Жизнь наизнанку — страница 2 из 63

Но чуть отставший пловец вдруг словно споткнулся. На мгновение исчез под волной, а вынырнув — забарахтался, не понимая где находится и куда плыть. То ли захлебнулся, то ли устал так сильно, что утратил веру в спасение. И барахтался до тех пор, пока его не развернуло в сторону твари. Чеков представил весь ужас человека, когда тот видит приближение неизбежной смерти и невозможность что-либо изменить. Черт нырнул в последний раз перед атакой, и вновь человеческая жизнь сгинула в черном зеве рыбины-мутанта. Чудовище громыхнуло телом по воде на всю округу и, наконец, растворилось в глубине — темное пятно под поверхностью воды исчезло.

Неужели это случилось? Данила не мог поверить глазам, шаря окуляром по океанской глади. Нет. Чудовища не видно. Последний из приговоренных Петропавловском человек уже в пятидесяти метрах от берега. Чуть-чуть — и неизвестный повторит судьбу Нахима. Останется жив и докажет живущим, протухшим в своей безнадежности людям — выбраться с острова возможно, как и попасть. Надо только применить смекалку и настойчивость.

Вот уже беглец поднялся, встал на ноги и, скользя на невидимой под водой гальке, пошел к берегу. Пятнадцать шагов, десять… сердце Данилы готово выскочить из груди, настолько сильно он переживал этот момент за борющегося со смертью человека. Тяжелая одежда тянула вниз, уставшие конечности не поднимались, а с берега сорвался всеобщий удивленный вздох. Люди заметили нечто за спиной мужчины, застыли, затаили дыхание. Но широкий серо-зеленый панцирь, поднимающийся из воды позади, медленно, словно во сне, надвигался на человека. Всего один взмах длинной, толщиною в руку, конечности — и краб, пятясь, утащил жертву в пучину океана…

Нет. Не поверит теперь никто. И не захочет понять. Так и будут коптиться в нефтяном дыму до скончания жизни, пока весь остров не уйдет на дно этого чертового океана. Плечи парня опустились. Придётся тайком, по старинке, как и несколько других, попытавшихся выбраться до него. Неугомонных и не желающих всю жизнь провести на маленьком клочке суши, лишь ловить крабов на берегу и бояться сунуть ногу в холодную воду.

— Ты тоже это видел? — раздалось из кустов. Данила вздрогнул и обернулся, инстинктивно стараясь прикрыть собой устройство, разложенное на земле. Из спутанных зарослей торчало довольное лицо Фудзи. Его хитрые глаза стали еще уже.

— Идиот! Напугал! — недовольно буркнул подросток.

— Так во-о-от ты чем здесь занимаешься! — заметил друг, японец по национальности. Черноволосый, низенький, еще и слишком шустрый плюс ко всему. Родился он на Шишке через пять лет после Катастрофы, как и Данила Чеков. Имя мальчику дали в честь «Великой Японской горы», а фамилия Ямомото в переводе тоже означала гору. Так что упрямства ему было не занимать.

— А ты… а ты зачем шпионишь?! — недовольно буркнул тот.

— Ну, а что? Хоть посмотрю, чем ты тут занимаешься! — загорелся Фудзи, с треском выпадая из кустов: ольха была густая и цеплялась за одежду, отчего подросток распластался на склоне. — Ты же мой друг, и мне интересно! — добавил он, поднимаясь и отряхиваясь. Кусочки листьев и травы прилипли к черному бушлату.

— Слушай… — замялся Чеков, мыском ботинка подцепляя раскиданные по склону стропы и откидывая их назад, словно они станут от этого незаметней. — Я тут… делом, в общем, занят. Некогда мне.

— Делом, говоришь? — Фудзи попытался заглянуть за спину Данилы, но тот отступал, постоянно преграждая путь. Ямомото нахмурился и упер руки в бока. — Слышь, Дань! Я ведь и обидеться могу! Делом он тут занят! Некогда ему!

— Да ты не понимаешь! — поправил Чеков, с какой-то неестественной тоской поглядывая в сторону на катящиеся к берегу волны.

— А ты покажи! — Ямомото подошел ближе и положил руку на плечо друга. — Я же друг, я помогу.

— Не поможешь! — уверенно пробормотал Данила и печально посмотрел на остров вдалеке, находящийся к северу от Шишки. Он призрачным расплывчатым миражом давно манил к себе Данилу. И пареньку ничего не оставалось, как отойти и показать устройство другу.

— Это что? — удивленно спросил Фудзи. Он поплотнее закутался в бушлат: лето летом, но на высоте почти в тысячу метров ветер продувал до костей. То, что предстало глазам Ямомото, трудно отнести хоть к чему-то знакомому, но оказалось очень похоже на… — Парус?

— Нет, что ты! — замотал головой Данила, смущенно улыбаясь. — Это просто парафойл.

— Пара… чего? — не понял Фудзи, продолжая рассматривать приспособление. Широкая, прошитая местами парусина разлеглась по склону, напоминая именно парус и ничто иное. Сеть строп хитро переплеталась и заканчивалась двумя рукоятками. Фудзи нахмурился еще больше и разозлился. — Что ты пудришь мне мозги?! Это парус… ты что — строишь лодку? Убраться с острова собрался? Без меня?

— Это не парус! Это… это…

— Ну?! — требовательно вопросил друг. — Что же это? И почему мне не рассказал?

— Это парафойл… — еще раз попытался объяснить Данилка, но махнул рукой. — Однажды нашел у Нахима книгу, там было и про воздушных змеев. Наверное, забыл… В общем, это тоже что-то похожее на летающего змея, только побольше. И говорил же… не поймешь!

— Конечно, нет! — возмутился Ямомото. — Ты забыл, сколько уже погибло, когда перебраться пытались через пролив Севергина? Чем, думаешь, ты лучше? Стасик… Лёва… И тот, безумный… Макс, кажется? Ты забыл, что у нас под водой, что у нас вокруг?

— Нет. — Чеков упрямо сжал губы. — Но жить посреди них хорошо, что ли? Тебе еще не тошно?

— С ума сошел? Мы на чистой земле живем! Питаешься крабами…

— Которые сами жрут каждый год одного-двух охотников… — добавил Данила, но Фудзи его как будто не слышал, продолжая.

— Рыбой…

— Тварями, выброшенными на берег, потому что с живыми мы не справимся…

— У тебя есть огонь…

— Коптильня, от которой болеют и умирают, если надышатся ядовитым дымом…

— А у меня тут отец, мать и сестра! — закончил Ямомото. — Мне хорошо с ними. И никто нас не трогает! Никто, понимаешь? Даже эти… из Петропавловска, что мучают твоего Нахима. Они и то боятся подходить ближе к берегу и высаживаться. Боятся сами навсегда остаться на Шишке…

— Вот и я этого боюсь! И нет у меня ни отца, ни матери, а Нахим… Нахим — не в счет! Я его не просил обо мне заботиться… — горячо возразил Данила.

— Чего?! Ты дурак? — Фудзи смотрел на друга и будто видел впервые.

— Я боюсь на всю жизнь застрять здесь! — Чеков говорил медленно, но так четко выговаривал слова, что Фудзи поневоле пришлось выслушать. — Мир-то вокруг не умер! Нет! Взять хотя бы этих… с тральщика. Они живы, и они возвращаются каждый год, чтобы это показать… не нам, а Нахиму. Мы так… заодно с ним этот спектакль смотрим. И вот чтобы ты знал… я не хочу торчать здесь всю жизнь, жрать пресных крабов, жевать полутухлое мясо морского черта и тушиться вместе с едой под кострами из сырой нефти, когда ядом пропитан каждый клочок земли! И не хочу всю жизнь смотреть вдаль, зная, что где-то живут люди, живут свободно, не так, как мы. Пусть там радиация, пусть другие мутанты, но там простор. Свобода… Мне Нахим рассказывал… естественно, «под мухой»… Отсюда три острова всего до материка, до полуострова. И если по воде не удается добраться туда, то, может, имеет смысл по воздуху?

— Совсем спятил! — Фудзи покрутил у виска.

— Ну, спасибо! — буркнул Данила, подходя и начиная сворачивать объемную, но на самом деле компактную, если сложить, конструкцию. — Вот поэтому и не говорил. Ни тебе, никому…

— Ни Нахиму, — добавил Фудзи, с некой долей удовлетворения наблюдая, как Чеков выпрямился. Он определенно боялся, что отчим узнает. — Узнает, что лететь собрался… прикует цепями к этой горе!

— И не лететь, — тихо возразил Данила. — Это, как ты сказал, похоже на парус, но только толкает не корабль. А человека.

— То есть ты все же по воде собрался? — ухмыльнулся Фудзи. — Точно ненормальный!

— Только ноги, привяжу доску и буду скользить по поверхности, «парус» и ветер понесут.

— Как все просто! — съязвил Ямомото. — А ты не думал, что и остальные думали о простоте? Не думал, что и им задача казалась простой? А?

— Нет! — горячо замотал головой Чеков. — У меня другой подход…

— Твой подход да Нахиму бы рассказать!

— Нет! Не надо! — попросил Чеков, умоляюще. — Друзья так не поступают!

— Вот так они и поступают! — зло бросил Фудзи. — Именно так поступают! Пытаются оградить идиотов от их собственных ошибок! Или я должен отпустить тебя в смертельный полет? Лети, Данька!.. Лети к чертям собачим!.. И умри!

— Этого не будет! — горячо заговорил Чеков. Глаза горели, а лицо покраснело. — Понимаешь, я все просчитал! Я около года готовился! Все получится, я верю, и я покажу всем, что отсюда можно сбежать! Только Нахиму не говори…

— Хорошо, — вдруг улыбнулся Фудзи, глаза превратились в щелочки. Столь разительная перемена в настроении друга обычно ни к чему хорошему не приводила. Данила напрягся, предчувствуя хитрость.

— Пойдешь со мной на КПСКР, и я никому ничего не скажу, — выпалил японец на одном дыхании.

— Что?! — пораженно переспросил Чеков. — Но это же опасно!

— Не опасней твоей затеи, — возразил Ямомото. — Сейчас отлив, и добраться до него можно запросто. Ну? Что скажешь? Ненадолго… как прилив начнется — уйдем. Хочу побывать в рубке, осмотреть каюты, прошлое поглядеть немного…

— Но это очень опасно! Он висит на скале, готовый рухнуть. И это запрещено! И… и… и мало ли что там поселилось!

— Пытаться выбраться с острова — тоже… — елейным голосом возразил Фудзи. — Но это моя мечта. Наравне с охотой на крабов. Как и твоя — свалить с острова. Так чем моя хуже? Я молчу про твою, ты — помогаешь с моей. Равноценный обмен?

— Да, — после долгой паузы ответил Данила, и надеясь, что успеет раньше уйти с Шишки, уточнил: — Когда пойдем на КПСКР?

— Да сейчас, — ухмыльнулся друг. — А то через несколько часов нас будут обучать на крабов охотится, хотелось бы успеть и туда.

Идти было трудно. Заросли ольшаника и кедровый стланик переплелись и преграждали путь. Приходилось с треском прорываться через эти крепкие природные заборы. Ямомото в раздражении порой рубил по веткам огромным ножом, который отец подарил ему на десятилетие. Данила с улыбкой поглядывал на друга, у которого в крови все еще бродил «зов предков», заставляя при каждом удобном случае доставать из ножен танто. Чекову нравилась эта привычка Фудзи. При этом тот вид имел настолько нелепый, что воспринимать без улыбки этого узкоглазого юнца было невозможно.