Одиночество может стать болезнью или благодатью, в зависимости от того, какой психологический контекст мы в это привносим. Бегство от одиночества может также рассматриваться как бегство от самих себя. Там, где мы когда-то были настроены на сердцебиение Вселенной, где находили удовлетворение всех наших потребностей, мы теперь оказались вдруг брошенными, отделенными, подобно космонавтам, чей челнок внезапно оторвался и дрейфует вдали от «материнского корабля». Бо́льшую часть жизни такой человек пытается воссоединиться с Другим, стремясь снова почувствовать безопасность, защиту и заботу. В таких потребностях нет ничего предосудительного, но когда они начинают преобладать, «план спасения» может стать препятствием на пути к нашему взрослению, подорвать то, что мы должны привнести в этот мир как отдельные личности. Страх перед одиночеством может удерживать людей в ужасных отношениях, боязнь быть отвергнутым может привести к ограничению или отказу от собственных ценностей. Хотя эти страхи естественны и распространены, они представляют собой отказ от собственного внутреннего устремления стать кем-то большим.
Даже когда мы думаем, что у нас все хорошо и мы находимся в безопасности, жизнь может отобрать у нас другого человека через смерть, развод, инвалидность или сделанный им выбор. Привязанность всегда связана с потерей. Более того, можно было бы доказать, что идеальное воспитание характеризуется предоставлением необходимой заботы на начальном этапе и последующим постепенным «оставлением», обусловленным возрастающей способностью ребенка заботиться о себе. И если оставление может развить в ребенке пожизненное чувство незащищености, то стремление постоянно опекать и контролировать его порождает зависимости и посылает ему сообщение: «Ты не можешь справиться с этой жизнью самостоятельно, тебе всегда будет нужна помощь». Поколение, выращенное родителями, чрезмерно опекающими своих детей, вряд ли преуспеет в реальном мире, который их ждет.
Бывшая коллега как-то сказала мне, что уже через час после начала сеанса терапии она могла определить, был ли ее пациент «взрослым или маленьким ребенком». Первый мог самостоятельно справляться со своими жизненными вопросами, а второй постоянно искал суррогатного «родителя», который помог бы управляться с жизнью. Точно так же я нередко замечал, что прогресс в терапии в значительной степени зависит от способности человека брать на себя ответственность за свою жизнь, желания перестать обвинять других или искать в них свое спасение. Психолог Кларк Мустакас сделал вывод: «Попытки преодолеть экзистенциальный опыт одиночества могут привести только к отчуждению от самого себя. Когда [человек] успешно избегает и отрицает ужасное одиночество собственного существования, он закрывается от единственного значимого пути своего саморазвития»[37]. Очевидно, что одиночество требует от нас активного развития самосознания, а также навыков стрессоустойчивости. Оно хочет, чтобы мы противостояли зависимостям, скрывающимся в наших прежних отношениях, и находили новые, неизведанные уголки в нашей психологической вселенной. Чехов как-то иронично подметил: «Если боишься одиночества, не женись». Его наблюдение было подкреплено небольшим стихотворением Рильке «Einsamkeit», или «Одиночество». Пара занимается любовью, но после этого каждый погружается в состояние посткоитальной грусти, и река одиночества снова разливается между ними, как пишет поэт. Почему же возникает грусть? Возможно, потому, что после соединения приходит момент возвращения к собственному одинокому бытию.
Хотя друзья, партнеры и всевозможные сообщества могут поддерживать, бросать нам вызов и всячески способствовать нашему развитию, также верно, что больше всего мы развиваемся и растем, когда остаемся наедине с собой, когда мы должны отыскать собственный путь и найти в себе мужество следовать по нему. Стремление постоянно оставаться на связи, общаться с другими, окружать себя всевозможным шумом – все это бегство от собственного бытия. Единственным лекарством от одиночества является уединение. Погружаясь в уединение, мы не остаемся одинокими, оставаясь одни. Мы присутствуем здесь и сейчас для самих себя, выстраивая откровенный диалог с тем Другим, который также является нами.
Юнг наиболее точно передал это, написав:
«Самый высокий и самый решающий опыт из всех – это… остаться наедине с самим собой. Пациент должен быть один, если он хочет узнать, что поддерживает его, когда он больше не может поддерживать себя сам. Только этот опыт может дать ему нерушимую опору[38]».
Иными словами, мы должны отыскать то, что поддерживает нас, когда у нас больше нет другой поддержки, то есть когда переживание потери наваливается на нас и мы переполнены тревогой разлуки. Вместо того чтобы искать убежища в ближайшей безопасной гавани, мы должны сесть и переосмыслить произошедшее.
Только в этот момент мы можем увидеть, зачастую к нашему удивлению, как что-то внутри поднимается, чтобы поддержать нас. Мы не умрем и не растворимся, хотя нам так кажется. Переживая невыносимое, мы проходим через пустыню, чтобы прийти к живительному оазису, о существовании которого даже не подозревали.
Как прекрасно знать, что внутри тебя есть эта упругая сила. Недавно мой друг и коллега-аналитик Джэн Бауэр напомнила мне о том, насколько мы были изолированы и подавлены в дни нашего обучения в Цюрихе, живя вдали от друзей и семьи, в чужой культуре и с чужим языком. Наши преподаватели не учили нас десяти простым шагам, как выйти из депрессии, они заставляли нас возвращаться в наши скромные комнатушки и сидеть там до тех пор, пока к нам придет смысл. Кто-то следовал их совету, кто-то нет. Те, кто делал это, достигали более глубокого понимания своей души и того, что могло поддержать их, когда вокруг не было никакой другой поддержки.
Мы должны отыскать то, что поддерживает нас, когда у нас больше нет другой поддержки. Переживая невыносимое, мы проходим через пустыню, чтобы прийти к живительному оазису, о существовании которого даже не подозревали.
Противоядие от одиночества – это избавление от фантазии, что привязанность к Другому необходима нам для выживания. Противоядие от одиночества – это понимание, что в конечном итоге никакого противоядия нет и это нормально. В конце концов большинство отношений терпят неудачу, потому что мы требуем от них слишком многого. Разве не логично предположить, что сохранится куда больше отношений, если мы начнем требовать меньше от людей и больше от себя? Вот почему Рильке определил здоровые отношения как человека, который стоит на страже одиночества другого. Независимо от того, заботимся мы или заботятся о нас, мы не можем жить жизнью другого человека или избавить его от трудностей. То, что остается, когда все иллюзии исчезают, может нас приятно удивить. Как подчеркнул Юнг: «Одиночество не враг отношениям, ибо никто так не восприимчив к отношениям, как одинокий человек, а сами отношения процветают только тогда, когда каждый человек помнит о своей индивидуальности»[39]. Таким образом, уединение – это приобретение, это состояние, которое не является одиночеством, состояние, в котором человек не полагается на другого ради спасения. Уединение – это система заботы о себе, выполняющая свою важную работу. Оставаясь наедине с собой, мы можем научиться относиться к себе с терпимостью, и тогда, возможно, окружающие люди смогут научиться находиться рядом с нами.
Самая важная, самая требовательная и самая полезная работа – общение с собственными тенями
Мир никогда не испытывал недостатка в идеалистах. Я сам выздоравливающий идеалист. Конечно, я все еще грежу некоторыми идеалами, но уже достаточно повидал, чтобы не рассчитывать на их воплощение в жизнь, хотя бо́льшая часть моих жизненных ценностей все равно стремится к этому. В мире всегда будут утопические схемы, благородные институты и люди с самыми высокими намерениями. И все-таки что-то всегда идет не так. Рано или поздно человек все равно все испортит. Эта не пессимистичный взгляд на вещи – это фактическое наблюдение за ходом истории. Юнг писал об этом так:
«Человек был избавлен от страха, но чудовищный кошмар опустился на землю. До сих пор разум прискорбно терпел неудачу, и то самое, чего все хотели избежать, накатывает на нас волной, которая нарастает с ужасающей прогрессией. Человек окружил себя множеством полезных приспособлений, тем самым поставив себя на краю бездны. Что с ним будет теперь? Где он сможет остановиться?»[40]
Юнг знал, на кого возложить вину за столь саморазрушительное поведение: на вас и на меня. Как он отмечал далее: «Худший грех человека – это бессознательность, но ему с величайшим благочестием потворствуют даже те, кто служит для человечества учителями и примерами для подражания»[41]. Мы все полагали, что одних только знаний, здравомыслия и добрых намерений будет достаточно, чтобы добраться до земли обетованной, но оказалось, что это не так и так не будет никогда. Причина заключается в том, что мы существа с множеством планов, разобщенные скопления автономных, разделенных между собой энергий, и мы обладаем уникальной способностью к самообману. Представление Юнга о Тени очень полезно, чтобы погрузиться как можно глубже в понимание нашего предназначения.
Тень представляет те элементы, энергии и программы в нас и в наших ассоциациях, которые, будучи доведенными до сознания, вступают в противоречие с нашими исповедуемыми ценностями. Тень сама по себе не является злом, хотя из нее проистекает много зла. Скорее Тень воплощает противоположные измерения наших душ. Как написал более двух тысячелетий назад древнеримский драматург Теренций: «Ничто человеческое мне не чуждо». Вот почему работа над улучшением мира начинается на нашем собственном заднем дворе.