Со временем это робкое начало переросло в отчаянную потребность доказать, что психология достойна быть включенной в академический, медицинский и профессиональный мир. Эта глубокая потребность наблюдается в сфере психологии и сегодня на фоне вызывающего сожаление раскола, ставящего эмпирические оценки ценностей превыше мифопоэтического мира, в котором мы все живем. Несмотря на благие намерения, этот сдвиг в сторону материализма слишком часто сужал и упрощал человеческое состояние, подводя к выводу, что реальность – это исключительно осязаемые и измеряемые вещи, и пренебрегая тем фактом, что все мы существуем в поле необъяснимых тайн.
Юнг отмечал, что психология начала развиваться лишь в конце XIX века и стала последней из социальных наук потому, что главным посредником в областях, которые она исследует, когда-то выступали племенные мифы и религиозные верования. Иными словами, если кто-то хотел узнать правильный курс действий, получить общую картину, то в большинстве случаев ответы на такие вопросы черпались из общепринятых источников – возможно, получались от местных шаманов или других религиозных институтов. Если кто-то сталкивался с внезапными личностными переживаниями или межличностными проблемами, можно было обратиться к священным писаниям, древним историям, где все уже было описано. Глубинная психология в ее современном виде, отмечал Юнг, должна была возникнуть хотя бы потому, что все эти авторитетные источники утратили свою способность связывать отдельно взятых людей и даже целые племена с энергиями, выходящими за рамки личности. И эта смена «авторитета» продолжается и в нашу эпоху, представляя собой величайший в истории человечества переход сил от коллективного к индивидуальному, насколько последнее может справиться с этим.
Я часто подчеркивал, что в последний раз западный мир представлялся чем-то осмысленным, как для сильных мира сего, так и для простых людей, примерно в 1320 году. Этот момент (время появления «Божественной комедии» Данте) стал преисполненным драматизма портретом доступного для понимания и предсказуемого Weltanschauung, или мировоззрения, как структуры вечных ценностей и как плана последствий, отражающихся на протяжении всей истории. Прямым отражением этих линий широты и долготы души являлись замок и собор: и тот и другой претендовали на олицетворение божественности и владычества на земле. Однако непримиримые силы, такие как переход от земледелия к городской жизни, эпидемия чумы, зарождение меркантильного и более образованного среднего класса, разрушили существующие представления, подтолкнув к отказу от фантазии о том, что реальная жизнь начинается за пределами земной жизни, и переходу к «мирским» ценностям. И в этом хаосе потерялись неизменные вопросы о том, что происходит с человеческой душой и что способно помочь нам отыскать свой путь. Давайте посмотрим, что может предложить нам психология в качестве основных ориентиров, в чем она подводит нас и насколько глубинная психология может принять на себя этот вызов и справиться с задачей.
Что скрыто в самой глубине?
Во-первых, задайте себе вопрос: «Какое слово или понятие, занимающее центральное место как в психологии, так и в психиатрии, почти полностью исключено из современных методов лечения?» Как бы иронично это ни прозвучало, но это именно психе – коренная метафора двух этих слов, если не обеих практик.
Современная психологическая и психиатрическая практика разбирает человека с точки зрения поведения, мысли и химии тела – все это поддается разумным наблюдениям и потенциальному измерению. И хотя без всего этого человека просто не существует, все мы являемся также чем-то большим – гораздо большим. Вы сочли бы оскорбительным, если бы кто-то просто разложил по полочкам ваши поступки, обобщил ваши мыслительные процессы, изучил вашу медицинскую карту, а затем сказал, что знает теперь вас настоящего. Вы бы возразили, что представляете собой нечто большее, чем сумма этих вещей. Психе – слово, означающее в переводе с греческого языка «душа» и напоминающее нам о том, что человек является животным, которое жаждет смысла и страдает от его потери. Конечно, мы являемся набором поведенческих паттернов, рефлексивных, неисследованных мыслительных процессов и биологических импульсов. Но ограничивать подход только наблюдаемыми аспектами жизни – значит не иметь смелость взяться за решение более глубоких и не имеющих количественного выражения вопросов о ее смысле.
Глубинная психология отличается от других форм дисциплины тем, что она представляет собой попытку изучить человека как единое целое.
Глубинная психология отличается от других форм дисциплины тем, что она представляет собой попытку изучить человека как единое целое, вступить в диалог с сущностной тайной, которую все мы воплощаем.
Мы не можем вести этот глубокий разговор, оставляя в стороне бессознательное, то таинственное царство, в котором так много скрыто от нас, но из которого так много продолжает пробиваться наружу, в наш реальный мир.
Проблема бессознательного заключается в том, что оно подсознательно. Мы не можем обратиться к нему напрямую, но мы можем отследить, задействовать и интерпретировать его проявление в наших моделях поведения, в наших поступках, в наших продиктованных эмоциями мыслях, а также в расстройствах нашей души, которые проявляются в наших телах.
Каждая из этих точек является брешью в динамике нашей живой души, ищущей своего исцеления, страдающей от вмешательств и пытающейся исправить наши ошибки.
Как ни странно, одним из даров психе является психопатология, или ситуация, когда разрыв с нашей душой настолько велик, что психика начинает протестовать и призывать нас к ответу. Глубинная психология признаёт, что проявление симптомов депрессии, тревожного расстройства, употребления психоактивных веществ является естественным самовыражением психики, отражением того, как протекает наша жизнь с точки зрения души. В то время как эго сознания, равно как и обычные методы лечения, естественным образом стремятся к тому, чтобы устранить психопатологию как можно быстрее, глубинная психология с уважением принимает это как приглашение к диалогу с нашим глубинным «я». Таким образом, мы должны задать себе следующие вопросы:
• Почему у меня проявились подобные симптомы?
• Что они хотят сказать мне или чего добиться от меня?
• Какие изменения в жизни я должен сделать?
Как только мы напомним себе о том, что этимология психопатологии – это «выражение душевных страданий», мы будем обязаны обратиться к вопросу смысла. Получив набор инструкций от собственной семьи или общества о том, как стоит выстраивать свою жизнь, как добиться «успеха», мы делаем все возможное, чтобы оправдать эти ожидания. Но, как ни странно, достижение поставленных целей нередко приводит к тому, что мы чувствуем себя унылыми, несчастными и даже подавленными. И эта не поддающаяся контролю утечка энергии с одобрения части нашей души является призывом к тому, чтобы вернуться к чертежной доске и нарисовать свою жизнь заново, определить другие цели, изменить свои предположения, возможно, даже свои «авторитеты» и своих «богов».
Проблема бессознательного заключается в том, что оно подсознательно.
Глубинная психология – это попытка выстроить диалог с самим собой на таком глубоком уровне, куда вряд ли доберется эго сознания и большинство методов лечения. Хотя мы можем обнаружить, что жизнь, выбор, ценности и риски, на которые просит нас пойти душа, бросают нам вызов, ставят под угрозу нашу безопасность и разрушают рамки предсказуемости, принятие этого риска станет истинным переживанием смысла. Глубинная психология понимает, что цель жизни не счастье, так или иначе имеющее лишь временный характер, а смысл, который остается.
Прислушаться к собственной истории – и переписать ее
Глубинная психология погружена в исследование наших формирующих переживаний – тех первичных, пережитых и глубоко спрятанных «историй» или интерпретаций, которые сбили нас с курса, определили наши отношения с другими и завладели нашей повседневной жизнью. Вытащить их на поверхность – значит не застрять в прошлом, а осознать, почему прошлое до сих пор столь сильно влияет на нас, задавая шаблоны, заставляя нас свернуть с пути, ограничивая нашу свободу выбора. Как заметил Уильям Фолкнер, прошлое не мертво, оно даже не прошлое. С самого детства мы начинаем «читать» мир, исходя из потребности адаптироваться, приспосабливаться, удовлетворять свои потребности, избегать вреда и справляться с тревогой. Мы неуверенно прокладываем свой путь вперед, спрашивая:
• Кто ты?
• Кто я?
• Какие отношения между нами?
• Как мне жить в этом мире?
• Принимаешь ли ты меня таким, какой я есть, или мне нужно вывернуться наизнанку, чтобы завоевать твою любовь?
Эти формирующие нас переживания приходят к нам как судьба: мы не выбираем семью, в которой рождаемся, свою культуру, события собственной жизни. Но когда мы «читаем» их, получая поверхностные, частичные, предвзятые интерпретации этих переживаний, мы склонны продолжать цепляться за них до тех пор, пока другие события не принесут за собой иного, освобождающего нас послания. Вот почему «чтение» наших жизненных паттернов помогает нам разобраться в тех формирующих переживаниях, вокруг которых выстраивалось все наше существование. Оно доводит их до нашего сознания и дает нам возможность написать более значимые и лучшие истории, чтобы вернуться на нужный путь. Если мы изменим только модель поведения, проигнорировав его первопричину, скрытую в подсознании, прежняя «история» просто переселится в новое место, в новые отношения, воссоздав старые проблемы. Эти эмоционально заряженные «истории» или «комплексы» будут находить свое выражение в разобщенности личности, фрактальных сценариях и соматических проявлениях. До тех по