КИТЫ И СВОБОДА — КИТЫ: ВИД СВЕРХУ
С ГЛАЗУ НА ГЛАЗ С КИТОМ
ЛЕВИАФАНОВО БРЮХО — ЗАИГРЫВАНИЯ
ГИГАНТСКИЙ ЦВЕТОК — МОРСКИЕ СЕПАРАТОРЫ
ИНТЕЛЛЕКТ
Странная вещь — судьба. Тщательнейшим образом подготовленные экспедиции, случается, проваливаются из-за какого-нибудь непредвиденного стихийного бедствия. Погода, кажется, вот-вот установится, и мы уже готовимся к новым встречам на зодиаках с гладкими китами, как вдруг по милости какого-то противного «хвоста бури» оказываемся на грани катастрофы.
Менее чем за сутки лагерь у пересохшего арройо превращается в лагерь у слишком мокрого арройо, а затем и в лагерь у горящего арройо…
Все начинается с громадных, необыкновенно плотных, черных туч, которые ветер будто нарочно гонит на полуостров. Все вокруг становится сумрачным. В тот вечер я был у доктора Пэйна и через окна его домика увидел, как упали на землю крупные капли надвигавшегося ливня. Мгновенно темнеет, и на равнину обрушиваются тысячи кубометров воды. И на суше, и на море я не раз попадал в сильные ливни, но никогда я не видел, чтобы с неба низвергались такие потоки.
На развороте: Филипп приветствует своего приятеля кита в водах залива Сан-Хосе, изобилующих планктоном.
Проливной дождь с адским грохотом барабанит по крыше домика доктора Пэйна. Вокруг, как Ниагарский водопад, парит земля, прибитая тяжелыми каплями.
Представляю, что сделал этот потоп с нашим лагерем. Едва ливень начинает стихать, я отправляюсь к своим, кругом стоит кромешная тьма. Придя в лагерь, тут же убеждаюсь, что результаты превосходят мои самые пессимистические прогнозы. Дождь мгновенно наполнил арройо водой, и оно превратилось в бурный ручей. Наводнение унесло палатку, где Ги Жуа хранил свою записывающую аппаратуру и рацию. К великому счастью, аквалангисты тут же бросились в бушующий поток и сумели спасти большую часть приборов… Но этим дело не кончилось. Вода по-прежнему продолжает прибывать. Мы вынуждены спешно приняться — кто с лопатами, кто с голыми руками — за постройку запруд, иначе и остальные палатки уплывут по мутным волнам в залив Сан-Хосе… Но, несмотря на все наши старания, остаток ночи мы проводим в спальных мешках, напоминающих пропитанные водой губки. Пол в палатках похож на сплошные озера, а с потолка струями льется вода — короче, как говорит Филипп, роскошными наши апартаменты не назовешь.
Утром все еще дует штормовой ветер. Кому-то из нас приходит в голову построить вокруг лагеря, чтобы уберечь его от сокрушительных порывов ветра, ограду из колючего кустарника — такие ограды сооружают обычно гаучо, ночуя в пампе под открытым небом. Все находят, что это отличное предложение, да и ничего не стоит претворить его в жизнь, так как кусты легко выдергиваются из земли. Плохо только, что они вспыхивают, как пакля. Так что не успеваем мы закончить строительство ограды, как она загорается: мы поставили ограду слишком близко от кухонного очага, и стоило выстрелить угольку, как… Ветер мгновенно раздувает пожар. Того и гляди сгорит весь лагерь, и на какое-то мгновение нас даже охватывает страх, как бы не заполыхал весь полуостров! К счастью, сейчас прилив — вода (на этот раз спасительница!) в двух шагах, и, работая, как одержимые, мы укрощаем стихию.
Во-первых, все вокруг выпачкано в грязи — после наводнения, во-вторых, повсюду пепел — после пожара… Нельзя сказать, что в этот день в моем распоряжении были бодрые и веселые люди… С «Калипсо» за нами прилетает вертолет — решено провести сутки на борту корабля, чтобы как следует отдохнуть. Все принимают это решение, мягко говоря, с некоторым облегчением.
Но на следующий день погода улучшается. Драматические эпизоды борьбы с огнем и водой тут же забываются. И снова на горизонте фонтаны китов.
Киты и свобода
Над полуостровом Вальдес занимается новый день. Ветер совсем стих. Шторм позади. Дождь омыл и словно оживил все вокруг. С травинок на дюнах испаряются миллионы водяных жемчужинок.
Мы с Филиппом медленно бредем по узкому пляжу вдоль лагеря у высохшего (вновь!) арройо. Вот солнечный луч пробивается сквозь облака, окрашивая небо в волшебные тона — фиолетовые, пурпурные, розовые. И тут мы замечаем, что в волнах резвится необычно много китов. Эго стадо со сложившейся структурой; в нем, по меньшей мере, двенадцать взрослых особей и пять-шесть малышей. Киты плывут четким строем, и создается такое впечатление, будто у них есть довольно строгие правила поведения. Однако совсем не похоже, что это сообщество управляется диктатором. Напротив, когда наблюдаешь за китами, самое яркое ощущение — их безграничная свобода. Никаких мук и никакой рисовки, как говорил поэт, в этой бродячей жизни, полной непродолжительной любви и бесконечных игр. Группа соблюдает дисциплину, чтобы оградить себя от двух единственных опасностей, которые подстерегают их в море (не считая гарпунов китобоев), — от навигационных ошибок, которые приводят к выбрасыванию на берег и гибели, и от касаток, которые нисколько не боятся нападать даже на китов весом 40 т.
Погода налаживается, теперь наши дела пойдут веселей. Вернувшаяся в залив Сан-Хосе «Калипсо» — куда более удобная экспедиционная база, чем лагерь у пересохшего арройо. К тому же снова можно пользоваться вертолетом.
Когда пишешь книгу или монтируешь фильм, стараешься, чтобы сюжет был насыщенным. Оставляешь в стороне многочисленные второстепенные эпизоды приключений, о которых идет речь. Опускаешь технические детали, временные трудности, ошибки, поражения — словом, все то, что может наскучить читателю или зрителю.
А для членов отряда «Калипсо», как и для всех искателей приключений такого рода, «второстепенные эпизоды», «технические детали», «временные трудности», «ошибки» и «поражения» составляют существенную часть ежедневных перипетий, и порой именно они приобретают решающее значение. Более того, за незначительными, на первый взгляд, мелочами подобного рода нередко таится смертельная опасность.
Чтобы читатель живее представил себе нашу «мирную охоту» на гладких китов и других животных Патагонии, я хочу дополнить рассказ отрывками из личных «Дневников», которые вели многие аквалангисты. По ежедневным записям легче понять, сколько трудностей стоит за каждым начинанием, и легче почувствовать радость побед.
«Лагерь у затопленного арройо» …Сильнейшая гроза мгновенно наполнила русло водой, и бушующий поток чуть было не унес палатки и снаряжение.
«У самой поверхности, говорит Альбер Фалько, — на меня смотрит кит…» Над крохотным глазом кита полукруглый белый кожный нарост.
«Кто посмеет утверждать, встретив в прозрачной воде взгляд кита, что эти животные не обладают разумом?» — спрашивает Филипп.
Киты: вид сверху («Дневник» Фалько)
«11 ноября. Вот уже почти месяц, как Филипп со своим передовым отрядом изучает фауну Вальдеса. Мы на „Калипсо“ давно пришли в назначенное место, но из-за шторма вынуждены бездействовать. Только сегодня судно возвращается в залив Сан-Хосе. Паша с Филиппом и большей частью отряда — в лагере у пересохшего арройо. А мне поручено провести целый ряд рекогносцировочных полетов. Забираюсь в вертолет и сажусь рядом с Бобом Маккиганом. Мы не собираемся облетать залив Сан-Хосе — нам и так известно, что киты там есть, нас интересует залив Гольфо-Нуэво, где их встречали реже.
Оставив позади Пунта-Пирамидес, то есть едва оказавшись над целью, мы замечаем первое стадо китов. Боб подлетает к нему как можно ближе. Китов всего пятнадцать особей, и с ними нет ни одного малыша. Мы очень рады, что сразу наткнулись на эту группу. Однако сколько затем мы ни кружили над заливом, больше ни одного стада обнаружить нам не удалось. Отчаявшись, берем обратный курс на залив Сан-Хосе, но теперь идем вдоль атлантического побережья полуострова. Внизу под вертолетом бушует море, сильные порывы ветра вздымают огромные волны. На пляжах и скалах отдыхает довольно много морских слонов и южных морских львов. При звуке винтов вертолета бросаются врассыпную небольшие колонии пингвинов и белобрюхих бакланов.
Вот мы снова оказываемся над заливом Сан-Хосе и сразу же замечаем несколько групп гладких китов, одна из них состоит из десяти самок, и каждая с детенышем. Некоторое время забавы ради следуем за этими поразительными морскими яслями… Залив Сан-Хосе, являясь излюбленным „местечком“ китов, — отнюдь не идеальное „местечко для съемок“. Вода в нем мутно-зеленая (думаю, из-за обилия микроскопических водорослей). Видимость здесь всего 3 м. Так что если мы хотим получить хорошие кадры с изображением наших 15 — 18-метровых друзей, снятых общим планом, лучше заниматься съемками в заливе Гольфо-Нуэво, где вода значительно прозрачнее…
Киты поистине великолепны. Если смотреть с неба, они похожи на большие веретена темно-серого или темно-синего цвета (в зависимости от освещения), которые медленно движутся в воде под неторопливый, но мощный ритм громадного хвостового плавника.
На обратном пути, сами не понимая, как это случилось, попали в редкостной силы грозу. Боб почти ничего не видит. Он вынужден снизиться на высоту ниже 50 м над поверхностью моря и вести вертолет, так сказать, при свете молний… Однако держится он уверенно. А я, наверное, позеленел от страха. Интересно, как мы погибнем — от удара молнии или утонув в бушующем море? Но Боб, проявив потрясающее хладнокровие, выбирается из грозы. Мне кажется, он ориентируется в воздухе не хуже, чем почтовый голубь. Десять минут мы блуждали в облаках на грани гибели — и вот Боб находит „окно“ и выводит вертолет из грозы на солнце.»
С глазу на глаз с китом («Дневник»' Фалько)
«12 ноября. „Калипсо“ покидает залив Сан-Хосе и, обогнув полуостров Вальдес, направляется к Пуэрто-Пирамидес, расположенному рядом с мысом Пунта-Пирамидес, в глубине залива Гольфо-Нуэво. Около полудня милях в пяти от нашей будущей якорной стоянки встречаем группу китов. Опознать вид нетрудно: фонтаны в форме латинской буквы „V“, спинного плавника нет и у каждого на голове чепчик. Дует основательный юго-западный ветер, и волнение усиливается. Держим курс к группе китов. Один из них отделяется от стада и направляется к судну — понаблюдать за нами. Спускаем на воду зодиак. Я хватаю широко — угольную 16-миллиметровую камеру, за мной в зодиак прыгает Кристиан Бонниси. Видимость лучше, чем в заливе Сан-Хосе, но все же далеко не идеальная — 6–8 м. И вода зеленая… Минута-другая — и кит уходит восвояси.
„Калипсо“ пускается в погоню за одиночными гладкими китами и в течение трех часов мы видим лишь их хвосты и фонтаны! Но вот часа в четыре пополудни замечаем неподалеку четырех китов, занятых, по всей видимости, увлекательным делом — любовным ухаживанием. Зодиак снова на воду, мотора не включаем — ждем, пока нас отнесет ветром к китам, как делаем всегда в подобных обстоятельствах. Прыгаем в воду. И оказываемся… прямо посреди квартета исполинов, только что всплывших на поверхность, чтобы отдышаться! Взаимное удивление китов и аквалангистов не поддается описанию… Наверное, вид у нас под масками совершенно остолбеневший… Киты же смотрят на нас (как нам кажется) с большим любопытством, но без малейшей тени страха или агрессивности. „Застрять“ вот так между четырьмя гигантами, каждый из которых весит в 500 раз больше тебя, — ощущение неповторимое в своем роде! Но киты ведут себя удивительно спокойно. Ни одного нетерпеливого или раздраженного движения, ни одного удара плавником, чтобы оттолкнуть нас, — ни одного угрожающего взмаха хвостом… А ведь между нашими видами идет тяжелый спор. Если бы китам было ведомо то чувство, которое мы вкладываем в слово „месть“, они расправились бы с нами в одно мгновение.
Четыре кита, стараясь не задеть нас (не знаю, „сознательно“ ли это они делают, но мы действительно не рискуем ни малейшей царапиной), продолжают заниматься своим увлекательным делом. Мы находимся слишком близко от места действия и поэтому не можем понять его общий смысл — как Фабрицио [21] на поле Ватерлоо а потому снимаем все подряд: глаза, губы, обнимающиеся руки и колышущиеся в зеленой воде хвосты… В этих игрищах принимает участие добрая дюжина дельфинов, и каждый раз, проплывая мимо, они приветствуют нас.
Трижды заряжаем камеру новой пленкой. Около пяти часов совершенно без сил возвращаемся на борт. Вечером за ужином собираемся все вместе — вертолет „подобрал“ и доставил на борт „Калипсо“ разбросанные по полуострову отряды наших исследователей. Допоздна обмениваемся рассказами про китов.
13 ноября. Небо пасмурное, слабый юго-восточный ветер. „Фонтан!“ в заливе Гольфо-Нуэво. „Калипсо“ тут же снимается с якоря и направляется в его сторону. Но начинается дождь, и кит теряется в серой дымке…
Кожные наросты гладких китов, снятые крупным планом: у разных особей они разные, немного практики — и по ним можно научиться легко отличать одного кита от другого.
Когда дождь кончается, мы замечаем, как нам повезло: неподалеку от судна в сопровождении дельфинов плывет целая группа китов. Мигом надеты гидрокостюмы — и мы готовы. В половине десятого спускаем на воду два зодиака. В первый прыгают Иван Джаколетто, Франсуа Дорадо (с фотоаппаратом) и Раймон Коль (с широкоугольной 35-миллиметровой камерой), а во второй — капитан Бугаран, Кристиан Бонниси (с 16-миллиметровой камерой) и я (с широкоугольной 16-миллиметровой камерой).
Вскоре становится ясно, что киты идут к тому же месту, где мы вчера снимали четырех исполинов, — то есть к самой глубокой части залива Гольфо-Нуэво, где глубины достигают 150 м. У китов в разгаре брачная церемония. Совершенно спокойно подплываем к ним под водой. Надо только стараться не попадать в мощные водовороты, которые возникают во время их забав. Входим в круг, где уже плавают десятки дельфинов. Что они здесь делают? Пришли ли они просто из „любопытства“, как мы, или их привела сюда какая-нибудь причина биологического порядка?
Вокруг нас сплошные буруны белой пены, перед нашими глазами проплывают огромные бока китов, мелькают шероховатые кожные наросты. В течение секунды на нас пристально смотрит крошечный умный глаз, еще секунда — и мы видим лишь две широкие хвостовые лопасти, которые, удаляясь, мерно колышутся в мутной воде. Насколько можно судить, мы присутствуем при спариваниях — недолгие объятия живых гор, открытые влагалища самок и поднятые, как длинные шесты, половые члены самцов…
К половине одиннадцатого любовный пыл китов охладевает, и они удаляются, а одна из самок, почему-то к нам привязавшаяся, остается. Море совершенно успокоилось. Светит солнце. Китиха лениво плавает на поверхности. Я могу погладить ее бока, ощупать плавники, зацепиться за хвост, рассмотреть обитающих на ней паразитов, полюбоваться огромной пастью и чуть ли не пересчитать сомкнутые пластины усов… Китиха позволяет мне дотронуться до толстой губы, и вот — мы добрые полминуты в упор смотрим друг на друга (она — одним левым глазом!)… Китиха проводит с нами примерно полтора часа. И эта „беседа“ прерывается только по нашей вине: шлюпка с „Калипсо“, в которой Пино и наш сегодняшний гость аргентинский лейтенант Николас везут нам новые кинопленки и баллоны со сжатым воздухом, дрейфуя, нечаянно больно задела китиху за хвост. Испуганная китиха, внезапно выведенная из дремотного состояния, резко поворачивается и одним движением хвоста сминает гребной вал подвесного мотора — мощного 40-сильного двигателя! Идиллия кончилась. Китиха безвозвратно исчезает.
Во второй половине дня невозможно подойти ни к одному киту, хотя на горизонте полно фонтанов. Может, их беспокоит поднимающийся юго-восточный ветер? Не уверен. А вот что среди групп китов нет ни одного дельфина, — это точно. Может, киты терпят нас, только когда рядом их меньшие братья — зубатые киты? Может, они считают нас, аквалангистов, странными дельфинами с большим стеклянным глазом и украшенной желтыми полосами кожей?
В половине шестого ветер уже такой сильный, что это просто нечестно. Возвращаемся на стоянку в Пуэрто-Пирамидес.»
Левиафаново брюхо («Дневник» Фалько)
«14 ноября, Кристиан Бонниси, Раймон Коль, Колен Мунье и я на зодиаке в северной части Гольфо-Нуэво, ветер 3 балла… Сегодня киты, кажется, не явились на место встречи. Вот уже час мы безрезультатно занимаемся их поисками. Но, возвращаясь вдоль берега, милях в десяти от Пунта-Пирамидес наконец встречаем стадо… Радость длится недолго: ветер крепчает, и мы вынуждены бросить китов и укрыться за мысом Нью-Хэд.
Клянем судьбу, и вдруг — о счастье! — замечаем, что наше убежище избрала и китиха с китенком. Малышу самое большее неделя или две. Мать и дитя медленно плывут бок о бок, почти у самого берега: вероятно, китиха даже задевает брюхом дно. Думаю, я могу утверждать, что мамаши-китихи так близко держатся берега, чтобы уберечься от косаток, — мы только что видели, как несколько этих крупных дельфинов разрезали воду залива своими высокими спинными плавниками… Колен Мупье лихорадочно снимает нашу пару, пока внезапно киты по известной лишь им причине не покидают нас. Догнать их нам не удалось.
Через несколько минут, возвращаясь на „Калипсо“, делаем небольшой крюк, чтобы обследовать косу, которая и представляет собой мыс Пунта-Пирамидес. Это плато овальной вытянутой формы, примерно 300 м на 80, покрытое окаменевшими раковинами устриц. На самом конце косы на берегу поджидает добычу огромный черный паук. У основания косы находим целые залежи обработанных индейцами черных и красных кремней.
Однако мы устали. Вечером заметно похолодало. В 20.30 все уже лежат по своим койкам в каютах.
15 ноября. Погода такая же, как вчера. Ветер 18–22 узла. „Калипсо“ держит курс к мысу Пунта-Корморан, который, как это видно из названия [22], является местом сбора бакланов. Но нам не пришлось наблюдать за этими птицами. Мы вынуждены спешно уйти в укрытие: вот-вот начнется сильный шторм.
Около половины шестого Пино замечает недалеко от нас кита, который, кажется, прямым ходом идет на берег. Хотя нас болтает на волнах, как пробку, подплываем к нему на зодиаке, и Колен Мунье снимает его среди морской пены и валов.
Вернувшись на „Калипсо“, встречаемся с другим отрядом исследователей — они работали на суше и привезли, кроме находок, замечательно вкусные мидии. Для доктора Дюги, который сменил доктора Агуайо, это была первая вылазка. Доктору сразу же повезло: ему удалось почти вплотную подойти к великолепному самцу морского льва и сопровождавшим его изящным самкам и снять их в самых разных ракурсах. Кроме того, он нашел на пляже скелет кита. И, что печальнее, по словам его спутника Доминика Сюмьяна, на обследованном участке они обнаружили десятки мертвых пингвинов. „На каждые три метра по пингвину“, — уточняет Сюмьян. Что это: эпидемия или последствия сильного местного загрязнения?
В половине седьмого температура воздуха 11 °C. В каютах „Калипсо“ включены радиаторы: вечером после тяжелейших вылазок тепло — наша награда за труды.
16 ноября. Голубое небо, полный штиль. В шесть часов утра кофе на скорую руку — и за работу! Совсем рядом, в нескольких метрах от пляжа, напротив которого „Калипсо“ стояла ночью на якоре, резвится группа китов. Осторожно подбираемся к ним на зодиаках, бесшумно дрейфуя по ветру. Сначала животные проявляют некоторое беспокойство, но нам все же удается проникнуть в их ряды. И именно это подводное погружение останется моим лучшим воспоминанием о Вальдесе: я лежу на песчаном дне, надо мной проплывает огромное мягкое брюхо кита, на котором играют серебристые и золотистые блики света, отраженного ото дна.
Киты весьма миролюбивы… Никакой враждебности между китом и аквалангистом — только взаимное любопытство, а может быть, доброжелательство и восхищение?
Самец и самка плывут бок о бок, нежно „разговаривая“, прежде чем приступить к брачным играм в заливе Сан-Хосе.
Самец повернулся на бок и обнял самку (на фотографии ее не видно) обоими плавниками.
Сказочное видение, которое длится всего несколько секунд…
Около девяти киты берут курс в облюбованный ими район — глубокую часть залива Гольфо-Нуэво. Они то и дело ныряют, проводя под водой по несколько минут, мы окончательно теряем их из вида.
Становится все холоднее: к одиннадцати лица и руки аквалангистов, сидящих в зодиаке, заметно синеют… В час я отправляю всех на „Калипсо“, а мы с Коленом Мунье снова уходим в залив. И не зря! Ибо вскоре встречаем группу из восьми китов, как раз занятых работой по продолжению вида… Вскипающая пена, мгновенные столкновения громадных тел, поглаживания плавниками, ласковые толчки мордой, поцелуи и объятия — увлеченные великолепным зрелищем, мы забываем о холоде. Расстаемся с китами нехотя и только потому, что, увы, кончился воздух в баллонах.
Вечером — сильное волнение. На ночь „Калипсо“ уходит на рейд Пуэрто-Мадрина. Через три дня мы снимемся с якоря и отправимся за южный полярный круг.»
Заигрывания («Дневник» Филиппа)
«(Дата не указана.) Чем больше я имею дело с китами, тем чаще думаю, что они обладают счастливым характером. Наш зодиак в очередной раз входит в самую гущу собрания китов, и, как всегда, мы чувствуем себя в полной безопасности. Мы с Жаком Делькутером погружаемся в воду, а Ги Жуа, оставшийся на борту лодки, записывает тысячу и один звук, который производят изучаемые нами громадины. На поверхности слышится лишь мощное сопение, сопровождающее вдохи-выдохи. Но, опустив гидрофоны под воду, Ги Жуа улавливает и записывает на магнитной ленте тысячи разных щелчков, тресков, ударов, гортанных звуков, модуляций на одной ноте и т. д. — словом, настоящий концерт конкретной музыки. Она не столь выразительна, как у горбатых китов — чарующих морских сирен. Тем не менее в ней есть своя „фразировка“, ритм и мелодия, подтверждающие, что эти звуки производятся отнюдь не случайным образом. Когда слушаешь, как два кита поочередно, один за другим издают звуки, невозможно удержаться от мысли, что они разговаривают… Некоторые звуковые сигналы служат китам для целей эхолокации: кит посылает пучок сигналов определенной частоты и вернувшееся эхо позволяет ему обнаруживать на пути препятствия или пищу. (В таких мутных водах, как в заливе Сан-Хосе, подобный метод „навигации на слух“ просто незаменим.) Но эхолокацией дело не ограничивается. Киты издают и другие звуки, которые играют роль языка. Я не берусь утверждать, что китам доступно понятийное мышление — для этого у меня недостаточно доказательств. Однако сам я, пожалуй, думаю именно так. Слушая китов, приходишь к выводу, что они ведут между собой длинные переговоры. Те, кто выполняет в стаде роль „лидеров“, по-видимому, дают сородичам „указания“ относительно маршрутов миграции, кормежки на планктонных пастбищах или сборов в определенных районах для продолжения вида. Все киты прекрасно умеют оповещать друг друга о приближении моторной лодки или стаи косаток. Матери ведут с детьми связные беседы (которые, возможно, являются подлинными начатками воспитания). Я уже не говорю о том, как раненые киты призывают товарищей на помощь, или о том, каким любопытным способом они порой уходят от китобоев: какой-нибудь кит на виду у корабля плывет в одну сторону, а остальные, нырнув под воду, тем временем спасаются бегством прямо в противоположном направлении…
Оставляем Ги Жуа наедине с его проводами и наушниками и начинаем подводные киносъемки. Освещение сегодня отличное — дело только за нами.
Внезапно Делькутер знаками подзывает меня к себе. Ему удалось вплотную подплыть к одной китихе спереди, и он ласково почесывает ей чепчик, стараясь снять с него часть паразитов (китовых вшей величиной с пол ногтя). Но вдруг китиха рванулась в сторону, хотя казалось, что ей приятны заботы Делькутера. Еще секунда — внушительный вдох, и китиха ныряет в глубину, оставляя за собой в зеленой воде огромные воронки и серебристые пузырьки воздуха. Нас, словно две пробки, крутит вверх тормашками в водоворотах. Однако мы целы и невредимы, китиха не задела ни одного из нас. Возвращаемся на поверхность и сразу же понимаем, что случилось. Киты, среди которых мы плавали и которые вели себя очень спокойно, вдруг как будто впали в любовное неистовство. И „наша“ китиха ушла под воду по той причине, что два самца, ничуть не скрывая своих намерений, хотели оказать ей честь, хотя и не получили на то разрешения.
Но самка пока не готова. Скажем, допуская некоторую долю антропоморфизма*, что она „кокетничает“. Она изящно скользит в толще воды перед кавалерами, но, когда они приближаются к ней, устремляется к поверхности и ведет их прямиком на отмель, где ложится брюхом на дно — тем самым сводя на нет попытки к спариванию. Потаскав за собой китов в нескольких метрах от берега, китиха возвращается на более глубокую воду, но все еще не проявляет готовности к спариванию. Она бросается из стороны в сторону, потом переворачивается на спину — в таких условиях два кавалера никак не могут продвинуться в своих ухаживаниях. В отличие от некоторых других крупных китообразных, южные киты совокупляются, когда самка на поверхности плывет на брюхе, а самец, набрав солидную порцию воздуха, подныривает под нее брюхом вверх.
Однако самка не может все время плыть на спине. Рано или поздно она перевернется, хотя бы затем, чтобы вдохнуть воздуха. Именно так и поступает красотка, за которой мы наблюдаем. Более предприимчивый самец тотчас поднимается к ней, осторожно гладит ей брюхо плавником и пытается ввести во влагалище половой член, находящийся в состоянии эрекции.
Как видно, самка все более поддается доводам (обаянию? уговорам? ласкам? натиску?) поклонника. Второй самец как будто сознает, что у него осталось мало шансов. Он хотя и продолжает плавать вокруг пары, но ведет себя все менее решительно.»
Гигантский цветок («Дневник» Филиппа)
«Теперь новоиспеченная парочка (а может, они старые супруги) приступает к выполнению великолепных акробатических — или любовных — фигур. Эти фигуры приведут китов как раз в то состояние, к которому стремится привести их природа. Самка плывет на брюхе, самец несколько раз проплывает под ней, поглаживая область ее гениталиев. Она ложится на бок — он поворачивается к ней и крепко обнимает ее плавниками. Когда самец отпускает красотку из объятий, она внезапно ныряет вниз головой, строго вертикально, взмахнув в воздухе только огромным хвостом; то же самое проделывает и партнер; и мы в течение трех-четырех секунд присутствуем при этом поразительном lobtailing, исполняемом дуэтом. К моменту завершения подводного гимнастического номера влюбленные достигают необходимой степени возбуждения. Впервые в мире мы наблюдаем и снимаем на пленку соединение морских левиафанов. Совокупление (самка сверху, самец снизу) длится не более полу-минуты. Но эти два сорокатонных тела, словно сросшиеся брюхом и мерно плывущие в толще зеленой воды, представляют поистине величественную картину…
Хотя конечный акт любви краток, в целом свадебный обряд южных китов занимает много времени. Когда мы смогли наконец оторваться от наблюдения, оказалось, что воздух в баллонах кончился.
Забираемся в зодиак, где нас ждет Ги Жуа, и в это время над головой раздается шум винтов — это пролетает над нами вертолет с „Калипсо“. Франсуа Шарле хочет сделать хорошие снимки китов с воздуха, поэтому он не нашел ничего лучше, как прикрепить к дверцам вертолета резиновые амортизационные ремни и повиснуть на них над водой! Представляю, как ликует Франсуа, — позиция для фотографа действительно идеальная.
В ту минуту, когда я уже решаю было, что на сегодня с морскими наблюдениями покончено, случай распоряжается по-своему. В нескольких метрах от лодки проносится китиха, которую преследуют даже не два, а три самца… У меня кончился сжатый воздух, но за этим дело не станет! Спешно снимаю пустые баллоны, хватаю на ходу камеру, прыгаю в воду и вплавь, как одержимый, преследую квартет китов. Они идут с поразительной скоростью, и через — минуту я уже выдыхаюсь. К счастью, они ушли недалеко. Зато как я вознагражден за усилия!
Самка резко ныряет, за ней следуют все три претендента. Я ныряю за ними вниз головой. Здесь глубоко, вода необычного зеленого цвета, то с синеватым, то с желтоватым оттенком. Головокружительное погружение приводит меня в середину гигантского цветка: наклонные тела красотки и ее кавалеров головами вниз слегка колышутся, наподобие лепестков огромного погруженного в воду венчика цветка.
У Филиппа кончился воздух в акваланге; он прыгает в воду с обыкновенной дыхательной трубкой и будет плыть следом за китом, пока у него хватит сил.
У самой поверхности голова огромного кита, снятого в профиль, как будто играет с бликами света.
Вся сцена освещена каким-то потусторонним светом… Самый маленький самец, видимо, слишком молодой и неловкий, выходит из состязания. А остальные двое распаляются еще сильнее. Влагалище китихи раскрывается, словно чашечка цветка. Оба поклонника с обеих сторон направляют туда половые члены, находящиеся в состоянии эрекции… Половые члены китов — две длинные бледно-желтые тычинки — хаотично тычутся в брюхо самки. Наконец один из них нащупывает открытое половое отверстие и входит в него. Цветок, состоящий теперь только из двух лепестков, мгновение трепещет, будто под напором ветра, — и распадается.
Ныряя за китами, я автоматически включил кинокамеру. И когда потом я буду просматривать текущий съемочный материал этого эпизода, то обнаружу, что в общей сложности он длится чуть более тридцати секунд. А тогда мне казалось, что прошла целая вечность.
К тому времени, как Ги Жуа и Жак Делькутер вытащили меня из воды, всеобщий любовный пыл в стаде угас. Но мы не в силах уйти отсюда — нас околдовал этот уголок океана и любовные игры исполинов, и мы продолжаем дрейфовать рядом с китами, пока на залив не опускается темнота.
Примечание. Только что я утверждал (как я понял, перечитав написанное), что южные киты спариваются в единственном положении — на поверхности воды, самка сверху, самец снизу. Об этом я читал и это же наблюдал на первых порах. Но случай с „гигантским цветком“ доказывает, что эротические приемы китов гораздо разнообразнее, чем предполагалось…»
Морские сепараторы
Отрывки из «Дневника» Фалько, как и выдержки из «Дневника» Филиппа не могут отразить все стороны жизни южных китов.
Чтобы немного дополнить репортаж отряда «Калипсо» «с места событий», я кратко изложу некоторые имеющиеся сведения о китообразных. Нет нужды подчеркивать, что все эти знания фрагментарны, хотя их «открыли» нам такие видные ученые, как доктор Пэйн, доктор Агуайо и доктор Дюги. С китами случилось то же, что со многими другими видами: первыми явились охотники — и потому популяция южных китов была истреблена почти полностью. А натуралисты уже были вынуждены обходиться тем, что оставалось — если хоть что-нибудь оставалось.
Южные киты, как все китообразные, великолепно приспособлены к жизни в открытом море. Обтекаемое тело, превратившиеся в ласты передние конечности, отсутствие задних конечностей и широкий плоский хвост делают южных китов великолепными пловцами. За счет вертикальных колебаний хвостовых лопастей, которые приводятся в движение мощной мускулатурой тела, киты могут развивать довольно большую скорость. При этом ласты помогают китам поддерживать равновесие в воде и делать повороты (кроме того, они обеспечивают терморегуляцию, а также позволяют… обнимать детеныша, подругу или любимого). Несмотря на замечательную приспособленность к жизни в море, представители семейства гладких китов плавают совсем не так быстро, как полосатики, косатки и другие дельфины. Их обычная скорость — порядка 3–4 узлов (примерно 6–7 км/ч), а максимальная скорость, которую они могут развивать на короткие дистанции, достигает 12–18 узлов (примерно 21–32 км/ч). Легкая добыча для гарпунщиков…
Гладкие киты дышат через дыхало — парные наружные ноздри, чем ' и объясняется характерная V-образная форма фонтана, достигающего 4–5 м в высоту. Дыхание китов вовсе не зловонное, как говорилось и писалось раньше. Филипп, не раз попадавший под фонтаны южных китов (и других представителей китообразных), говорит, что у этих фонтанов «тонкий, слегка мускусный запах». О смрадном дыхании говорят китобои, друзья же китов это оспаривают, поэтому я думаю, что только у смертельно раненных китов фонтаны пахнут дурно… В этом есть своя логика!
Нырнув, гладкие киты проводят под водой в среднем четыре-пять минут. Но уходящие от опасности киты могут оставаться под водой гораздо дольше — в случае смертельной опасности, по крайней мере, минут сорок. Глубже чем на 150 м киты, видимо, не погружаются, да и это утверждение пока точно не доказано. Как все китообразные, под водой гладкие киты ориентируются при помощи осязания (видоизмененная «рука» все же очень чувствительна [23]), при помощи обоняния (хотя некоторые утверждают, что у китов оно полностью атрофировано), при помощи зрения, но главным образом при помощи слуха — посылая, как сонар, сигналы и эхолоцируя препятствия и добычу.
В процессе еды южные киты действуют в точности, как «сепараторы»: медленно плывя среди планктона, они отфильтровывают его от воды. Во время трапез скорость китов заметно снижается: выталкиваемая изо рта движением челюстей вода создает турбулентные завихрения, снижая тем самым гидродинамические свойства тела кита.
Филипп погружается в зеленую воду, от его акваланга кверху поднимается цепочка серебристых пузырьков. Китиха, за которой погнался сначала один, а затем второй самец, готовится нырнуть.
Филипп следовал за китами почти до самого дна. Один из китов, шишковатая, покрытая паразитами громадина, плывет прямо на него…
Обратимся к автору прошлого века Бенедену [24]. Вот как он описывает трапезу кита: «Встретив съедобное скопление, кит раскрывает пасть и медленно плывет; вода попадает в пасть, нижняя челюсть поднимается, губы смыкаются, язык тоже поднимается, и вода выдавливается через пластины китового уса; скопившаяся же во рту пища образует комок, поступающий в пищевод».
У южных китов, как и у всех китообразных, желудок состоит из четырех отделов. Что же в него попадает? В основном тонны криля — животного планктона, состоящего из многочисленных видов ракообразных. С каждым глотком в чреве кита исчезают тысячи и тысячи организмов величиной с насекомое… Однако, чтобы подобный аппетит не показался чрезмерным, сравним его с размерами животных. И тогда он представится куда более скромным. Крупный кит за год поглощает пищи в четыре раза больше собственного веса, человек за такой же период — в 12–15 раз больше, а воробей — в 200–300 раз…
В течение года киты, как правило, устраивают перерывы в еде. Летом они откармливаются в богатых планктоном полярных водах, «нагуливая жирок», а зимой и в начале весны — то есть в сезон размножения
— фактически перестают питаться. Некоторые виды совершают ежегодный большой переход (летом — из средних, широт к полюсам, а осенью — в об ратном направлении) по строгим миграционным маршрутам, которые хорошо известны зоологам (и, увы! китобоям). С южными же китами дело обстоит иначе: все знают, где они размножаются зимой и весной, но никто не знает, куда они отправляются летом и осенью. Бискайские южные киты в Северной Атлантике не поднимаются выше 60° северной широты (севернее обитают гренландские киты). Тех же правил, видимо, придерживаются и австралийские южные киты mutatis mutandis [25] — в южном полушарии они не заплывают южнее 60-й параллели.
И тут возникает вопрос. Крилем богаты только субполярные воды, в которых южные киты не бывают, следовательно, у китов есть и какие-то другие источники питания. Но какие? На этот счет мы располагаем только сведениями, которые содержатся в трудах старых авторов. Граф де Ласепед [26] — один из тех авторов, чьи сочинения отличаются весьма точными и достоверными фактами и наблюдениями, и, кроме того, человек, поистине влюбленный в китов, — указывает, что бискайские киты объедаются рыбой, в частности тресковыми (треской, пикшей, мерланом, хеком), скумбриевыми (макрелью) и сельдевыми (сельдью, сардинами, шпротами).
Нередко случалось, говорит граф де Ласепед, что китобои извлекали из желудка убитого кита до тонны только что проглоченной сельди. [27]
Интеллект
После описания радостей гастрономических перейдем к радостям чувственным, радостям общественной жизни и радостям «интеллекта»…
Семенники самцов китообразных скрыты в брюшной полости, позади почек; у гладких китов их длина составляет 30–35 см, а вес — 15–20 кг. Однако они вырабатывают сперматозоиды меньших размеров, чем семенники человека… Половой член морских исполинов — предмет разнообразных фривольных толков — составляет примерно одну десятую длины тела (то есть 1 м 80 см для 18-метровой особи) и имеет постоянную форму. В состоянии покоя он свернут в виде буквы S и находится в так называемой половой сумке* в горизонтальном положении. Когда начинается эрекция, половая сумка открывается в половое отверстие и он разворачивается самое большее на две трети. Половой член китов — орган фиброзно-эластичный, в отличие от полового члена человека, органа сосудистого.
У самок небольшое влагалищное отверстие расположено перед анальным отверстием: причем во влагалище различимы не только большие и малые половые губы, но также и клитор (уточняем для тех, кто может усомниться в наличии чувственного наслаждения у столь крупных животных). Овуляция провоцируется совместным действием нескольких эндокринных факторов, которые в свою очередь зависят от окружающих условий (температуры воды, освещенности и т. д.). По всей видимости, она блокируется лактацией, так что даже в идеальном случае самки гладких китов могут зачать малыша только раз в два года. (Низкая рождаемость не внушает оптимизма по поводу возможности восстановления сильно сократившихся популяций.)
На развороте: «Страстное» (какое еще слово подобрать?) объятие гладких китов на поверхности. Иногда совокупление происходит именно в таком положении.
Не буду возвращаться к тому, как проходят бранная церемония и совокупление, которые подробно наблюдали Филипп, Фалько и их товарищи. Беременность длится примерно 12 месяцев. Самки выбирают для родов уединенное место с неглубокими и относительно теплыми водами. Как у всех китообразных, малыш появляется на свет хвостом вперед. При родах роженице помогает друг ая взрослая самка, которую шутливо называют «тетушкой». Вес новорожденного составляет около 12 % веса матери (то есть приблизительно 5 т для самки весом 40 т), а длина — одну четвертую длины матери (4,5 м для 18-метровой самки). Малыш получает молоко из двух молочных желез, расположенных у мамаши в паху в особых двух щелях (по бокам полового отверстия): в нем содержится в пять раз больше калорий, в десять раз больше жиров, в два раза больше белков, в четыре раза больше твердых веществ и в полтора-два раза больше минеральных веществ, чем в коровьем молоке. За семь дней китенок удваивает свой вес (теленок — за 47 дней, ребенок — за 180 дней) — явление исключительное среди животных, вынашивающих один плод. (Китиха, хотя у нее, как у большинства самок высших млекопитающих, матка двурогая, вынашивает только одного детеныша.) Примерно с полгода китенок высасывает в сутки около 50 кг молока, на столько же прибавляет каждый день в весе и каждый же день вырастает на 3 см. Лактационный период заканчивается с прибытием на летние субполярные пастбища, где китенок должен как следует «запастись жир-ком», чтобы благополучно перенести первую зиму.
Мать окружает малыша неусыпной заботой и ни за что на свете не бросает его. Китобои — увы! — прекрасно это знали. Уже в XVI веке Гийом Ронделе писал о самке бискайского кита: «По бокам у нее два больших плавника, она пользуется ими при плавании, а также прячет под ними своих детенышей, когда они напуганы (…) Самца поймать труднее, самку проще, особенно если она с детенышем, ибо в этом случае она пытается спасти его, а спастись самой ей уже не удается». В начале XIX века Ласепед сообщал следующее: «Самку этого вида убить легче, чем самца, когда она с детенышем: она так его любит, что никогда не бросит». Однажды, сто с лишним лет назад, рыболовы-баски загарпунили где-то в районе Сан-Себастьяна малыша бискайского южного кита — тут же появилась мать, оборвала линь и освободила раненого детеныша; на следующее утро детеныша нашли мертвым недалеко от берега и отбуксировали его к порту; самка следовала за судном, а потом шесть часов ждала, несмотря на выстрелы, которыми ее отгоняли.
Подобное поведение — поддержка, помощь особи, находящейся в опасности, — отличает не только матерей, пекущихся о жизни своих детенышей. Это поведение свойственно членам стада в целом. Такое развитие первичного инстинкта, превращающегося уже в нечто почти «осознанное», выливается, вероятно, в своего рода знание, а оно, в свою очередь, предполагает наличие «языка» — в той мере, в какой он требуется для предупреждения об опасности, ее описания, указаний о том, как ее избежать и т. д. Барон Кювье, известный естествоиспытатель, понимал это еще в прошлом столетии. Вот что он писал о морских исполинах: «Они склонны жить стадом, порой довольно большим; матерей связывает с малышами самая пылкая нежность, между некоторыми самцами и самками существует сильное чувство; все друг друга защищают, и нет никакого сомнения в том, что они помнят пережитые опасности, по едва уловимым признакам чувствуют их приближение и спасаются от них бегством».
Никто не сомневается, что у китообразных огромный мозг — не только по абсолютным размерам, но и относительно размеров тела, как не сомневается и в том, что это обстоятельство является бесспорным доказательством наличия у них разума. [28] Однако в способности понимать, анализировать и делать выводы есть определенные градации. С этой точки зрения, усатых китов превосходят зубатые киты (кашалоты, дельфины, косатки). Но в общем и целом «интеллектуальной уровень» китообразных (мы бы посчитали коэффициент умственного развития, будь у нас возможность провести тесты), видимо, чуть выше, чем у большинства других животных… Язык китообразных — это комбинация языка телодвижений («жестов» — прыжки, различные способы плавания, знаки, подаваемые плавником и хвостом, ласки и т. д.) и звуков, а точнее — звуковых импульсов. И опять-таки это отметил еще граф де Ласепед: «Таким образом, можно было бы в буквальном смысле считать, что с течением времени и благодаря обществу себе подобных, а также благодаря непреодолимому влиянию тяжелых ощущений, постоянно обновляющихся впечатлений и длительных привязанностей китообразные приобрели некий несовершенный, но тем не менее достаточно явный зачаток языка в прямом смысле слова». Работы современных ученых, за которыми я внимательно слежу, и выводы, сделанные на основе исследований отряда «Калипсо» (мы изучали кашалотов, полосатиков, серых китов, горбатых китов [29], а теперь — и южных китов), подтверждают удивительную интуицию Ласепеда. «Музыка» китообразных — это организованная речь, которая обладает определенной структурой и достигает значительного уровня абстракции.
Филиппу удается не отставать под водой от самки, которую преследуют своими ухаживаниями два кита.
Вот «любовный поцелуй» гладких китов Вальдеса… Потом киты повернутся друг к другу брюхом, чтобы соединиться и дать начало новой жизни.
Снимок, сделанный впервые в мире: подводное совокупление гладких китов: белесая дуга в центре фотографии — половой член самца в состоянии эрекции.
Желающие продолжить изучение этого языка столкнутся только с одним препятствием — исполины морей встречаются теперь исключительно редко. Может быть, среди морских животных у человека был единственный возможный собеседник, а он превратил его в масло для ламп. Самое же печальное состоит в том, что уничтожение китов продолжается — ради губной помады и консервов для собак и кошек.