ДЕЛЬФИНЫ-ВЕСЕЛЬЧАКИ
ДОКТОР АГУАЙО, СТОЛЬ ЖЕ СВЕДУЩИЙ, СКОЛЬ И ДОРОДНЫЙ
ПЯТЬ ЛЕТ НА ВАЛЬДЕСЕ — ВСЕМИРНАЯ ПОПУЛЯЦИЯ:
1500 ОСОБЕЙ
ГИГАНТСКИЙ БАШМАК — ЧЕПЧИК
«Всем привет, я привез почту! И две коробки для спутника.»
Эти исторические слова я произношу, спрыгивая с вертолета на палубу «Калипсо»… Я прибыл из Франции через Буэнос-Айрес, куда за мной прилетел Боб Маккиган. Я нагнал по воздуху нашу милую старушку «Калипсо», покинувшую берега Франции намного раньше, чем я.
И хотя мое приветствие не блещет наполеоновской отточенностью слога, я тем не менее испытываю в эти минуты все удовольствия сразу.
Прежде всего, удовольствие — доставлять удовольствие. В экспедиции и для экипажа судна, и для аквалангистов время тянется томительно долго. Уже на следующий день после отплытия почту принимают как некий дар небес. Каждый лихорадочно, но стараясь при этом казаться равнодушным хватает свой конверт и, вскрыв его, уходит в себя. На мгновение он снова с женой, детьми, родителями, друзьями, оставшимися на другом конце света. На «Калипсо» работают только люди крепкой закалки. Но в такие минуты и на их лицах радость разглаживает морщины, которыми избороздил их океан.
Филипп прыгнул из зодиака как раз над головой кита: некоторое время он пытается угнаться за исполином вплавь.
На развороте: Мощные фонтаны китов всегда поражали воображение людей; в прошлом считалось, что кит может поднять на своем фонтане шлюпку с китобоями.
Затем — удовольствия «технического» порядка. Во-первых, я сам убедился в том, какое прекрасное приобретение — наш вертолет. Машина, которую Филипп столько лет видел в мечтах, покорила меня плавностью хода и простотой управления. Другая причина радости — мы подписали договор о научном сотрудничестве с НАСА*. Американское Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства в обмен на наши услуги предоставило нам оборудование, которое позволит прямо на борту «Калипсо» получать изображения как в видимых, так и в инфракрасных лучах с пролетающих над нами спутников. На фотографиях будут видны облачные системы, и это поможет нам узнавать о зарождении циклонов и их вероятных траекториях. Таким образом, мы будем предсказывать погоду… может быть! Это оборудование будет оказывать нам ценную помощь не только в течение всей южноамериканской компании, но и позже, когда мы отправимся в Антарктику. Те «коробки для спутника», что я привез с собой, — просто-напросто картонные ящики со специальной пленкой. Благодаря этой пленке очень четкие «карты погоды» через посредство сложной аппаратуры будут буквально падать нам с неба.
Однако самое большое счастье для меня — то, что начинается еще одна экспедиция. После долгих месяцев административной работы в Монако, Париже, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе ничто не может доставить мне большую радость, чем встреча с «Калипсо», идущей в те моря, где мы прежде не бывали… Я следил издалека за открытиями отряда Филиппа и брежу гуанако, нанду, марами и броненосцами. Но больше всего я мечтаю о китах — мои товарищи уже видели их, подходили к ним вплотную, подружились с ними. А теперь нам предстоит изучать их поведение более подробно, используя для этой цели всю техническую и научную аппаратуру, которой вооружено наше океанографическое судно. Птицы Южной Америки, пингвины, морские котики, морские львы, морские слоны, дельфины и, конечно, гладкие киты! Мне не терпится познакомиться с вами, посмотреть на ваши игры, изучить ваши повадки — одним словом, мне не терпится увидеть, как вы живете на свободе, в своей стихии.
Дельфины-весельчаки
Начало ноября. Вот уже месяц Филипп и его товарищи находятся на Вальдесе. «Калипсо» — на пути к полуострову.
Оставляя позади бурые топкие просторы Ла-Платы, корабль взял курс на юг; капитан Бугаран ведет его по Атлантическому океану тем же путем, каким впервые в 1519 году отважился пройти Магеллан. Вот форштевень нашего судна рассекает воды моря Мрака, названного так спутниками великого португальского мореплавателя, которые боялись, что из пучин этих вод поднимутся гигантские змеи и проглотят людей вместе с их кораблями.
В лагере у пересохшего арройо мы по примеру гаучо соорудили ограду из густого кустарника, чтобы защититься от свирепого ветра Вальдеса.
Я спускаюсь с вертолета на палубу «Калипсо», как раз когда судно подходит к 42-й параллели южной широты. Теперь, чтобы попасть в залив Сан-Матиас, соединяющийся с заливом Сан-Хосе, мы должны взять курс на запад. Несколько недель назад гладкие киты, завершив большой летний круиз, во время которого они побывали, в частности, на субантарктических планктонных* пастбищах, приплыли в укромные воды залива Сан-Хосе наслаждаться любовными играми.
Мы следуем путем Магеллана. И я с иронией думаю о том, что киты знакомы с этим побережьем целую вечность, а португальские моряки опасались, как бы в этих подозрительных краях их судно не опрокинулось вдруг на ту сторону мира: каких-то 450 лет назад еще мало кто верил, что Земля круглая.
Погода стоит ясная, и на фоне лазурных вод залива Сан-Матиас мы замечаем узкий проход, за которым открываются просторы залива Сан-Хосе. Почти весь экипаж «Калипсо» поднялся на палубу. Каждый, по примеру старинных китобоев, хочет первым крикнуть знаменитое «Фонтан на горизонте!» Но если гарпунщики ждали этого крика, чтобы сеять смерть, мы — только, чтобы любоваться жизнью. Мы — мирные посланники человеческого рода в царство вод. Времена Магеллана и первооткрывателей, времена охотников на тюленей и китов остались позади, и мы надеемся, что теперь наступила новая эпоха исследований — эпоха науки и дружеских отношений с обитателями суши и моря.
Входя в залив Сан-Матиас, проплываем на небольшом расстоянии от двух стай дельфинов разных видов — обыкновенных дельфинов (Delphinus delphis) — с черной спиной, светлым брюхом и узким рострумом и бутылконосых дельфинов, или афалин (Tursiops truncatus), — с серой окраской тела и характерным бутылковидным клювом (такое впечатление, будто бутылконосые дельфины постоянно улыбаются). Афалины содержатся в океанариумах всего мира.
Как раз в ту минуту, когда мы входим в воды залива Сан-Хосе, появляются дельфины еще одного вида и, словно нарочно, чтобы поприветствовать нас, устраивают великолепный акробатический спектакль. К нашему великому удовольствию, они и прыгают назад через спину, и кувыркаются, и делают сальто над волнами. Темный дельфин (по-английски dusky dolphin, на языке науки Lagenorhynchus obscurus) — настоящий весельчак, так что в этом названии отражен вовсе не его нрав, а всего-навсего окраска [9]. Благодаря своим исключительным способностям к вольным упражнениям темный дельфин считается в океанариуме лучшим артистом — после бутылконосого дельфина. Сейчас, кроме тех акробатических упражнений, которые я уже назвал, он развлекает нас резкими разворотами, разгоном — торможением, самыми разными пируэтами в воздухе и в воде и катанием на носовой волне «Калипсо».
Доктор Агуайо, столь же сведущий, сколь и дородный
Темные дельфины держатся группами, численность которых сильно колеблется — от 5 до 200 особей, и охотятся они тоже коллективно. Дельфины окружают косяки рыбы, постепенно тесня свою добычу из глубины к поверхности, где и приступают к трапезе (даровой добычей спешат воспользоваться чайки, поморники, крачки и множество других морских птиц).
Внешние отличительные признаки вида — очень темная спина и серовато-желтые или чисто-серые бока. Голова похожа не на бутылку, как у афалины (то есть у бутылконосого дельфина), а на плужный лемех, почему дельфинов рода Lagenorhynchus (короткоголовые дельфины) прозвали по-английски plow-share-headed dolphin [10].
Все эти подробности я узнал здесь же, на палубе «Калипсо», от человека, олицетворяющего саму скромность, но тем не менее «авторитета» в зоологии — доктора Агуайо. Доктор Агуайо, специалист по морским млекопитающим (маммолог-океанограф), значительную часть круиза по Южной Америке будет нашим наставником. Этот округлый, как шар, жизнерадостный человек весь проникнут любовью к людям и зверям. Несмотря на свою дородность, он не побоится влезать в узкое горлышко нашего ныряющего блюдца. И всякий раз нам будет казаться, что выбирается он оттуда с таким же звуком, с каким вылетает пробка от шампанского: «Хлоп!» Так как время доктора Агуайо, в отличие от нашего, ограничено и его ждут другие обязательства, позже его сменит французский коллега доктор Дюги.
«В Южной Атлантике, где мы сейчас находимся, — продолжает доктор Агуайо, — обитает, кроме видов, распространенных во всех океанах, большое число эндемических* форм мелких зубатых* китообразных. В самых южных водах Патагонии и в Магеллановом проливе обитает южный дельфин (L. australis), близкий родственник темного дельфина (Lagenorhynchus obscurus); я думаю, на подходе к Огненной Земле „Калипсо“ встретится с ним.
В Ла-Плате обитает лаплатский дельфин (Pontoporiu blainvillei), однако по мере загрязнения большого эстуария этот вид встречается, увы, все реже и реже; пока его еще можно увидеть у берегов Уругвая. Очковые морские свиньи (Phocaena dioptrica), насколько известно, более многочисленны, границы их ареала лежат между водами южной Бразилии и Огненной Земли; своим названием очковые морские свиньи обязаны темной пигментации вокруг глаз. Есть и другие виды, пока еще плохо изученные из-за скрытного образа жизни, — например, такие, как пестрый дельфин (Cephalorhynchus commersoni) или дельфин Хэвисайда (Cephalorhynchus hea visidei).»
He успел доктор Агуайо договорить последнее слово, как раздались дружные крики: «Фонтан на горизонте! Фонтан!»
Кто же заметил его первым? Наверное, я этого так никогда и не узнаю: десятки голосов слились тогда в один согласный хор. Но как бы там ни было, перед нами гладкий кит, он плывет всего в нескольких метрах от корабля. Его голова то показывается на поверхности — и тогда к небу взлетает величественный двойной фонтан, то снова исчезает в волнах.
Специалисты долго спорили о природе фонтанов у китов, однако, вопрос этот не решен и до сих пор. Первое объяснение было, разумеется, таким: это вода, которая выталкивается языком изо рта через дыхательные отверстия; однако подобная гипотеза не выдерживает критики, так как известно, что анатомически между ртом и носом кита не существует никакой связи [11].
Стая дельфинов катается на носовой волне «Калипсо»; это излюбленная игра дельфинов-весельчаков.
Позже появилось другое объяснение: китовый фонтан — это влажный конденсированный воздух, и потому он становится заметным на холоде; но облачко, о котором идет речь, наблюдают как у полюсов, так и в тропиках. В конце XIX века наиболее широкое распространение получила гипотеза, утверждавшая, что это облачко представляет собой густую аэрозольную смесь воздуха и мельчайших капелек влаги. Спустя какое-то время появилась новая гипотеза — о «расширении» газов, которые перед этим сжимаются в легких во время погружения.
Это темные дельфины. Их можно узнать по серым бокам и характерному носу, из-за которого дельфинов этого вида окрестили «плужным лемехом».
Южный кит отдыхает в вечерней тишине. Хотя южные киты находятся под охраной, браконьеры до сих пор убивают этих редких и великолепных животных.
Возможно, истина кроется в сочетании двух последних гипотез: по— видимому, фонтан кита обязан своим происхождением как расширению воздуха, углекислого газа и паров воды, находившихся в легких, так и аэрозолю из микроскопических маслянистообразных капелек, образующихся в дыхательной системе кита.
Долго еще мы наблюдаем с палубы «Калипсо», как резвится первый приветствовавший нас в этих водах южный кит. Но вот он скрывается на горизонте. А мы продолжаем свой путь, осторожно лавируя между песчаными отмелями, и наконец наш корабль бросает якорь почти напротив бухты, в глубине которой расположился лагерем отряд Филиппа.
Пять лет на Вальдесе
Я покидаю борт «Калипсо» и через несколько минут приземляюсь на вертолете в лагере у пересохшего арройо, где меня ждет не только радостная встреча с Филиппом, его женой Джан, Жаком Делькутером, Ги Жуа и другими членами отряда, но и знакомство с гостем высокого ранга — широко известным ученым доктором Роджером Пэйном.
Этот симпатичный американец, хотя и выглядит бродягой, — настоящий кладезь науки, выдающийся цетолог*. Несколько лет доктор Пэйн изучал поведение «поющих» китов (горбатых китов, или горбачей) в Северной Атлантике, он записал на пленку их грустные величественные песни, а затем приехал на полуостров Вальдес, чтобы заняться наблюдениями за гладкими китами. Ко времени нашего прибытия доктор Пэйн, его жена Кэти и их четверо детей провели на полуострове уже пять сезонов. Сначала доктор жил в палатке, потом в лачуге из досок и толя, которая составила бы гордость любого бидонвиля, не будь она построена с таким размахом. Сейчас доктор Пэйн обосновался более комфортабельно — он живет в бетонном домике и даже имеет в своем распоряжении небольшой самолет, поскольку его исследованиям покровительствуют два научных общества — Нью-Йоркское зоологическое общество и Национальное географическое общество США. Но, по-моему, он вообще не очень заботится о комфорте. Вся его жизнь, как и жизнь его семьи, отдана океану и обитающим в нем животным. Доктор Пэйн знает каждого кита в заливе Сан-Хосе и каждому из них дал имя. К китам он подплывает в легкой байдарке: малейший толчок носом или взмах хвостом — и байдарка разлетится в щепки, но такого несчастья с доктором никогда не случалось.
Наши исследования морских животных на полуострове Вальдес начинаются как нельзя лучше. Киты уже прибыли на место встречи, а многочисленные дельфины, как бы составляющие их свадебный эскорт, дали в нашу честь акробатическое представление. С такими экспертами, как доктор Пэйн и доктор Агуайо, с такой техникой и аппаратурой и с таким опытом подводных погружений будет непростительно потерпеть неудачу!
Вечером в лагере у пересохшего арройо появляются члены команды «Калипсо»: Альбер Фалько, Раймон Коль, Франсуа Дорадо, Доминик Сюмьян, Кристиан Бонниси… Я надеюсь, что, приступив к работе со свежими силами, они помогут нам успешно завершить исследования, начатые отрядом Филиппа. Садимся обедать. Затем собираемся у лагерного костра, в котором потрескивает огонь, под полной луной, освещающей этот край света, и я прошу доктора Пэйна рассказать подробнее о том, как он отличает китов друг от друга. Не сомневаюсь, что сидящий напротив него доктор Агуайо непременно вставит свое слово.
«Как я узнаю китов? Нет ничего проще, надо только быть внимательным, — говорит доктор Роджер Пэйн. — Еще недавно крестьяне в деревнях без труда различали всех коров и давали им имена. Так вот, я утверждаю, что отличить одного гладкого кита от другого проще, чем двух молочных коров одной породы…
Но прежде чем вернуться к этому вопросу, разрешите мне определить место гладких китов Вальдеса — южных китов — среди других китообразных.»
Всемирная популяция: 1500 особей
«В подотряде усатых*, или беззубых, китов, — продолжает доктор Пэйн, — три семейства. К семейству полосатиковых относятся голубой кит, малый полосатик, сейвал (или полосатик Рудольфа), полосатик Брайда, финвал и горбатый кит. Семейство серых китов состоит из единственного вида — серого кита. А к интересующему нас семейству гладких китов относят всех так называемых настоящих китов — так их назвали китобои из-за спокойного нрава и легкости промысла, а также потому, что убитые гладкие киты держатся на плаву в отличие от полосатиковых, камнем идущих на дно.
В семействе гладких китов три рода, то есть столько же, сколько в подотряде усатых китов семейств. Карликовый кит (Caperea marginata) известен нам только по нескольким экземплярам, выбросившимся на берега Австралии, Новой Зеландии и Южной Африки; этот средних размеров кит (длина — 6 м, вес — 5 т) отличается от других видов прежде всего довольно неглубоким разрезом рта и наличием небольшого спинного плавника.
Гренландский кит (Balaena или Eubalaena [12] mysticetus) — самый крупный в этой компании: длина тела 15–20 м, вес до 100 т; его же называют и обыкновенным настоящим китом (common right whale) или „голова дугой“ (bow-head); норвежцы окрестили его nordwhal, голландцы wallfish, немцы nhalfish. японцы ко-кудзира, а эскимосы арбек.
У гладких китов фонтан двойной, в форме буквы V.
Осталось упомянуть южного кита (Balaena или Eubalaena glacialis). Именно он приходит в сезон размножения к полуострову Вальдес; он-то, а вернее, подвид этого вида — австралийский южный кит, ежегодно посещающий заливы Сан-Хосе и Гольфо-Нуэво, нас и интересует.
Южные киты делятся на три подвида, точно так же как семейство гладких китов делится на три вида, а подотряд усатых китов — на три семейства. В Северной Атлантике обитает Balaena glacialis glacialis; его еще называют китом басков, бискайским китом, сардинским китом, или китом сардов (по-английски black right whale, по-голландски и по-немецки nordkapper, по-норвежски hauswhal, по-исландски sletbag или slet-back); в античную эпоху этот кит был описан Плинием Старшим (натуралистом) [13], а в эпоху Возрождения — Конрадом Геснером [14], Пьером Белоном [15] и Гийомом Ронделе [16]. В северной части Тихого океана водится японский южный кит — Balaena glacialis japonica; этот подвид стал в Японии персонажем великолепных гравюр и целой серии литературных произведений. И наконец, последним был описан подвид, обитающий в южных морях, — Balaena glacialis australis (австралийский южный кит). Это как раз те самые киты, к которым уже столько раз подходил в заливе Филипп и чьи фонтаны вы сегодня видели рядом с „Калипсо“.
Долгое время считалось, что фонтан состоит из волы: сейчас уже установлено, что что не так.
Когда кит поднимается на поверхность, воздух, находившийся в его легких (он представляет собой смесь паров воды и мельчайших маслянистообразных капелек), начинает стремительно расширяться — так возникает знаменитый фонтан кита.
Бискайский кит был первым из крупных китов, на которого решились охотиться. Спокойный, довольно ленивый, медлительный, доверчивый и любопытный — бискайский кит еще с IX века стал добычей жителей Биаррица и Сан-Жан-де-Люза. Вначале китобои уничтожили его популяцию в Бискайском заливе, потом у берегов Исландии и, наконец, в водах Ньюфаундленда, куда они отваживались плавать уже за один или два века до Христофора Колумба. Кстати, к столь прибыльному ремеслу Западную Европу (голландцев, французов, англичан и т. д.) приобщили баски. В XVIII веке китобои так преуспели в своем промысле, что североатлантический подвид южного кита оказался на грани полного исчезновения. Он так и не восстановил прежнюю численность. По-видимому, из трех популяций этого подвида, которые имелись до начала промысла, сохранилось только одно стадо — у Ньюфаундленда, да и здесь китов насчитывается всего несколько десятков, так что в любую минуту они могут исчезнуть. Хотя с 1937 года все гладкие киты и взяты под охрану, браконьерство не прекращается. А ведь хорошо известно, что, если численность популяции окажется ниже минимально допустимого предела, вид обречен на полное исчезновение. Если же охрана налажена хорошо, это дает самые положительные результаты, и тогда некоторые виды, например серый кит, демонстрируют чудеса восстановления численности — но это касается только тех видов, места размножения которых сосредоточены всего в нескольких районах Мирового океана. К сожалению, к гладким китам это не относится, и потому, как только их численность сокращается, они практически теряют возможность встретить в необъятных просторах океана партнера — и тогда популяция вымирает.
Киты, собравшиеся стадом, часто подают друг другу такие „знаки плавниками“; это один из многочисленных способов, к которым прибегают киты, переговариваясь между собой.
В северной части Тихого океана подобная участь постигла японский подвид южного кита. На западе, у берегов Японии, подвид был полностью уничтожен. Может быть, несколько десятков представителей этого подвида еще осталось на востоке их ареала.
В южном полушарии истребление австралийского южного кита началось позднее, но было столь же безжалостным. Если в начале XIX века в одних только водах Новой Зеландии добывалось 14000 австралийских южных китов, то в 1935 году было убито всего четыре кита этого вида. Кроме новозеландского стада, обреченного влачить жалкое существование без особой надежды выжить, есть второе стадо — в Индийском океане и третье — в Южной Атлантике, оно-то и собралось сейчас в водах полуострова Вальдес. Японские ученые утверждаю i, якобы „под“ экватором в общей сложности обитает 3000 южных китов; по их мнению, эта популяция увеличивается на 10 % в год. Однако в настоящее время мало кто верит оптимистическим оценкам японских цетологов, потому что часть их просто-напросто находится на содержании у китобойных компаний! Я же считаю, что из первоначально существовавшей многотысячной популяции южных китов осталось самое большее 1500 особей и нет ни одного мало-мальски серьезного факта, который бы подтверждал, что численность их растет.»
Гигантский башмак
Аквалангисты «Калипсо», восхищенные познаниями доктора Пэйна, ловят каждое его слово. Чтобы не остаться в долгу, доктор Агуайо тоже излагает нам некоторые увлекательные подробности из жизни исполинов южных морей. Так что почти всю ночь продолжается плодотворный диалог — наполовину по-испански (доктор Агуайо), наполовину по-английски (доктор Пэйн), и, поскольку аудитория по преимуществу франкоязычная, в качестве переводчика приходилось выступать то одному, то другому из нас. При вожу основное содержание этого диалога, которое я попытался дополнить некоторыми собственными соображениями.
Южные киты очень красивы и очень упитанны. Слой жира у них, особенно после возвращения с субантарктических пастбищ, достигает в толщину нескольких десятков сантиметров. Именно подкожный жир больше, чем мясо или внутренности кита, послужил причиной всех их несчастий, поскольку в течение многих веков человек использовал китовый жир для освещения… Гладкий кит всегда намного толще полосатика, который и сам не отличается хрупким сложением! При таком же «росте» он в 2–2,5 раза тяжелее. Скажем, «изящный» южный кит, достигающий во взрослом состоянии 15 м в длину, весит «каких-нибудь» 40 т… Как и у всех усатых китов, самка крупнее самца. У самых почтенных из этих дам от морды до хвоста 18 м, и весят они около 75 т.
Огромная голова кита составляет более четверти длины тела. Голова овальной формы, слегка сужается к затылку, на ней выделяется огромная нижняя губа с небольшой выемкой посередине. Как остроумно отметил в «Моби Дике» Мелвилл, «голова настоящего кита, грубо говоря, напоминает не слишком-то изящный тупоносый башмак великана. Двести лет тому назад один голландский путешественник писал, что она формой подобна сапожной колодке. Только колодка эта настолько велика, что в башмак без особого труда можно упрятать знаменитую старушку из детской песенки со всем ее многочисленным потомством».
Дыхала, то есть ноздри, расположенные наверху головы, похожи на два рогалика, повернутые выпуклостями друг к другу. Филипп говорит, что они как прорези в деке скрипки… В просторном рту нашего кита около 250 пар пластин китового уса, молочно-белого цвета с черными щетинками [17]. Максимальная ширина пластин — 25 см, самые развитые достигают в длину 2 м 70 см. Язык же, покрытый очень тонкой и нежной кожей, весит полторы тонны.
Дыхало кита закрыто: провентилировав легкие, то есть сделав несколько вдохов и выдохов и набрав в них воздуха, он готовится нырнуть.
Наросты южных китов очень типичны, особенно знаменитый «чепчик», расположенный на верхней губе.
Детеныш гладкого кита выбросился на песчаный берег залива Сан-Хосе. Филиппу н доктору Роджеру Пэйну остается только констатировать его смерть.
Доктор Пэйн, измерив китенка, пытается определить причины его гибели.
Тело гладкого кита буквально усеяно белыми наростами, и, вероятно, некоторые паразиты весьма досаждают ему; однако у него нет никакой возможности от них избавиться.
От крохотного глаза до середины спины тело кита напоминает бочонок, что и делает движения южных китов неуклюжими и медлительными. Но это впечатление сглаживают широкие грудные плавники в форме трапеции, весьма подвижные и выразительные: и анатомически, и судя по тому, как киты ими пользуются, — это руки кита. На конце суживающегося хвостового стебля расположены две огромные уплощенные лопасти. Размах хвостовых лопастей составляет 3/7 длины тела, то есть у средней взрослой особи он достигает примерно 7 м 50 см. Хвост китообразных представляет собой совершенно новый, выработавшийся в процессе эволюции орган и не имеет ничего общего с органами плавания ластоногих*, которые появились вследствие видоизменения задних конечностей в ласты. Хвост китов образован широкими выростами кожи, которые в процессе эмбрионального развития появляются по обеим сторонам десяти последних позвонков.
Южных китов северной части Тихого океана (японский подвид) отличает особенно интенсивная черная окраска тела. Североатлантический подвид (бискайский южный кит) более светлый, с замысловатыми пятнами аспидно-серого цвета. Киты австралийского подвида имеют кожный покров голубоватого или фиолетового цвета; кое-где по нему разбросаны белые пятна, окруженные нежно-лиловой каймой, постепенно переходящей в доминирующий цвет. А от других китообразных южный кит довольно сильно отличается своей волосатостью — он самый волосатый среди всех видов отряда. По крайней мере, у этого животного после рождения остается больше волос, чем у остальных представителей отряда. Все зародыши китообразных имеют отдельные волоски, особенно в области головы, рострума и губ. Но из материнского чрева они выходят, уже потеряв эти волоски. У южного же кита часть этих волос сохраняется и у взрослых особей; при этом любопытно, что они растут у него в тех же местах, что и у человека (этой «голой обезьяны»). Таким образом, можно сказать, что киты носят «брови», «усы», «редкую бородку» и т. д.
Чепчик
Снова обратимся к Мелвиллу, он пишет: «Кстати сказать, у настоящего кита и в самом деле есть нечто вроде бакенбард, вернее усов, которые состоят из нескольких белых волос, разбросанных по верхнему краю нижней челюсти. Растительность эта придает иногда разбойничье выражение киту, имеющему, впрочем, весьма серьезный и важный об 1ик». (В описаниях Мелвилла строгость документальных сведений — чаще всего сведений из первых рук — всегда сочетается с остроумием. Последнее нередко отсутствует у современных ученых. Что касается меня, то каждый раз, когда мне предстоит предпринять изучение китов «на месте**, я перечитываю „Моби Дика“. Мне кажется, благодаря этому мои наблюдения, как по волшебству, становятся тоньше…)
На теле гладких китов всегда есть какие-нибудь примечательные наросты, образованные дермой кожи; причем наросты эти совершенно индивидуальны у каждой особи — как по числу и расположению, так и по размерам и форме.
„Вот вы спросили, как мне удается безошибочно отличать друг от друга гладких китов, — говорит доктор Пэйн. — Ну что ж!.. Это, наверное, и будет самый точный из всех критериев, по которым можно распознавать китов. В 1971 году внезапно исчезла вместе со своим малышом мамаша-китиха, украшенная весьма оригинальным наростом в форме буквы Y. Я звал ее Аделью. Я думал, что Адель погибла, тем более, что я не встретил ее ни в 1972, ни в 1973 годах. Но в 1974 году она опять появилась в заливе и привела с собой нового малыша — я узнал ее с первого взгляда… Хочу добавить, что раз кожные наросты позволяют мне без труда распознавать отдельных особей из группы, то вполне вероятно, что и сами киты между собой прибегают к этому способу.“
Нарост представляет собой вырост кожи с уплотненными тканями, лишенными пигментации. Обычно он бывает толщиной в несколько дюймов и с довольно неровной поверхностью. Именно поэтому нарост усеян некоторыми морскими животными, для которых он представляет идеальное убежище. Среди наиболее многочисленных приживальщиков назовем китовых вшей. Эти паразиты вопреки своему вульгарному названию относятся не к насекомым, а к ракообразным* (отряд бокопла-вов Amphipoda, род Cyamus). Разнообразные морские желуди (род В alarms, Chthalamus и др.) — их тоже тысячи на каждом ките — используют своего хозяина-исполина только как средство передвижения; они не извлекают питательных веществ из организма кита. Несмотря на наличие у морских желудей двустворчатой раковины, как у моллюсков, их тоже следует отнести к классу ракообразных (отряд усоногих раков). На наростах встречаются иногда небольшие актинии, губки различных видов, ковер из водорослей и т. д. Настоящий японский садик!
Почти у всех гладких китов есть по кожному наросту над каждым глазом. И все они без исключения носят великолепный нарост на верхней губе, который называется „чепчиком“ (северные китобои называют его еще, короной»). Название говорит само за себя: это большой округлый вырост, покрытый микроскопическими животными и утыканный щетинистыми волосками; он и на самом деле похож на головной убор, хотя анатомически расположен не на макушке. Мелвилл (опять он…) сравнивал его с «птичьим гнездом в развилке». В прежние времена китобои срезали «чепчик» и бережно его хранили, ибо он служил им трофеем и амулетом.