- Ты это о чем? – поинтересовался я.
- О том, что зря ты, Златка, упомянула перед этими о «некоторых причинах», из-за которых тебя потом могут не зачислить на бюджетное место! Нужно было просто сказать, что желаешь того, чтобы твой отец оплатил тебе учебу в институте и точка! Нельзя давать подобным людям лишнюю информацию. - с досадой в голосе ответила та.
- Бабуль, если ты опасаешься того, что отец, разузнав о той неприятности, которая не так давно со мной приключилась, попытается каким-то образом нагадить нам, то не волнуйся, они и так прекрасно знают о том, что я лежала в больнице, а стало быть и про мою амнезию тоже должны быть в курсе. – вытянув ноги и широко зевнув, ответил я.
- Откуда?! – едва не выронила она из рук стаканчик.
Я замолчал, подбирая слова.
- Бабуль, ты живешь на свете гораздо дольше меня. Тебе же наверняка доводилось видеть женщин, по-настоящему свихнувшихся на почве ревности?
- А с чего это ты вдруг спрашиваешь о подобном? – откусив еще кусочек от стаканчика и вытерев губы платком, вопросом на вопрос ответила старушка.
Я промолчал, наблюдая за парочкой, отцом и его дочкой (наверное), лет пяти, которые, весело о чем-то болтая, катили мимо нас на самокатах.
- Да, Злат, мне доводилось видеть подобных несчастных… - наконец ответила бабушка, и на ее лице проявилась сложная смесь эмоций. – И, к моему сожалению, не единожды. Любовь – это не всегда благо, далеко не всегда…
Бабуля махнула свободной рукой.
-…даже вспоминать об этом тошно! Так к чему твой вопрос?
- К тому, что мы, кажется, как раз с такой вот женщиной и имеем дело... Ну, она, надеюсь, не окончательно съехала с катушек, но… Знаешь, это только отец забыл о моем существовании, а вот она, жена отца, я имею в виду, как выяснилось, обо мне прекрасно помнит и следит за мной и моей жизнью очень даже внимательно…
- Это еще с чего вдруг ты так решила? – перебила меня бабушка, и видок у нее при этом стал весьма встревоженным.
- Помнится, когда я лежала в больнице, меня навещала одна довольно странная на вид дама. Она мне знакома не была…тогда не была…как и все прочие люди на тот момент, и про этот ее визит я моментально позабыла… - я тогда только-только переехал в «старый-новый» «углеродный каркас», и мне, само собой, не было никакого дела до всякого рода странных личностей ошивавшихся вокруг. – А теперь, когда я вспомнила про тот случай, то совершенно точно уверена в том, что это была новая жена отца…
– Чего она тебе говорила?! Чего ей было нужно?! - вновь перебила меня старушка.
- Да ничего она мне так и не сказала. Ни слова… - я пожал плечами. - Просто минуту или около того постояла в палате, молча глядя на меня и поигрывая желваками, а затем также молча ушла. Вот и все.
- Точно ничего не говорила…и ничего не делала? – злым тоном спросила бабушка.
- Уху. - издал я звук согласия. – Точно. И, кстати, я тут подумала, что натравить на нас опеку вполне могла и она…
- Это было бы не слишком разумно с ее стороны… - покачала головой старушка. – У ее мужа выборы на носу, так зачем ей привлекать какое-либо внимание к его недостойному нормального мужчины прошлому? Запросто же может стать общеизвестным тот факт, что он оставил без всякой помощи родную дочь. Вряд ли бы она стала так сильно рисковать, народ у нас подобные истории не сильно любит… Хотя, если честно, я уже жалею, что ввязалась во всю эту твою авантюру с иском к Толику. Не растревожь мы это осиное гнездо, и жили бы себе спокойно. Все-таки, она богатая женщина и наверняка со связями…
- Бабуль! – прервал я ее. – Если она ко мне приходила, а это точно была она, то все эти годы, я как минимум мозолю ей глаза одним лишь своим присутствием на этом свете…словно красная тряпка для быка. Но мне почему-то кажется, что все дело обстоит гораздо хуже. Уверена, она ненавидит меня самой чистой, самой лютой ненавистью. И маринуется она в этой своей злобе уже очень-очень давно. Долгие годы. И если я права, то представляешь, что может твориться в ее голове? Она, как мне кажется, в своих фантазиях до сих пор соревнуется с мамой, и в том числе посредством детей. Ее дети должны во всем превосходить меня, быть лучше…и, если я вдруг начну поднимать голову, в хорошем смысле, чего-то там добиваться в этой жизни, то она непременно постарается долбануть по ней. По голове. По моей голове. Готова поставить рубль на то, что хороша я для нее буду или лежа на кладбище, или в качестве совершенно опустившейся личности, какой-нибудь там проститутки и или наркоманки, вот только в таком случае она будет полностью довольна мной…
- Не преувеличивай. Зачем ей ненавидеть тебя, Злат? Зачем ей до сих пор соревновать с твоей матерью? Она с твоим отцом живет уже много лет и у нее все в жизни хорошо, так что, не выдумывай…– не слишком-то уверено возразила бабушка.
- Подозреваю, потому что боится. Маму. Иррациональный страх, который ей ничем не вытравить, и вместе с которым она живет вот уже многие годы. Страх перед тем, что раз отец ушел от мамы к ней, то что может помешать ему в один прекрасный день вернуться обратно к своей бывшей жене? Мама, я напомню, пока еще не замужем… И с каждым годом этот страх лишь усиливается, ибо, как ни крути, но маме-то она теперь не такая уж и конкурентка. Хоть и весьма красивая пока еще, но… Трое детей – это все-таки не хухры-мухры. А видя то, как отец, наверняка по ее же наущению, что, впрочем, ни разу его не оправдывает, поступил со своей родной дочерью, со мной… Думаешь, она хоть гроша ломаного поставит на то, что ее собственные дети, особенно старшие, которые к «перу» отца никакого отношения не имеют, будут получать от него в будущем какую-либо поддержку, если ее страхи вдруг станут явью? Боится она… За себя, и еще больше, за обеспеченное и светлое будущее своих детей, и готова продолжать до конца свою заочную битву с мамой, даже если где-то в глубине души прекрасно понимает, что никакое примирение между моими родителями недостижимо в принципе. А тут еще и я…живу, цвету и пахну…я, дочь ее мужа и ненавистной ей женщины. Я - та ниточка, навсегда связавшая моих родителей. Я, как символ, а не как человек, разумеется. Говоришь, неразумно с ее точки зрения вредить мне? А какую разумность, бабуль, и какую логику ты хочешь отыскать в безумии и в чистой ненависти? Об этой женщине можно думать всякое, но, я уверена, у нее бойцовский характер. Плевать она хотела на все нормы морали, и ради своих детей она готова пойти на что угодно, на любую подлость…
Я замолчал, и мне вдруг вспомнилась жена одного из моих родственников в том мире. Несчастная женщина, доведенная «до ручки» постоянными изменами мужа, и совершенно обезумившая после того, как узнала о наличии у супруга внебрачного ребенка. Помнится, я слышал, что барышня эта регулярно ставила в церкви свечки «за упокой» того ребенка и устраивала тому подобные «перфомансы».
И несмотря на то, что ситуации у этих двух женщин диаметрально противоположные, но природа у их чувства ненависти одна и та же, и ежели жена отца дойдет примерно до тех же кондиций, что и моя родственница, то она, пожалуй, вполне может и киллера для меня нанять, денег-то на это у нее точно хватит…
Кажется, я нашел главную злодейку в «истории» про меня. На ближайшую перспективу, по крайней мере.
Молчала и старушка, сосредоточенно доедавшая свое мороженное, и также, видимо размышлявшая о чем-то своем.
- Так что, бабуль, какая в итоге разница, сидим ли мы тихо, не поднимая головы, или же изо всех сил боремся за свое, ежели в любом случае мы с ней непримиримые враги? – я пожал плечами, прервав наше молчание. – Жизнь – это борьба, и за то, чтобы жизнь нашей семьи проходила «на отлично» я готова бороться с кем угодно. Хоть с этой странной женщиной, ее детьми и моим отцом, хоть с чертом, хоть с дьяволом! Все, бабуль, пойдем на рынок, иначе я сейчас растаю от жары, всем своим врагам на радость.
Москва, Зеленоград, 16 микрорайон, корпус 1613, квартира Стёши, около шести часов вечера.
- Голубику с ежевикой и черничный морс будешь? – предложила угощение Стёша, когда я, войдя в прихожую, разулся и надел тапки. – Морс без сахара. Все холодненькое!
- Буду… - махнул рукой я, и вымыв руки, прошел на кухню вслед за Стёшей, где, тыкнув пальцем в сторону подруги, поинтересовался. – А ты это чего так разоделась-то?
Подруга была одета в темные очки, белые трусики…и на этом все.
- Жарко же! – ответила та.
- Жарко?! – возмутился я, блаженствую в спасительной прохладе кондиционируемого помещения. – По-моему, задница, ты просто офигела!
- Я на балконе тусовалась, пока мясо жарится. – пояснила подруга, ткнув большим пальцем себе за спину, на лежак, стоящий на балконе.
- А, ясно… - ответил я и не удержался от того, чтобы немного не позубоскалить. – И светила голыми сиськами на радость жителям мужского пола из соседней высотки.
- Неа! Еще чего! Обойдутся те жители мужского пола! – засмеялась подруга и налив в бокал морса, поставила его передо мной, после чего, обернувшись к окну, показала язык воображаемым жителям соседней высотки. – У нас зеркальные стеклопакеты, так что никому и ничего с улицы не видно.
Я скосил взгляд на не слишком большую, но от этого не менее великолепную и притягательную девичью грудь своей лучшей и единственной подруги, и почувствовал, как заалели мои щечки от того, что впервые за время нашего знакомства, у меня внезапно проявились к Стёше определенного рода чувства и желания, несколько отличные от простых дружеских, так сказать, а эта зараза, достав еще и эскимо из морозилки (мне не предложила, ибо знает, что сладкое я не ем)…короче говоря, картина «полуголая Стёша лакомится эскимо» сделало мою мордашку свекольно-красного цвета (и я изумился тому факту, что, оказывается, могу краснеть при виде подобных сцен).
Я крепко зажмурился, пытаясь избавиться от немыслимых желаний, а затем торопливо взял ладошками запотевший бокал, едва из них не выскользнувший, и в несколько больших глотков выпил до дна его практически ледяное содержимое, нехило так застудив горло, а после, закашлялся.