Так системы энергии, доступные психике, помогают нам выжить, но самое главное заключается в том, что они способны предложить нам существенную информацию, если мы будем обращать на нее внимание. Жизнь часто требует от нас затрат сил на выживание и приспосабливание. К счастью, мы обладаем необходимой энергией и можем ее мобилизовать – вот почему мы до сих пор здесь, на этой земле. Но когда эта энергия идет исключительно на удовлетворение требований окружающей среды или на угнетающие нас комплексы, противоречащие намерению души, мы обнаруживаем ее разрушительность. Нам все труднее и труднее делать усилия. Хроническая усталость, тоска, депрессия и в конечном итоге истощение и выгорание являются главными станциями вдоль этого мрачного подземного туннеля.
Как уже говорилось, наша психика бунтует и перерастает в психопатологию – то есть в фазу формирования острых симптомов. Наша культура стремится смягчить и устранить видимые симптомы как можно скорее, в то время как задача заключается в том, чтобы спросить: «Почему они проявились? На что они указывают? Чего они хотят от меня?» При проявлении депрессии (а очаги ее есть в каждом из нас, пока мы живы) мы должны задать себе вопрос, куда бы наша душа предпочла вложить энергию, перенаправив ее из тех мест, куда ее вкладывают сибаритские руководители, обосновавшиеся на верхних этажах небоскреба эго. Если бы кто-то сказал вам, что вы должны взять все свои сбережения и вложить их в давно обанкротившуюся фирму или во всеми позабытые предпринимательские идеи, которые якобы вот-вот переживут возрождение, вы бы сочли таких людей как минимум неразумными. Но мы часто вкладываем наш драгоценный капитал, энергию нашей души, в черные дыры, а затем удивляемся, почему мы не чувствуем того удовлетворения, которого так ждали.
Когда мы делаем то, что правильно для нас, что-то внутри поддерживает и ведет нас вперед даже в самые трудные и изнурительные моменты нашей жизни. Каждый из нас переживал подобный опыт, когда, пройдя через сложности, мы были вознаграждены пониманием собственной правоты, переживанием смысла, которое возникло из данной ситуации.
Все эти модальности – чувства, системы энергии, моменты озарения в разгар великой борьбы и боли – являются примерами того, как нам нужно научиться читать «метафорическую» сущность природы, проходящую сквозь нас.
Язык снов
Наряду с этими каналами общения мы должны помнить о критической роли сновидений. Природа не тратит энергию впустую. Исследования показали, что при нормальном цикле сна мы видим в среднем шесть снов за ночь. Многие отмахиваются от этих ночных образов, считая их следствием дневных событий, продуктом информации, которую мы получили во время бодрствования. Однако даже скромное наблюдение за сновидениями доказывает, что они имеют целенаправленную, иногда компенсаторную, а порой даже направляющую и развивающую природу. Оставаясь наедине со сном и позволяя его образам воздействовать на нас, мы обычно обнаруживаем, что он начинает просачиваться сквозь слои сознания и обретать важность. Когда мы обращаем внимание на нить темы, осмысляем силу конкретного образа, прислушиваемся к резонансному звучанию, достигающему сознания эго, мы начинаем выстраивать совершенно иные отношения с нашей собственной глубинной реальностью. Тогда мы приходим к пониманию, что внутри каждого из нас есть что-то – некий локус наблюдения и перспективы, – что создает наши сны, ища смиренного диалога с нами. Это означает, что наши внутренние императивы и наша обязанность отвечать их требованиям станут постепенно уходить от шума внешнего мира и подключаться к уважительной беседе с реальностью мира внутреннего.
За последние несколько десятилетий я видел тысячи снов и продолжаю удивляться их мудрости. Час за часом мы боремся с этими призрачными присутствиями, с этими непрошеными образами, с которыми все мы сталкиваемся. Я замечаю, что со временем внимание к снам порождает сдвиг от подчинения требованиям исключительно внешнего мира и преданности своим тоталитарным комплексам в сторону растущего чувства восхищения этим таинственным, символическим источником внутри каждого из нас.
Позвольте мне привести несколько примеров. Одна женщина лет пятидесяти, недавно пережившая серьезную потерю, отметила, что чувствовала себя парализованной и застрявшей. На первом сеансе она рассказала, что ей приснился сон, будто она находится в родительском доме, где некое зловещее присутствие высосало «мужскую энергию» (ее определение), будто смыв в туалет, но эта энергия продолжала жить и пульсировать под полами дома. Такой сон – это одновременно и диагностическая картина, и рецепт. Во-первых, сон указывал на утрату ею инициативы и ориентиров в результате травматического события. Во-вторых, он говорил ей о том, что энергия вовсе не умерла, а продолжала присутствовать рядом. Таким образом, задача для нас обоих состояла в том, чтобы сконцентрироваться на процессе «погружения» и восстановить эту положительную энергию анимуса, выражаясь термином Юнга, ответив тем самым на ее призыв. Душа обладает огромной регенеративной энергией. В то время как некоторые раны в нашей жизненной истории никогда, возможно, полностью не заживут, какая-то другая энергия начинает возникать вокруг этих мест, делая нас больше даже в те моменты, когда травма определяет и уменьшает нашу сущность.
С одним из самых запоминающихся снов я столкнулся на заре своей практики. Его мне рассказала женщина шестидесяти шести лет, недавно ставшая вдовой. Хотя ее не вдохновляла идея анализа снов и сновидений, тем не менее она пришла ко мне со сном, который очень сильно задел ее. Но для начала скажем несколько слов о самой женщине. Она выросла в патриархальной культуре, где авторитет отца был неоспорим. Она знала, что отец любил ее и желал ей добра, поэтому все свои жизненно важные решения принимала, опираясь исключительно на его требования и мнение. Это распространялось на всех молодых людей, которые отваживались ухаживать за ней. После того как ее отец умер, она передала эту власть над своими жизненными решениями своему мужу. И хотя ее муж был добрым человеком, проявляющим по отношению к ней исключительно благие намерения, она не задалась вопросом о своем собственном авторитете в жизни, пока не овдовела. Поначалу объектом нашей терапии было горе утраты, которое было реальным и всепроникающим. Но когда она рассказала мне свой сон, я понял, что наша работа перешла от поддерживающей психотерапии к анализу, а именно к взаимодействию с более глубокими течениями, которые искали собственного развития и исцеления даже в контексте тяжелой утраты.
Во сне она и ее покойный муж отправились вместе в какое-то паломничество. Проходя сквозь прекрасный сад и переходя через мост, она вдруг поняла, что забыла свою сумочку. Муж пошел вперед, а ей пришлось вернуться. Что обычно мы находим в сумках? Документы, ключи, личные вещи – короче говоря, рог изобилия личных ценностей, богатств и идентичности, не говоря уже о корзине метафор. Без ее ведома сон говорил ей о том, чего сама она не осознавала, пока не разменяла седьмой десяток жизни, о том, что ее личный авторитет всегда подчинялся авторитету других.
Сон продолжился, и она увидела, как уже с сумочкой возвращается обратно. Когда она снова достигла моста, или «переходной» фазы, к ней подошел мужчина ее возраста. Она не знала его, но почему-то чувствовала, что он ей знаком. Как ни странно, она рассказала незнакомцу историю своей жизни, пока они переходили через мост, и в заключение призналась, что ее муж недавно умер и она чувствовала себя ужасно одинокой. Он ответил, что знает об этом и что ее страдания пошли ей на пользу. Этот ответ поверг ее в шок. И во сне, а затем при пересказе сна мне, своему терапевту, она чувствовала себя оскорбленной наглостью и бесчувственностью этого «незнакомца». Но я знал, что это было началом ее встречи с отсутствующим «мужским» присутствием, которое было запрятано под оболочку ее жизни, но все еще ждало, чтобы его обнаружили.
Как только мы перешли от буквального образа посетителя, нанесшего ей во сне оскорбление, к его символической функции, она начала осознавать, что внешняя травма потери дала возможность для раскрытия ее внутренней энергии, которую она до этого отождествляла исключительно с двумя мужскими фигурами в своей жизни. Я рад отметить, что благодаря этой травме и всем предпринятым усилиям по восстановлению последние несколько лет этой женщины преисполнены новой жизнью, путешествиями и личностным развитием, которое было бы невыполнимым при других обстоятельствах. Ее предыдущая жизнь была продуктивной и успешной на профессиональном поприще, но она не была до конца ее жизнью. Это была жизнь, проведенная в рабстве благонамеренных наставлений, исходящих от других. И только когда это внешнее присутствие было потеряно, она начала постепенно восстанавливать связь со своими внутренними императивами, которые скрывались там все время. Способность психики исцелять себя, выражать проблему и способы ее решения в символических формах была и остается для меня сродни чуду. Мы не изобретаем и не создаем эти вещи, они присутствуют и функционируют внутри нас, чтобы поддерживать работу самой природы.
Душа всегда разговаривает с нами. Она общается с нами через тело, разум, сновидения, интуицию и говорит на языке символов.
На этих примерах мы видим, что душа всегда разговаривает с нами. Она общается с нами через тело, разум, сновидения, интуицию и говорит на языке символов.
Как когда-то утверждал Юнг, если бы мы помнили о том, что внутри каждого из нас живет человек, которому два миллиона лет, – сущность, несущая мудрость природы и указания души, разве нам не следовало бы обратить внимание на этого человека и по-настоящему выстроить отношения с ним? Разве не было бы разумно вырваться из какофонии внешнего шума и внутренней суматохи, чтобы войти в контакт с этой сущностью? Но мы все, как отмечал Юнг, будучи еще студентом Базельского университета, сильно пугаемся встречи с этим умиротворенным, тихим и в то же время знающим голосом души. Гораздо проще увековечить парадигму детства: чего-то крошечного, зависимого и ожидающего «другого», чтобы наделить все происходящее вокруг смыслом.