«Скоро будет зрелище, которое мы очень хотим, чтобы вы увидели», – сказал он всем нам.
Но в этот момент изображение исчезло. Центр управления полетом в Хьюстоне пытался донести до экипажа, что изображение прервалось. Нам оставалось только ждать. После нескольких минут пустой болтовни в прямом эфире нам сообщили, что возникли проблемы с телеобъективом. Андерс переключился на широкоугольный, но картинка все равно не появилась. «А вы крышку с объектива не забыли снять?» – поинтересовался Хьюстон. «Нет, – кратко ответил Борман. – Мы это уже проверили».
Потом на всех наших экранах внезапно появилось изображение. В кадре был виден диск, но из-за широкоугольного объектива он выглядел довольно маленьким. Но более серьезную проблему представляла выдержка. Земля, залитая солнечным светом, оказалась слишком, слишком яркой. «Она выглядит слепящим пятном на экране, – сообщил Хьюстон. – Мы не понимаем, что видим».
«Это Земля», – извиняющимся тоном откликнулся Борман.
Не в силах улучшить изображение, экипаж решил устроить нам тур по кораблю. Мы наблюдали, как астронавты едят ланч в невесомости. Джим Ловелл поздравил маму с днем рождения. И трансляция завершилась. «Надеюсь, мы подберем другой объектив», – сказал Борман.
Следующего сеанса связи пришлось ждать почти сутки. Двадцать третьего декабря глобальная аудитория, собравшаяся у телевизоров по всему земному шару, выросла, по некоторым оценкам, до миллиарда человек – безусловно, это была самая большая аудитория в истории телевидения. Борман начал с гордого заявления: «Привет, Хьюстон, это “Аполлон-восемь”. Сейчас наша телекамера направлена прямо на Землю».
У экипажа не было видоискателя, поэтому они на самом деле не могли знать, что видно в кадре.
«Мы очень хорошо видим ее край», – ответил Хьюстон, но затем Земля быстро сдвинулась и исчезла. По крайней мере, на сей раз телеобъектив работал, но прошло еще несколько мучительных минут под комментарии «чуть левее, чуть правее», в то время как экипаж, работая вслепую, пытался направить объектив на нашу планету, а корабль медленно рыскал вокруг горизонтальной оси на расстоянии 180 000 миль.
Даже при том, что изображение Земли скользило и плавало на телеэкране, главное заключалось в том, что в этот момент четверть человечества смотрела на себя. Все боялись моргнуть. Это была Земля, на которой находились все мы – за исключением трех человек в космическом корабле, которые нам это показывали.
Благодаря одному этому изображению телевидение в канун Рождества 1968 года дало человечеству возможность понять нечто такое, что раньше было невозможно столь наглядно визуализировать, – вероятно, самую важную истину нашего времени: наша планета маленькая, одинокая и уязвимая. Она – единственное место, которое у нас есть, единственное место, насколько нам известно, где существует жизнь. Это уникальная ценность.
Изображения с «Аполлона-8» изменили умонастроения населения всего мира. Как сказал Андерс, «мы проделали весь этот путь, чтобы исследовать Луну, но главное в том, что мы открыли Землю». Мы все одновременно поняли, что наш дом не безграничен – существует предел нашему существованию.
1971
Население планеты: 3,7 миллиарда
Концентрация углерода в атмосфере: 326 миллионных долей
Остающаяся дикая природа: 58 процентов
Когда я в 1965 году соглашался на административную должность в Би-би-си, я попросил, чтобы мне была предоставлена возможность раз в два-три года оставлять свое кресло на несколько недель и делать новую программу. Я сказал, что таким образом смогу быть в курсе всех технологических новинок в телеиндустрии. И в 1971 году я задумался о возможной теме.
До начала ХХ века европейские путешественники, отправляясь за пределы своего континента в дальние неизведанные уголки планеты, вынуждены были в новых краях передвигаться пешком. Они нанимали носильщиков для переноски продовольствия, палаток и прочего оборудования, которое могло бы понадобиться для автономного существования вдали от цивилизации. Но в ХХ веке создание двигателя внутреннего сгорания положило этому конец. Исследователи теперь пользуются джипами, легкими самолетами и даже вертолетами.
Я знал, что единственное место, где исследователи до сих пор делают великие открытия, путешествуя исключительно пешком, – Новая Гвинея.
Внутренние территории этого острова протяженностью в тысячу миль, расположенного к северу от Австралии, представляют собой крутые горные хребты, поросшие тропическим лесом. Даже в 1970-е годы там оставались места, куда не ступала нога пришельца, и передвижение с длинной вереницей носильщиков до сих пор оставалось единственным способом добраться туда. О такой экспедиции наверняка можно было бы сделать захватывающий фильм.
В то время восточная половина Новой Гвинеи находилась под управлением Австралии. Я связался с друзьями с австралийского телевидения. Они выяснили, что некая горнодобывающая компания добивается разрешения отправиться в один из таких неисследованных районов для разведки полезных ископаемых. Однако государственная политика заключалась в том, что вести разведку (любую) никому нельзя, не удостоверившись, что в таких местах не живут люди. Аэрофотосъемка не обнаружила никаких следов хижин или иных строений, но показала парочку мелких участков в лесном покрове, которые могли быть вырубками, сделанными местными обитателями. Ни один из этих участков не был достаточно большим для посадки вертолета. Единственный способ выяснить, что это такое, – отправиться пешком. И я с операторской командой мог бы присоединиться к такой группе – если действительно этого хотел.
План мой был прост. Ближайшим европейским поселением в интересующем районе была небольшая государственная база под названием Амбунти на величественной реке Сепик, протекающей примерно в восточном направлении параллельно северному побережью острова и впадающей в Тихий океан. На базе находился правительственный чиновник, который должен был возглавлять экспедицию, Лаури Брагге. Он должен был сформировать бригаду носильщиков. Нам оставалось только нанять гидроплан, который смог бы приводниться на реку рядом с базой, и присоединиться к экспедиции.
Это оказалось самым утомительным путешествием из всех, которые я совершал. Лаури смог нанять сотню носильщиков, но этого оказалось недостаточно, чтобы нести все продовольствие, которое могло нам потребоваться. К тому же нам предстояло преодолеть самые труднодоступные территории. Каждое утро с рассветом мы начинали путь, прорубая себе проход через самые густые джунгли, какие я когда-либо видел, вытаскивали друг друга по крутым глинистым склонам на перевал, после чего скользили вниз по влажной лесной подстилке на другую сторону, чтобы перейти вброд небольшую извилистую речушку и вскарабкаться на противоположный склон… И это повторялось раз за разом. Днем, часа в четыре, мы останавливались, разбивали лагерь и натягивали брезент, который обеспечивал укрытие от проливных дождей, начинавшихся ровно в пять.
Через три с половиной недели такого путешествия один из носильщиков заметил человеческие следы в лесу на краю поляны, которую мы расчистили. Кто-то подходил к нашему лагерю предыдущей ночью и следил за нами. Мы пошли по следам. Каждый вечер, поставив палатки, мы раскладывали подарки – брикеты соли, ножи и пакетики со стеклянными бусами. Одного из носильщиков отправляли сидеть на пне и каждые несколько минут громко сообщать, что мы – друзья и принесли подарки. Скорее всего, люди, по следам которых мы шли, кем бы они ни были, не понимали его, потому что в Новой Гвинее говорят на сотне разных языков. Даже небольшие группы имеют свой особый диалект. Мы звали их вечер за вечером. Но каждое утро подарки оставались там, где мы их выкладывали.
Продовольствие стало заканчиваться уже к концу третьей недели, и мы вынуждены были заказать дополнительную доставку необходимого по воздуху. Разбили лагерь, и на протяжении последующих двух дней носильщики упорно вырубали деревья, чтобы создать поляну, на которую вертолет смог бы сбросить нам припасы. Операция прошла благополучно, после чего мы двинулись дальше – носильщики опять с обнадеживающе тяжелой поклажей, но не жалуясь, поскольку перед этим питаться приходилось весьма скудно. Мы приближались к территории, которая уже была нанесена на карту. Казалось, что и экспедиция, и наш фильм завершатся неудовлетворительным результатом.
И вот однажды, проснувшись утром под брезентовой накидкой, я увидел группу невысоких мужчин, стоявших буквально в паре ярдов от меня. Рост каждого не превышал полутора метров. Они были обнаженными, не считая широкого пояса из коры, под который был подсунут пучок листьев спереди и сзади. Кое у кого по бокам были проколоты ноздри, чтобы украсить себя, как я позже определил, зубами летучих мышей. Хью, оператор, который даже спал с камерой, заряженной пленкой и готовой к работе, уже начал снимать. Мужчины смотрели на нас широко раскрытыми глазами, словно никогда в жизни такого не видели. Не сомневаюсь, у меня был такой же вид. Я тоже никогда не видел таких, как они. К собственному удивлению, я обнаружил, что общаться с ними не составляет никакого труда. Я попробовал жестами показать, что у нас нет еды. Они показали на свои рты, покивали и стали раскрывать плетеные мешки, доставая клубни, вероятно, таро, растения, распространенного на островах Тихого океана. Я показал на брикеты соли, которые мы несли с собой. По всей Новой Гвинее соль использовалась в качестве твердой валюты. Мужчины кивнули. Мы начали обмен. Затем Лаури спросил названия ближайших рек. Это объяснить оказалось сложнее, но постепенно мужчины поняли, что он хочет, и начали называть. Сколько рек им было известно? Считали они, сначала касаясь пальцев по одному, потом отмечая места на предплечье, на локте, продолжили на верхней части руки и закончили на шее. На самом деле Лаури не очень интересовало, как именно называются реки и сколько их, – он просто хотел выяснить, какими жестами наши новые знакомые обозначают числа. Он знал жесты, с помощью которых считают другие группы в этом регионе, и те, какими пользовались эти маленькие люди, могли дать представление, с кем они могут поддерживать торговые контакты.