же Милье. Надо сказать, что Лебоном звали любимого камердинера г-на Кандаля.
Кроме сына герцогиня де Роган родила позднее дочь, которая, следуя по стопам матери, в двенадцать лет сделалась любовницей г-на Рювиньи. Горничная рассказала ей как-то историю ее матери и, между прочим, о рождении Танкреда. М-ль Роган передала это своему любовнику, а тот, посоветовавшись с юристами, выяснил, что поскольку младенец родился в законном браке, то если он докажет свое рождение, то будет иметь право на фамилию и имение своего отца. М-ль Роган и г-н Рювиньи, желая устранить возможного наследника, решили похитить Танкреда и укрыть его в таком месте, где его никто бы не нашел.
Младенец находился в это время в Нормандии у некоего ла Местери, метрдотеля г-жи де Роган. Заговорщики сообщили свой замысел доброму приятелю Анри де Тайльеферу, который взялся за его исполнение, поехал в Нормандию, выломал дверь у ла Местери, похитил малютку и увез в Голландию, где оставил у своего брата, пехотного капитана, состоявшего на голландской службе. Капитан взял Танкреда к себе как дитя низкого происхождения и воспитывал из человеколюбия.
Прошло семь или восемь лет, в продолжение которых м-ль де Роган вышла замуж за г-на Шабо, принявшего имя де Роган, которое без этого угасло бы в лице Анри II, герцога де Рогана, убитого 13 апреля 1638 года в Рейнфельдском сражении.
По смерти мужа герцогине де Роган очень хотелось вывести в люди бедного своего Танкреда, но она не знала, куда он пропал и тщетно его искала. К счастью, г-жа Шабо-Роган, которая все боялась, как бы Танкред не отыскался, спросила совета у г-жи де Ту. По нескромности или по побуждению совести де Ту открыла тайну королеве, та пересказала об этом г-же Лансак, которая, в свою очередь, передала все герцогине де Роган. Только в 1645 году герцогиня узнала, что сын ее жив и нашла, наконец, где он находится. Она сразу послала в Голландию своего камердинера с приказом привезти сына во что бы то ни стало. Когда камердинер объявил молодому человеку цель своего прибытия, тот заметил:
— Я очень хорошо знаю, что имею благородное происхождение, ибо помню, что, будучи ребенком, я много раз ездил в карете с гербами.
Камердинер и юный Танкред прибыли в Париж. Герцогиня де Роган, будучи в то время в очень плохих отношениях со своей дочерью и зятем, подала в парламент прошение, в котором заявляла, что Танкред есть ее сын, которого она была вынуждена скрывать из страха, как бы кардинал Ришелье не вздумал преследовать в нем последнюю мужскую ветвь последнего протестантского главы. Интересно, что на голове молодого человека, покрытой густыми черными волосами, торчал пучок белых волос, точно такой же, как у самого де Рогана. Однако этого было недостаточно, чтобы признать его наследником имени и имущества Роганов. Потребовалось свидетельство о крещении и выяснилось то, что Танкред был крещен под фамилией Лебона. К тому же принц Конде, бывший тогда в силе, принял сторону г-жи Шабо-Роган, которая содействовала его любовной связи с м-ль де Вежан, а так как судьи были большей частью католики, то принцу не составило труда восстановить их против герцогини де Роган н ее сына. Посему, когда определением тайного совета поведено было это дело перенести в главную палату, соединенную с палатой законодательной, а потом в палату уголовную, герцогиня де Роган по рекомендации своих советников не явилась в суд ходатайствовать о предоставлении Танкреду всех исключений, зависящих от его несовершеннолетия. Определение прошло без защитительной речи, и Танкреду Лебону было запрещено принять фамилию Роган.
Это стало страшным ударом для бедного молодого человека — лучше ему было бы оставаться в неизвестности, чем выходить в свет, где обнаружилась постыдность его рождения! А Танкред был юношей с горячим, пылким сердцем и большим умом, гордый на вид, хотя и маленького роста, что было естественно, поскольку и мать, и отец не отличались большим ростом. Поэтому при первом же случае юный Танкред бросился в тревоги и шум мира в надежде заслужить славу, которая дала бы ему право домогаться фамилии своих предков.
— Принц, — говорил он, — победил меня в парламенте, но пусть мы встретимся на большой Шарантонской дороге, тогда увидим, кто из нас двоих уступит дорогу!
Однажды ему заметили, что он слишком изнуряет себя, не опуская оружия ни днем, ни ночью, и принимает чересчур деятельное участие во всех стычках.
— Образ жизни, который я веду, — отвечал он, — нисколько не мешает мне предаваться сну во всякое время. Если я сам не приобрету каких-нибудь заслуг, то вы увидите, что весь свет будет обо мне одного мнения с парламентом.
Не правда ли, читатель, что этот прекрасный юный Танкред, которого мы скоро увидим на смертном одре, заслуживает небольшого отступления?
Благодаря мерам, принятым парламентом, парижане были готовы почти без опаски идти навстречу всем опасностям. Королевская армия состояла из семи или восьми тысяч человек пехоты, между тем как созданная в Париже милиция насчитывала до 60 000, и она смело могла занимать Шарантон, Ланьи, Корбейль, Пуасси и Понтуаэ. Однако, прежде чем к этому приступить, организовали продовольствование столицы: крестьяне близлежащих земель в надежде на барыш привезли в Париж все, что было у них из съестных припасов, которые вместе с небольшими подвозами мимо королевской армии оказались достаточными для пропитания города. Кроме того, во исполнение определения парламента против Мазарини в казну было изъято все его движимое и недвижимое имущество, так же как и доходы с церковных имуществ, ему подвластных, и словно бы для того, чтобы показать двору свою состоятельность, парламент выдал 40 000 ливров английской королеве, жившей в Лувре и уже около полугода едва не умиравшей с голоду. Действительно за несколько дней до отъезда короля коадъютор был с визитом у английской королевы, которая попросила его пройти в комнату дочери и, указывая ему на нее, сказала:
— Вы видите, г-н коадъютор, она не совсем здорова и не может встать с постели по причине холода.
Эта внучка Анри Великого, «бедная Генриетта», как называла ее мать, которая не могла встать с постели за недостатком дров, которые экономил за ее счет кардинал Мазарини, стала впоследствии супругой герцога Анжуйского, брата Луи XIV.