праведным насилием. Насколько же воодушевляет и отвлекает ощущение злости и жажды крови! Ощущение нагромождается на ощущение, создавая целую культуру, пропорциональную тому опыту насилия, которое мы совершаем над нашими душами. Как выразилась леди Макдуф несколько поколений назад в истории Макбета:
И когда все это становится слишком тяжело и невыносимо, мы находим утешение в бессмысленном и сентиментальном возвращении к прошлому. Наша ностальгия – слово, чья этимология берет свои корни в боли и тоске, – проявляется в виде фантазии, что мир наших предков, наших родителей, даже нашего детства был лучше. И пусть это было не так, но сама мысль об этом доставляет удовольствие.
Мы можем думать, что мы достигли прогресса, даже превосходства по сравнению с нашими более примитивными предками, но расплатой за это стала масштабная потеря чувственной связи с тем, что питает и поддерживает душу.
И нам удобно забывать о том, что прошлое было не таким уж хорошим для женщин, бедняков, меньшинств всевозможных видов, и нам на многое пришлось закрыть глаза и многим поступиться, чтобы люди могли и дальше придерживаться этого заблуждения. В лучшем случае ностальгия становится просто отрицанием, в худшем – приводит к подобной философии: «Я получил то, что надо. К черту всех остальных».
У каждого из нас есть свои любимые фантазии. С самого детства я делал свою ставку на образование. Я знал, что это спасло мне жизнь, и надеялся, что это может спасти и жизни других. Поэтому я посвятил свое детство и свою взрослую трудовую жизнь образованию. Если это помогает мне, рассуждал я, то может помочь остальным. Я глубоко благодарен за привилегии, которые дало мне мое образование. Благодарен за прекрасных людей, у которых я имел честь учиться и которых имел честь учить или наставлять сам. И все же легко найти доказательства плачевности общего уровня нашего образования, нашей убогой способности выявлять спорные заблуждения. Готовность признать невежество как начало мудрости, умение просеять и отсортировать потоки информации, чтобы провести грань между тем, что является глубоко истинным и что пробуждает наши комплексы и стремление к самооправданию, – все это, к сожалению, отсутствует в обществе, столь легко поддающемся страхам и эффектным развлечениям. Мы видим это на протяжении истории в panem et circenses («в хлебе и зрелищах»), которые когда-то использовали императоры, чтобы отвлечь свой народ от оппортунистических войн, хищнического разграбления общего блага, мыслей о привилегиях немногих и бедственном положении большинства. Мы страдаем от тех же мрачных явлений в нашей народной, социальной и политической культуре. Сегодняшняя онлайн-арена гораздо сложнее, увлекательнее и интереснее, чем даже наблюдение за львами, пожирающими жертву дня в колизеях древности.
Фундаментализм и сциентизм: новые мифологии
В условиях, когда самообман тоски по мифологическому прошлому не приносит удовлетворения, а система образования нарушена, что же является основными ориентирами, которые помогают нам структурировать наш опыт, задают для нас направление, контекст и набор ответных ожиданий? Как мы можем жить в этом глубочайшем состоянии межвременья, которое рано или поздно настигает все цивилизации и каждого из нас в отдельности?
В цивилизациях, предшествовавших нам, большинство людей верило в существование вселенского замысла, всепоглощающую и вездесущую энергию, частью которой они являются. Если с неба вдруг падал воробей, это было частью божественного замысла, равно как и смерть, болезни или голод. Хотя люди могли по-разному относиться к этому, они нечасто оспаривали неумолимость данных сил и не подвергали сомнению свое собственное воздаяние и возрождение где-то далеко за пределами видимого мира. Секрет заключался в том, чтобы жить в согласии с волей богов, насколько каждый понимал это для себя: не сомневаться, не переходить черту, быть смиренным и доверять. Сегодня, если ребенок умирает от болезни, мы ждем, что санитарно-эпидемиологические центры выяснят, какой вирус вторгся в наш мир, и тут же разработают лекарство. Если самолет падает с неба, мы требуем, чтобы Национальный совет по безопасности на транспорте выявил причину и устранил проблему до того, как взлетит мой самолет. Этот сдвиг в ожиданиях, этот локус решения проблем объясняется не только удивительными достижениями науки и техники, сделанными за последние столетия, но и зачастую наивной верой в науку, называемой сциентизмом. Будучи новым мифом, сциентизм получил огромный кредит доверия, за пеленой которого мы уже не видим возможные последствия или объяснения, как все-таки мы должны жить и развиваться дальше, проявляя полную психологическую беспомощность перед лицом необъяснимой тайны.
На другом краю этого психологического спектра стоит неистовый фундаментализм, столь же яростный, сколь и угрожающий двусмысленностью, неопределенностью и бессилием. Как бы мы ни утверждали, что высоко ценим образование, сорок шесть процентов, или почти половина американского населения, вопреки многочисленным доказательствам обратного, верят, что Бог создал людей в их нынешнем виде за последние несколько тысяч лет. Несмотря на огромное количество доказательств природного, животного и археологического происхождения, многие все еще лелеют мысль о том, что мы – совсем недавняя ветвь развития и, конечно же, венец творения.
Многие горячо защищают религиозное учение о Сотворении мира, хотя оно полно пробелов и противоречий, которые ни один разумный и вдумчивый ученый не стал бы даже рассматривать. Почти половина американцев живут в поле этой неосведомленности. И почему? Ответ лучше всего сформулирован Юнгом: это реакция, порожденная патогенными комплексами, особенно теми, в корне которых лежит тревога, обусловленная двусмысленностью и неопределенностью. Гораздо страшнее думать, что Вселенной управляют алгоритмы и объективные силы, чем проецировать авторитарный родительский образ на огромный и расширяющийся космос, верить, что Некто управляет миром и создает историю ради нашего блага. Это говорит о нашей неуверенности в себе, о нашем инфантилизме, о том, что многие из нас готовы принять самые ребяческие фантазии в качестве плана лечения, вместо того чтобы вырасти и противостоять Вселенной как самому что ни на есть другому и неподдающемуся познанию.
Следует, однако, отметить, что некоторые научные «определенности» вполне принимаются фундаменталистами. Хотя их физика, археология и геология насчитывает всего лишь шесть тысяч лет, даже самый набожный человек, оказавшись сегодня в отделении скорой помощи, вряд ли будет настаивать на «лечении, доступном Моисею, Иисусу или Мухаммеду», откажется от анестезии и попросит заодно выпустить злых духов из его мозга.
Несомненно, наши умы и наши методы смогли добиться удивительных достижений за последние несколько столетий, однако в этом скрыт фаустовский пакт. Этот странный парадокс, пересмотренная де-факто сделка, которую отмечает Юваль Ной Харари в своей книге «Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня»: «Люди готовы отказаться от смысла в обмен на власть»[11]. Иными словами, мы являемся уже не актерами в чьем-то чужом космическом театре, а неумелыми инженерами наших собственных судеб. В существующем постмодернистском мифе нет космического сценария, нет счастливого конца, нет ничего, что могло бы дать нам смысл. Как продолжает Харари: «Если у современности и есть девиз, то это «Дерьмо случается». И только мы можем решить, что с этим делать.
Гораздо страшнее думать, что Вселенной управляют алгоритмы и объективные силы, чем верить, что Некто управляет всем.
Образ божественного ядра в психике, или Imago Dei, менялся из века в век. Например: какое-то время на стыке XVIII и XIX веков он представлялся в виде «машины», что объясняет наличие у нас неврозов, а не чего-то другого. Само слово «невроз» появилось в Шотландии в 1790-х годах, на заре машинного века, когда врач по имени Уильям Каллен предположил, что наши эмоциональные расстройства происходят от недостатков или сбоев в неврологической «машине», коей мы все являемся. Понять эту машину – значит найти способ исправить недостатки. Позже на смену данному образу пришли другие метафоры. В конце XX века, например, американский психолог Джеймс Хиллман отметил, что битва богов разрешилась в пользу великого бога «Экономики». Все большее число людей отдавали свою жизнь, принципы, выбор и энергию в услужение этому требовательному богу, ставя его превыше других ценностей. Ввиду обширных брешей в нашей духовной жизни модернистское общество приняло для себя план лечения, предложенный пасынком бога Экономики по имени «Материализм». Как только в жизни появляются трудности – отправляйтесь по магазинам. Пока им на смену не пришли удобство и легкость интернет-магазинов, огромные, ярко освещенные торговые центры были храмами, ежедневно притягивающими миллионы верующих.
Харари зловеще предрекает появление нового образа бога в современном мире: «Данные», или, возможно, «Большие данные». Те, кто отслеживает ваши привычные расходы, ваши интересы в социальных сетях, ваши поисковые запросы в Гугл, за довольно короткое время собрали эмоциональное, духовное, экономическое, политическое и культурное досье на вас. И в процессе накопления данных они «узнают» вас лучше, чем ваши родители и ваши близкие. Недавно член правления Общества Юнга в Вашингтоне, округ Колумбия, рассказала о посещении крупного сетевого магазина. Она ни с кем не разговаривала, не пользовалась кредиткой, ничего не покупала, она всего лишь зашла в магазин, посмотрела и вышла. Три дня спустя она получила открытку с благодарностью за визит. Считали ли они электронные д