ШЛЮП «РАЙО» — ЗАБЛУДИВШИСЬ В ЛАБИРИНТЕ
ИСТОРИЯ ОДНОГО ОТКРЫТИЯ
ПРОПОВЕДЬ ЕВАНГЕЛИЯ И КОРЬ
ДИОГЕН, ЖИВУЩИЙ НА КРАЮ СВЕТА
ПРЕЛЕСТНЫЕ МХИ
Антарктическая экспедиция «Калипсо» проходила не так гладко, как нам бы хотелось. Несколько раз дело даже принимало весьма серьезный оборот. Хотя мы полюбовались великолепным зрелищем моря и полярных льдов, и прекрасными айсбергами, у подножия которых в фантасмагории пузырьков воздуха и ледяных зеркал аквалангисты погружались под воду, и изменчивыми красками океана, и китами и тюленями, и пингвинами, и неизвестными нам животными, не все воспоминания об этой экспедиции приятны. Мало того что мы были вынуждены переносить снежные заряды, сильнейшие морозы и неудобства, связанные с двухмесячной теснотой, наше путешествие осложнилось еще и серьезной аварией. «Калипсо» попала во льды — у нас поврежден гребной вал и погнут винт. Надо становиться на ремонт.
Когда после долгих дней трудного плавания мы снова входим в порт Ушуая, оказывается, что его судоремонтные мастерские не располагают оборудованием, необходимым для ремонта нашего судна. Мы должны идти в доки самой крупной местной гавани — Пунга-Аренас. Этот чилийский город, расположенный на берегу полуострова Брансвик, господствует над Магеллановым проливом.
Основанный в 1848 году Пунта-Аренас сначала был исправительной колонией. Он был полностью разрушен во время бунта, затем через двадцать лет отстроен вновь. В настоящее время это главный промышленный центр южной Патагонии.
Судно с трудом втаскивают на слип. Но для этого его сначала нужно было поставить на тележку и поднять из воды: оборудование здесь весьма примитивное. Ремонт закончен. Спуская «Калипсо» на воду, погнули обтекатель носового лота и сам лот…
Почти напротив Пунта-Аренас, как зарубка на острове Огненная Земля, открывается залив Инутиль — «Бухта Бесполезная». Неужели это символ нашей экспедиции, посвященнной морским кочевникам? Не хочу так думать. Пусть мы мало что можем для них сделать, пусть их отвергает «цивилизованное» человечество (в наше время на Земле совсем не осталось места для «дикарей»), я все же верю, что наши труды не окажутся напрасными. Миллионы телезрителей увидят, как живут последние кауашкары; многочисленные читатели прочтут эту книгу; может быть, мне удастся донести до зрителей и читателей простую мысль: жизнь — это разнообразие, однообразие — это смерть.
Выстроившись в ряд, косатки рыщут в поисках добычи. Эти хищники, обитающие во всех морях Мирового океана, — самые крупные, самые красивые и самые умные из дельфинов.
Чем больше на нашей планете самых разных видов растений и животных и чем больше люди, населяющие ее, отличаются друг от друга, тем больше на ней жизни. Чем больше мы уничтожаем ботанических и зоологических видов и чем больше стандартизируем культуры народов, тем ближе мы к смерти. Кауашкары, наверное, уже слишком малочисленны — и слишком отчаялись, так что они не могут не исчезнуть. Но другие формы жизни цветы, зверей, самобытные культуры — можно спасти на благо всех.
Я думал, что раз-другой вырвусь из Антарктики, чтобы навестить отряд Мишеля Делуара и Бернара Дельмота на архипелаге, но не смог этого сделать. Слишком много неожиданностей — приятных и неприятных — подстерегало нас у паковых льдов. Теперь меня, как и Филиппа, тянет снова встретиться с необычным и непростым миром островов и проливов архипелага Огненная Земля. Нам придется зайти и в Пуэрто-Эден за группой Делуара — Дельмота.
Но пока «Калипсо» стоит в доке Пунта-Аренас, Филипп хочет обследовать окрестности, чтобы установить, нет ли поблизости индейских поселений.
Шлюп «Райо»
Наконец все готово к этому походу. Филипп нанял рыболовный шлюп «Райо», который под парусами может развивать скорость в три с половиной узла; кроме того, на шлюпе установлен запасной дизельный двигатель, позволяющий ему развивать больше пяти узлов. Это небольшое, скромное и бесшумное, одним словом, совершенно «эколо-гическое» судно.
На шлюпе пойдут Альбер Фалько, Ги Жуа, Райомон Коль, Колен Мунье, Иван Джаколетто, Кристиан Бонниси и Франсуа Дорадо. Вся эта команда выходит в поход из Пуэрто-Оуэна. Ги Жуа первым делом прикрепляет к верхушке мачты огромную антенну — отряду нужна радиосвязь. Бонниси и Фалько сразу же принимаются разбирать насос, который вот-вот выйдет из строя. Колен Мунье берет на себя осмотр парусов — его кислая улыбка по окончании этого обследования достаточно красноречиво говорит о том, что они не совсем новые…
Во времена своего расцвета индейцы, жившие на крайнем юге Америки, были полными хозяевами необъятных просторов воды и островов. Европейцы — первооткрыватели этого района — не могли даже мысли допустить, что первобытные люди способны преодолевать на своих гребных лодках такие значительные расстояния: мало того, что в этих краях часто штормит, здесь еще невероятно трудно ориентироваться в лабиринте бесчисленных островов и проливов. В XVIII веке отец Гарсиа Марти считал, например, что коренное население состоит из многочисленных обособленных групп, населяющих берег того или иного острова. Так, он говорил о племенах «кайлен», «тайатаф», «лечелейеск», «I уэмал», «печерей» и т. д. А на деле это были все те же морские кочевники, которые преспокойно проделывали между островами архипелага путь в сотни миль. В зависимости от времени года они уходили на какой-нибудь известный только им островок (где их ожидали оставленные ранее остовы хижин), а потом, в определенный срок, возвращались в бухту, из которой ушли. Филипп и его товарищи хотят побывать хоть на некоторых из этих островов и проливов.
Однако люди предполагают, но… не всегда располагают. Вечером того же дня, когда «Райо» вышел в море, Ги Жуа поймал по рации тревожные новости: получен приказ вернуться в порт, поскольку ни одно судно не имеет права плавать в этих водах без официального лоцмана — здесь рядом проходит граница с Аргентиной. В случае конфликта в этих проливах будет базироваться чилийский военный флот, глубина проливов является военной тайной. [44]
Филипп решает не обращать на этот приказ никакого внимания и продолжает путь, соблюдая полное молчание в эфире. Однако не мешает все-таки уйти подальше от острова Доусон, где размещается военная база.
Но что может шлюп, идущий со скоростью пять узлов (в лучшем случае), против целого сторожевого подразделения чилийского национального флота? В ту минуту, когда «Райо» пытается развернуться, чтобы войти в узкий пролив, появляется быстроходный военный катер. Со страшным ревом разрезая поверхность моря, он несется прямо на шлюп с наведенными на него пулеметами. Катер останавливается в самый последний момент, взбив за кормой мощную струю. Офицер отдает в мегафон приказ шлюпу следовать за ним в порт — и на этом «пиратская» экспедиция Филиппа заканчивается.
«В порту офицеры, — рассказывает Филипп, — очень приветливо, что совершенно не соответствовало грозному виду катера, предложили нам выпить кофе. Нам объяснили, что теперь все чилийские проливы являются запретной зоной. Открыт только Магелланов пролив, которым пользуются суда всех стран мира.»
Неудача экспедиции Филиппа послужила нам уроком. Что ж, остается только присоединиться к отряду Делуара — Дельмота и поработать несколько недель в Пуэрто-Эдене с живущими там индейцами. А «Калипсо» встанет там в порту на якоре. На этом наша экспедиция и закончится. Возможно, нам еще удастся разок-другой выйти в море на зодиаках, обманув бдительность наших милых военных. Но сделать это будет нелегко.
Заблудившись в лабиринте
«7 марта. Мы снова в Пуэрто-Эдене после трехнедельного перерыва. Со дня на день ждем прихода „Калипсо“. Отдыхая в Вальпараисо, мы узнали о неудачах, постигших наших товарищей в Антарктике, потом о срыве экспедиции „Райо“. Теперь Паша и Филипп направляются к нам.
Иногда проливы архипелага заводят в тупик; изучение этих тысяч островов и проливов еше не полностью завершено.
Похоже, они с нетерпением ждут знакомства с индейцами. Думаю, что благодаря помощи доктора Клэр-Василиадиса мы проделали основательную подготовительную работу. Однако надо еще уточнить многие подробности образа жизни и верований народа каноэ.
От Вальпараисо до Пуэрто-Эдена мы добрались с большими трудностями. Чилийский морской флот, до сих пор относившийся к нам внимательно и предупредительно, стал вдруг чинить препятствия. Причина их ясна: закончились выборы, доктор Альенде переизбран на пост президента республики, но по всему чувствуется, что он не хозяин положения. Если должен произойти военный переворот, как думают многие (несмотря на традиционную „лояльность“ чилийской армии), морякам не до участи двадцати семи кауашкаров и пяти человек из отряда Кусто!
Боюсь, как бы политическая ситуация не помешала нам продолжить работу.
Мишель Делуар высаживается с зодиака на небольшой галечный пляж. Кауашкары оставили здесь остовы хижин, в следующее посещение им останется только натянуть на них несколько шкур.
По всему архипелагу встречаются такие нагромождения пустых раковин. Бросать раковины от съеденного моллюска в воду категорически запрещалось — это было табу у кауашкаров.
Трудно предугадать, до чего могут дойти репрессии в случае государственного переворота.
Как бы то ни было, несмотря на препятствия, чинимые флотом, мы в Пуэрто-Эдене. Здесь мы с радостью вновь встречаем доктора Клэр-Василиадиса, и индейцы принимают нас дружелюбно. Для них политическая ситуация не имеет никакого значения. Они вне всякого традиционного разделения на социальные и идеологические группировки. Они просто живут — да и сколько им еще осталось жить?
8 марта. Разглядывая кауашкаров, я замечаю, что у них почти нет растительности на лице. Такое впечатление, будто они гладко выбриты, — целые часы они посвящают выдергиванию волос. У меня это вызывает изумление. Может быть, это остатки былого франтовства. По словам капитана Фицроя, в его времена они выдергивали себе волосы по всему телу, и только на голове оставляли густую и длинную шевелюру, какой сейчас у них уже нет. Кстати говоря, раньше женщины носили волосы короче, чем мужчины: они обрезали их на уровне ушей с помощью заостренной раковины.
На рассвете мы присутствуем при отъезде двух индейских семей, которые, отрешившись от обычной неподвижности, на два-три месяца отправляются охотиться на острова. Там они встретятся с двумя другими семьями, уже прибывшими на нужное место. Мы стараемся выяснить (доктор Клэр-Василиадис служит нам переводчиком), как попасть на место встречи, и в полдень выходим вслед за ними на зодиаках.
Трудно плавать в этих проливах. Карты нет. Никаких ориентиров нет: все — острова, бухточки, мысы, вода — похоже одно на другое, все везде одинаковое. Дождь и туман постепенно затягивают серой пеленой однообразную растительность островов. Здесь очень легко заблудиться. Через несколько часов уже невозможно определить, откуда вы вышли в море…
Именно так с нами и случилось! Даже имея компас, даже набрасывая по пути очертания берегов, чтобы ориентироваться при возвращении, мы все-таки сбились с дороги. Мы плыли четыре дня и к вечеру четвертого уже не знали, где находимся. Из трех зодиаков только один работает сносно. Чтобы бесстрашно бороздить эти воды, надо быть кауаш-каром! А тут еще постоянные дожди и туман. Проводим ночь у скалы под непрекращающимся дождем…
Утром нас находит… вертолет „Калипсо“ и ведет до Пуэрто-Эде-на. „Калипсо“ пришла вчера в наше отсутствие. В деревне им сказали, что мы вышли в море. С рассветом они отправились на поиски. В конце концов мы бы, наверное, и сами сориентировались в этих проливах и островах и добрались бы до порта. Но, боже, как приятно было в тот день видеть вертолет, после того как мы несколько часов просидели дрожа на камнях!»
История одного открытия
Вот мы все и собрались снова на борту «Калипсо». Встреча теплая, но настроение не самое лучшее. «Прошедшая» Антарктику команда устала. Неприятности, суровый климат и напряженная работа дают себя знать. Если в ближайшие дни нам удастся как следует поработать, то мы здесь надолго не задержимся. Сейчас начало марта. Нас не перестает тревожить изменение политического климата в Чили.
Вечером, сидя вокруг большого стола в кают-компании, обобщаем все сведения, которые мы уже получили во время экспедиции «Кауашкары». Мы обследовали территорию каушкаров — по воде и под водой. Мы завязали с ними знакомство. Мы видели их теперешнее бедственное состояние. Разузнали о технических приемах их предков, об их пище, способе добывания огня, традиционной одежде и т. д. Но многие области, многие стороны деятельности и мышления индейцев остались еще не изученными.
Чтобы мы все чувствовали себя лучше вооруженными на этом завершающем этапе поисков знаний, — в этой антропологической экспедиции, в конце концов оказавшейся для нас столь неожиданной, — я прошу доктора Клэр-Василиадиса напомнить нам в основных чертах историю того, как Европа открывала индейцев на юге Америки. Вот вкратце его рассказ.
Началось все, конечно, с Магеллана. Именно Магеллан, войдя в пролив, носящий теперь его имя, замечает «огни на берегу» и дает название Огненной Земле. В «Путешествии Магеллана» Пигафетта [45] пишет, что они видели людей огромного роста, с раскрашенными красным лицами и обведенными желтыми глазами; тела их были покрыты шкурами странного зверя — уши мула, верблюжье туловище и лошадиный хвост (очевидно, это были шкуры гуанако).
Вскоре после первого кругосветного путешествия король Испании снаряжает еще шесть кораблей в Южную Америку; подробности — кораблекрушения, мертвый штиль и т. д. — опускаем. А 22 апреля 1526 года на самом западе Магелланова пролива европейцы впервые встречают индейцев архипелага (видимо, индейцев она). «Эти индейцы размахивали головнями, — рассказывает Хоффре де Лоайса, возглавлявший экспедицию, — и кое-кто из нас подумал, что они подожгут корабль. Приблизиться они не осмелились, а мы не смогли преследовать их на шлюпке, потому что их лодки шли быстрее наших.»
Экспедиция следует за экспедицией; многие терпят трагические неудачи; цинга, голод, кораблекрушения унесли немало человеческих жизней. Но после того как Диего де Альмагро обследует юг Чили (1535–1537), от Перу европейцы уже идут сушей. Покорение страны арауканов было долгим, трудным и кровопролитным. В 1553 году два корабля, вышедшие из недавно построенного в Чили порта Вальдивия, достигают острова Чилоэ и «целого леса отдельных островов и архипелага Чонос, с их бесчисленными заливами и бухточками»; здесь им оказывают сопротивление индейцы чоно.
В 1557–1559 годах другой корабль, отправившийся из того же порта под командованием капитана Хуана Ладрильеро, совершает целый ряд важных открытий: пролив Фаллос, архипелаг Мадре-де-Дьос, пролив Консепсьон, фьорд Эйре, пролив Месье, залив Пеньяс, острова Байрон и Уэджер, пролив Нелсон, пролив Сармьенто, Сено-Ультима-Эспе-ранса и, наконец, Магелланов пролив… Ладрильеро не только тщательно наносит на карту этот лабиринт проливов и островов, но и дает точное описание ледников, гор, климата, фауны, флоры и, наконец, аборигенов этого района. Некоторые открытые им острова и проливы получат названия уже после его смерти. Но именно Ладрильеро от имени короля Испании, как того требовал церемониал, закрепляет за своей страной владение всем краем.
В 1578 году Магеллановым проливом проходит английский корсар Фрэнсис Дрейк — и с этой минуты Испания трепещет за свои владения в Южной Америке. Испанцы хотят укрепить вход в пролив, имеющий стратегическое значение (идут даже разговоры о том, чтобы протянуть с одного берега на другой цепь…), и пытаются заселить берега пролива иберийскими иммигрантами — побладорес. Заселение не обходится без человеческих жертв, настолько здесь суровы климатические условия. Но все-таки именно эти поселенцы постепенно завершают изучение края. В 1584 году в проливе закладывают первый город Номбре-де-Хесус: сначала ставят крест, потом сколачивают виселицу и, наконец, насыпают холм земли, под которым зарывают пергамент — акт о праве владения; чуть подальше строят другой городок, Сьюдад-дель-Рей-Фелипе; через два года из всех поселенцев в живых остается только один человек (подобранный англичанином Кавендишем)…
На островах архипелага сохранилось еще сравнительно много южных морских котиков. Множество котиков истребили кауашкары и, главным образом, жители острова Чилоэ.
Этот мигрирующий малый полосатик ищет убежища в водах пролива Месье. Если он выбросится на берег, это будет удачная находка для морских кочевников.
В состязание вступают голландцы: Себальд де Веерт и Симон де Корд; Георг Шпильберг; Якоб Лемер (открывший пролив, носящий теперь его имя, и мыс Горн); Якоб Лермит (по его мнению, «дикари больше похожи на зверей, чем на людей: мало того что они разрывают людей на куски и пожирают сырое, сочащееся кровью мясо, в них не заметно ни малейшего следа религиозности и благочиния»); де Броувер, обследовавший остров Эстадос (мы тоже побывали на этом острове, перед тем как вернуться в Ушуая).
В XVII веке целый ряд мореплавателей, привлеченных мифом о местном Эльдорадо, бороздит Магелланов пролив и близлежащие воды. Ходят слухи, что где-то на островах стоит сказочный «Град Царей», полный золота и драгоценных камней… А если говорить более прозаически — испанские войска захватывают крупный остров Чилоэ. Миссионер-иезуит отец Эстебан изучает язык чоно и составляет для индейцев катехизис. Другие миссионеры обращают «дикарей» в «истинную веру». [46]
В XVIII веке имеющиеся сведения об индейцах постепенно пополняются. И не последнюю роль в этом деле сыграли крушение английского военного корабля «Уэджер» и последовавшая за тем одиссея членов его экипажа; одни из них пробирались через острова и проливы к Бразилии, другие — к Чилоэ. Потерпевшие крушение (среди них был и Джон Байрон, возглавивший впоследствии не одну экспедицию) долгие месяцы живут среди туземцев и как туземцы… Так же живет на берегу залива Пеньяс отец Гарсиа Марти, отличный миссионер и тонкий наблюдатель, особенно интересовавшийся обычаями коренного населения.
В конце XVIII века в Магеллановом проливе один за другим, а порой и одновременно, побывали крупнейшие исследователи — Бугенвиль из Франции, Джемс Кук из Англии… Кук отзывается об индейцах не слишком лестно: это отвратительные каннибалы, и «в области чувств они ближе к зверям, чем к какой-либо из наций.» Бугенвиль, напротив, в духе мыслителей эпохи Просвещения стремится наблюдать нравы этих людей. Он первый развенчал бытовавший миф об огромном росте жителей этого края. Он свидетельствует, что все встреченные им туземцы были не выше 6 футов, а зачастую и ниже того.
Наконец в XIX веке вместе со зверобоями и китобоями (Уэдделл, Дж. Кларк Росс) здесь появляются и ученые — Паркер Кинг, Фицрой и другие. Кинг и Фицрой во время своей трехлетней экспедиции (1826–1830) захватили троих индейцев (двух из племени кауашкаров и одного из племени яганов), которых Фицрой в 1831 году, путешествуя с Дарвином, вернул на родную землю. [47]
Конец истории всем более или менее известен: в 1842 голу Чили занимает всю западную Патагонию и берет под контроль Магелланов пролив — главным образом, чтобы основать там исправительные колонии… Индейцы, столкнувшись с западноевропейской цивилизацией, постепенно исчезают с лица земли или же смешиваются с другими народами. Они представляют собой интерес только для немногочисленных этнографов… и охотников на пушного зверя, которым они служат в качестве проводников и поставщиков меха.
Проповедь евангелия и корь
Когда доктор Клэр-Василиадис заканчивает в этот вечер свой рассказ, оказывается, что мы не затронули еще многих вопросов, касающихся истории индейцев, живущих на юге Латинской Америки. В этом разговоре нам были понятны даже не все слова.
Первоначально кауашкары населяли среднюю часть архипелага Огненная Земля. На севере архипелага жили чоно, сейчас окончательно исчезнувшие, на юге — яганы.
Чоно, расселившиеся по берегам залива Пеньяс вплоть до южных островов архипелага Чонос, были, вероятно, народом более «техническим», чем кауашкары, более «развитым», если хотите; но, по непонятным причинам, они полностью исчезли в XVIII веке. Их отношения с кауашкарами были довольно странными: сегодня они вместе пируют у туши выбросившегося на берег кита, а завтра сходятся лицом к лицу в смертельной схватке… Но так или иначе, они вели такую же жизнь морских кочевников.
Яганы, чья территория простиралась от пролива Бигл до острова Наварино и прилегающих к нему земель, тоже представляли собой «народ каноэ». Но они широко использовали в качестве источника существования и стада гуанако, водившиеся на острове Огненная Земля. Яганы поддерживали связи с индейцами она. Очень рано обращенные в христианство (?), яганы стали жертвой незнакомой им болезни, против которой у них не было никакого иммунитета. Дело в том, что в 1850 году пастор Томас Бриджес открыл в Ушуая школу и больницу для индейцев. В 1855 году там началась эпидемия кори. И если до эпидемии насчитывалось 949 яганов, то после нее их осталось меньше половины. Яганы так и не оправились от этой катастрофы; последние представители этого племени чахнут сейчас в небольшой резервации на северном побережье острова Наварино.
Чоно, кауашкары и яганы составляют все индейское население архипелага Огненная Земля. Раньше три этих племени объединяли под общим безликим, даже презрительным названием «огнеземельцы», присовокупляя к ним заодно и племя она, которое с Огненной Землей только граничило.
Над индейским селением Пуэрто-Эдена собираются туман и облака. Здесь беспрерывно идет дождь, и порой индейцы пьют пресную воду, которая скапливается на поверхности моря.
Она — неизвестно, как они попали на свою родину, поскольку они не умели пользоваться лодками (предполагают, что они пересекли Магелланов пролив пешком во время последнего ледникового периода), — были очень быстро уничтожены испанскими поселенцами. В 50-х годах нашего века оставались только отдельные представители этого племени и небольшая группа в районе Рио-Гранде в Аргентине — все метисы, у которых в жилах почти не сохранилось крови она. «Калипсо» застала последнего, вернее, последнюю из она — 80-летнюю старуху… Здесь вполне уместно сказать, что у этого племени индейцев не было других источников существования, кроме истребленных овцеводами стад гуанако; что они становились жертвами настоящей охоты на людей (было время, когда за каждого она убийца получал солидное вознаграждение — до фунта стерлингов); мало того, их истребляли массами с помощью отравы — например, начиняя стрихнином тушу выбросившегося на берег кита, которой затем питалось целое племя…
Кауашкары утратили почти все, что делало их племенем гордым и независимым. Они одеты в лохмотья, живут в лачугах и, увы, видимо, обречены на вымирание.
Но окончательно смешались все названия племен тогда, когда чоно, кауашкаров, яганов, она и… техуэльче объединили под общим названием «патагонцы». (Слово «патагонец» означает «большеногий» — так называли индейцев, живущих в пампасах, по той причине, что иногда они оборачивали ноги шкурами.)
Сейчас во всех тонкостях этих названий наконец-то разобрались. Поздновато, пожалуй. Это я уже говорил по поводу китов и натуралистов, но то же самое. можно сказать и про первобытные народы и этнографов. Сначала приходят охотники и поселенцы, а ученые довольствуются тем, что остается, если хоть что-нибудь остается…
До сих пор не выяснено, как возникли различные индейские племена, жившие на крайнем юге Южной Америки. Они сильно отличаются от других народностей континента (инков, арауканов и т. д.) Может быть, они иного происхождения? Вряд ли. Заселение южной Патагонии началось в конце последнего ледникового периода по мере отступания льдов с севера на юг от высоких террас к долинам. Дольше всего ледяной покров сохранялся на архипелаге Огненная Земля. Возможно, что чоно, кауашкары и яганы (и даже она) появились на своих землях сравнительно недавно — в шестом и пятом тысячелетиях до нашей эры.
Диоген, живущий на краю света
В бидонвиле кауашкаров в Пуэрто-Эдене, куда я приезжаю вместе с аквалангистами «Калипсо» и доктором Клэр-Василиадисом, наиболее гнетущее впечатление на меня производят сами индейцы — ведя бездеятельное, бессмысленное, вялое существование, они безнадежно погрязли в своем отчаянии, как в топком болоте… Будь у них, по крайней мере, хоть чуточка воли, возможно, еще не все было бы потеряно. Но увы… Некоторые народы, столь же обездоленные, не отказались от борьбы. А кауашкары — отказались. Единственное удовольствие, которое они себе позволяют, да и то все реже и реже, — это отправиться в одиночку или всей семьей в плавание по проливам архипелага либо на охоту, чтобы вспомнить добрые старые времена..
Мы хотим ознакомиться с бытом одного из пяти сохранившихся в Пуэрто-Эдене семейных кланов. «Главу» дома — старейшину, хотя он еще не так стар, — зовут Хосе Тонка. Это маленький коренастый человек, чей физический облик вполне типичен для этнической группы, которую он представляет. Все кауашкары невысокого роста: мужчины — от
1 м 54 см до 1 м 58 см (самый высокий мужчина имел рост 1 м 63 см), женщины — от 1 м 44 см до 1 м 46 см.
Но небольшой рост компенсируют очень сильные тело и руки. Руки у кауашкаров чрезвычайно длинные и мускулистые, ведь их постоянное занятие — гребля. Ноги, напротив, кажутся короткими и слабыми. Ступни плоские — отчего так своеобразна и походка индейцев, а подошва покрыта толстой кожей. Суставы же даже у очень пожилых людей сохраняют удивительную гибкость.
Цвет кожи — от светлого коричневато-желтого до темно-коричневого; лицо, как правило, темнее тела. Черты лица монголоидные, скулы широкие, глаза немного раскосые.
У кауашкаров встречаются почти все известные глазные болезни (воспаление век, слабое зрение). Многие из них очень тучны, несмотря на свою нищету.
Система кровообращения у них не в порядке (не связано ли эго с депрессией, а также с неумеренным потреблением алкоголя и сахара?). Живут они скученно (между прочим, рядом с собаками, на которых полно насекомых-паразитов), а поэтому между ними легко распространяются инфекционные болезни, в частности туберкулез, корь и сифилис. Наконец, среди них наблюдались многочисленные случаи преждевременного старения.
Все эти физические недостатки не мешают кауашкарам обладать некоторыми исключительными способностями. Таких способностей, по крайней мере, три. Кауашкары гибки. Выносливы к холоду: раньше дети ходили голышом по снегу, а малышей начинали выкатывать в снегу прямо с рождения; еще и сейчас все племя купается иногда в разгар зимы, когда для этой процедуры им приходится раскалывать лед на воде. Наконец, они совсем не боятся высоты: рядом с бидонвилем Пуэрто-Эдена стоят две металлические опоры линии электропередачи, на верхушках их, на высоте около сорока метров, установлены небольшие платформы без ограждения; кауашкары взбираются туда целыми группами и наблюдают, как в пролив заходят суда; комментируя события, они хлопают друг друга по спине, как будто находятся посреди деревенской площади; может быть, эта уверенность движений в какой-то мере объясняется тем, что каждую весну они лазят на отвесные скалы за яйцами морских птиц, которые употребляют в пищу.
Одна из наиболее странных физиологических особенностей кауашкаров заключается в том, что у них всех кровь принадлежит к нулевой группе. Носителем подобного наследственного фактора является рецессивный* ген*. И если какая-нибудь этническая группа полностью вся имеет в крови этот ген, то согласно законам генетики это означает, что данная группа является «чистой расой», избежавшей экзогенного влияния других этнических групп и не имеющей примесей «чужой» крови. Подобное явление редко встречается среди представителей человеческого рода.
Чтобы обеспечить себе ужин, семья Тонка добирается на лодке, сделанной уже не самими индейцами (но отремонтированной кое-как собственными руками), до небольшой бухточки, которая осыхает в отлив. Вся семья разбредается по дну бухты, вооружившись старыми двузубцами из расщепленного куска дерева, которыми индейцы с незапамятных времен пользовались для ловли морских ежей. Но сегодня этот трудоемкий процесс сбора — лишь карикатура на способ добывания пищи их предков, живших только морем и ради моря, вечных кочевников водного царства…
Габриэлла, жена Хосе Тонка, возможно, еще помнит время, когда океан был более щедр, а кауашкары вели жизнь более достойную и более счастливую. Мерседес, дочь, уже не помнит даже того времени, когда ее отец был хозяином собственной судьбы и жил свободным охотником на-свободных водах… Теперь, чтобы свести концы с концами, Хосе Тонка вынужден наниматься на работу на разработки Гуарельо. Морские кочевники давно уже перестали быть хозяевами в проливах.
Старый Панчоте, строитель лодок, с грустью думает о временах, когда кауашкары были счастливым народом, — до появления европейцев.
Роса одна из немногих женщин племени — хорошо знает, что ее народ теперь осужден на вымирание.
Несколько членов отряда «Калипсо» предпринимают новую экспедицию в проливы, надеясь встретить последних кауашкаров-охотников.
Когда мы с доктором Клэр-Василиадисом вошли в лачугу Хосе Тонка, чтобы снять его на кинопленку и расспросить индейца о его жизни и о жизни его предков, у меня возникло полное ощущение, что мы проникли в потайную нору старого, больного и ожесточенного зверя, чьи пугливые малыши сгрудились в углу. Упрямое лицо старика выражает только отчаяние и страх.
«Хосе, Габриэлла, сколько у вас было детей?» — спрашиваю я. Молчание… «Ну хорошо, не можете ли вы?…» — «Нет! Нет! Нет!» — говорит Тонка, не дожидаясь ни конца моего вопроса, ни перевода доктора Клэр-Василиадиса… «Ваш отец был охотником?» — продолжаю я. «Да», — отвечает Тонка. «А вы — вы тоже охотитесь?» Молчание.
Некоторое время на все вопросы Хосе Тонка отвечает только: «Нет! Нет! Нет!» Или делает вид, что не понимает, о чем идет речь… Он замкнулся в себе. Он не хочет слышать ни о тюленях, которых раньше было так много, ни о китах, у которых такое вкусное мясо, ни о моллюсках, за которыми во времена его юности женщины ныряли в ледяную воду… Одно только упоминание обо всех этих утраченных радостях причиняет ему боль. Он гонит их прочь, желая стереть из памяти, ибо воспоминания делают его теперешнюю жизнь еще более жалкой. Я прекрасно понимаю, что он не хочет воскрешать их. И я не настаиваю. У доктора Клэр-Василиадиса, как и у меня, к горлу подступает комок.
Мы уже собираемся покинуть хижину из покосившихся досок и толя, когда Хосе Тонка начинает говорить. Он рассказывает, как его отец — и даже отец его отца — охотились на оленя гуэмал, как они ловили тюленей, добывали выдр и грызунов. Лицо его оживляется. Кажется, он забыл, кто он есть сегодня, и вернулся назад, ко временам расцвета своего племени. У меня такое впечатление, что он грезит наяву. Да, кауашкаров осталось теперь только двадцать семь человек. Но они как будто снова превратились, по какому-то волшебству, в сильный, счастливый и полный жизни народ. Их многочисленные дети играют голышом на снегу, ожидая возвращения отцов, нагруженных добычей, и матерей, несущих корзины с вкусными моллюсками… Но эта иллюзия длится лишь какое-то мгновение. В своем желании изучать кауашкаров исследователи с «Калипсо» опоздали лет на пятьдесят. Сегодня Пуэрто-Эден — это смерть.
«Хосе Тонка, — спрашиваю я, — вы верите в бога?» — «В кого?»
Хосе неведомы мысли о высшем всемогущем существе. Однако в некотором смысле у кауашкаров была религия; и прибывшие европейцы не преминули навязать им свою веру (и даже не одну!)…
«Хосе Тонка, верите ли вы, что после вашей смерти какая-то часть вас останется жить?» — «Ха! ха! ха!»
Хосе смеется. Он относится к моим словам чуть ли не с насмешкой. Он не считает, что смерть может быть «началом другой жизни». Он совершенный материалист. По его мнению, душа — это выдумка, а загробная жизнь — одни только басни.
Признаюсь, подобные рассуждения у «дикаря» (по терминологии людей «цивилизованных») меня несколько удивляют. Разве мало мы слышали, мало читали в книгах профессиональных этнографов, что у всех примитивных народов есть своя мифология, религия, верования? Да я и сам мог убедиться в том, что у кауашкаров все это тоже было. И самое главное, что я вынес для себя из этого разговора, — тот факт, что здесь, как и повсюду, отдельные личности хотят мыслить свободно, что независимый дух проявляет себя при любых обстоятельствах. Человеческое общество везде рождает оригиналов, вольнодумцев, отщепенцев, инакомыслящих. И даже в этом бидонвиле Пуэрто-Эдена есть люди, которые мыслят независимо и смело.
Хосе Тонка, ты в своих лохмотьях напоминаешь мне великого Диогена, сидевшего голым в бочке на афинской агоре…
Прелестные мхи
«Хотя Хосе Тонка продолжает делиться с нами своими воспоминаниями, мы не отказываемся от намерения последовать за кауашкарами на охоту. Мишель Делуар и его товарищи, заблудившись в проливах, опоздали на первую встречу. Нам назначают вторую, и мы надеемся, что на этот раз не оплошаем.
Чтобы попасть на место встречи, мы должны, во-первых, обмануть бдительность военных. Несмотря на ухудшение экономической, социальной и политической ситуации в Чили, представители армии обращаются с нами по-прежнему очень мило и любезно — при одном условии: мы не должны плавать в проливах.
В последние дни к нам в „помощь“ был даже приставлен один военный. Его-то нам и придется обвести вокруг пальца.
В один из вечеров, пока другие члены отряда отвлекают его внимание, мы готовим три зодиака. Укладываем в них горючее, провизию, киноаппараты и кинопленки, а также навигационные приборы. На рассвете, пока наш солдат еще спит, быстро отчаливаем, чтобы он не успел сообразить что к чему.
В первом зодиаке Ги Жуа и Колен Мунье, во втором — Бернар Дельмот и в третьем — я. Двое суток мы будем бороздить узкие проливы на краю света, а на утро третьего дня встретимся на воде с кауашкарами.
Величественный пейзаж. Серые воды проливов, достигающих в ширину от десятков до сотен метров, мешаются с непрекращающейся холодной изморосью. С обеих сторон в море обрываются черные гранитные стены, за время этой экспедиции мы ни разу не увидим их вершин. Такое впечатление, что мы путешествуем по пустынным коридорам какого-то огромного дома, построенного великанами; потолок облаков, повисших над самой головой, едва ли не на высоте 50 м, еще более усиливает это впечатление…
Прошло всего несколько минут, как мы плывем этими коридорами, а все уже промокли до нитки, просушиться же нам удастся только по возвращении на „Калипсо“. Обрушивающиеся в каньоны порывы ветра пронизывают нас насквозь, но мы чувствуем себя как бы заново рожденными, вновь обретшими утраченную невинность. Четыре человека среди девственного простора…
Места, где мы плывем, внешне неприветливы. Но за их дикой суровостью прячутся чудеса. Здешняя природа не выставляет свои красоты напоказ — они прелестны, но скромны. И от этого ценишь их еще больше. Тут — зеленая вода пролива выделяется на иссиня-черном фоне отвесной скалы. Там — прозрачные, как кристалл, водопады низвергаются, кажется, прямо из облаков в море: это самая лучшая питьевая вода в мире, нигде на земле нет воды чище.
Растительность на этом краю света — мхи, мелкие спрятавшиеся цветочки — необычайно красива. Но ее прелесть открывается только тому, кто умеет видеть.
В лагере, наевшись вкусных мидий, Филипп чувствует себя морским кочевником.
Наконец-то встреча произошла. В одном из затерянных проливов Филипп и его товарищи разыскали последних кауашкаров, охотящихся, как это делали их предки, с помощью гарпунов и собак.
Или вон ползет по гранитным стенам растительность ярчайшего зеленого цвета. Толстые ковры мха покрывают скалы, образуя сказочные навесы, под которыми целиком умещаются наши зодиаки. Но стоит нам приблизиться к берегу, как сплошной зеленый ковер распадается на бесконечное множество маленьких прелестных растений. Между струящимися ручейками обильно пестреют крохотные цветы. Да и сами мхи, если присмотреться к ним повнимательнее, оказывается, расцвечены тысячей ярких красок — то красных, то фиолетовых, то желтых.
По прибрежным скалам, вплоть до верхней границы самых высоких приливов, лепятся бесчисленные мидии. Эти крупные моллюски с белыми и синими створками, отливающие фиолетовыми тонами, невероятно вкусны. В течение трех дней экспедиции мы только их и едим.
Разбить лагерь на этих островах — минутное дело, стоит только найти небольшой галечный или песчаный пляж. Высаживаемся, ищем „чудесный“ кустарник, ветки которого загораются даже под моросящим дождем, и греемся… Раскладываем на развилины веток мидий, за которыми нам пришлось лишь нагнуться. Вот моллюски выпускают струйку пара, открываются — и готово дело!
Очевидно, питаясь таким образом, мы бессознательно повторяем действия десятков поколений индейцев — недаром на узких песчаных полосах, где мы высаживаемся, нам встречаются не только остатки хижин кауашкаров (колышки, вбитые в землю), но также и груды пустых раковин… А если бы мы были охотниками (то есть если бы нам приходилось добывать себе пропитание охотой), то тогда к костям животных, добытых индейцами, прибавились бы и кости добытых нами животных — мы то и дело натыкаемся на своих стоянках на черепа оленей, выдр и тюленей.
Почему морские кочевники обосновались в этом холодном и дождливом негостеприимном крае? Потому что их вытеснили из более теплых мест другие племена, отвечают иногда этнографы. А я, пожив, как кауашкар, могу предложить другое объяснение. Здесь, несмотря на отвратительные климатические условия, всегда можно добыть огонь. И самое главное — здесь невозможно умереть с голоду. Индейцы Северной Америки и других широт временами голодали. Зимой дичь для них была редкостью. Здесь, на островах, лежащих на юге Чили, коренные жители в любое время года могли пользоваться щедротами моря. Зимой мидий так же много и они так же питательны и сочны, как летом.
Наконец на утро третьего дня появляются кауашкары…
Две семьи на двух парусных лодках возвращаются с охоты. В походе участвовали муж, жена и дети, а также собаки. Подплываем к ним. Здороваемся. Они с улыбкой отвечают нам. Хотя они все гак же одеты в лохмотья, это уже не те кауашкары, что в Пуэрто-Эдене. Они сияют. Охота преобразила их: кстати, они возвращаются не с пустыми руками. На дне лодок видны многочисленные тюленьи шкуры и несколько шкур выдр. Предлагаем им обменять одну тюленью шкуру на табак и провизию: они в восторге от сделки. Любой торговец с Чилоэ за ту же цену потребовал бы у них половину всей добычи!
„Есть контакт“, как говорится. Несмотря на языковый барьер, мы понимаем друг друга. Три дня мы, европейцы, жили в наших зодиаках, как кауашкары. Видимо, именно это они и ценят.
Мы проводим с ними какой-то час. Но этот час — один из наиболее интересных и волнующих из всех мною прожитых. На обратном пути к „Калипсо“ мне хочется рассказать об этом морским птицам, двум выдрам и тюленям, которые нам повстречались.»