Да блин же горелый! Предвидение! Мое, чтоб его, новообретенное предвидение! Где оно все это время отсиживалось и почему ни разу не проявилось?! Это что, оно вообще кончилось или теперь только с Иринкой работать не будет?! Срочно, срочно надо проверить! Так, спокойно, спокойно, сегодня же и проверю, обязательно проверю… Еще что? Что-то же еще было, кроме отключившегося предвидения? Или не было? Думай, голова, думай!
Голова честно и старательно думала, но пока что без особого успеха. Кстати, а ведь Иринка, зараза такая, права — с Лидией такое прошло бы вообще на ура… Стоп, да вот же оно — то, что кроме предвидения! Лидия! Откуда, спрашивается, боярышня Волкова знает про ее брата и моего хапника, если я никогда, да-да, именно что никогда ей о нем не рассказывал?!
Глава 11Новые загадки
…Так а что это за дверью? О, даже не что, а кто! Старшенький пожаловал. Ну вот, работает, значит, предвиденье-то! А я уж испугался…
— Алешка, чтоб тебя! — Васька вломился ко мне с перекошенной от злости мордой. Назвать это лицом как-то язык не поворачивался. — Ты! Ты что тут с Ириной устроил?! Я тебя, гаденыш, сейчас!..
От слов Васька немедля перешел к делу. Он выбросил вперед правую руку, по-хитрому пошевелил пальцами, я увидел, как от них ко мне понеслась ударная волна и… и ничего. Меня не стукнуло, не отбросило, не уронило. Мне даже щекотно — и то не стало.
Мы с Васькой пялились друг на друга как два идиота. Глядя на него, я как будто видел в зеркале себя — такие же глаза по шесть копеек, такой же бессмысленно разинутый рот, такие же безуспешные попытки похлопать ушами. Конечно, причины столь неприглядного вида у нас принципиально различались — братец не мог понять, почему не сработала примененная им магия, я не мог вспомнить, чтобы выставлял какую-то защиту. Разным оказалось и продолжение — Васька начал выражать свое недоумение словами, а я молчал. Поэтому дураком в данной ситуации выглядел он, а не я. Эх, жаль, отец не видит…
— Это… это что? Это… как? — кое-как выдавил из себя Васька.
— Ты о чем, Вася? — изобразил я искреннее удивление.
— Ну… Это… Я ж тебя мануалом ударил…
— Ударил? — интересно, он понимает, что я над ним откровенно издеваюсь? — А что ж я тогда никакого удара не почувствовал?
— Зубы мне не заговаривай! Я ж видел, что у меня не получилось!
— Так, может, в том и дело, что ты сам толком не смог? А на меня теперь сваливаешь…
Пока Васька соображал, что ответить на такой выпад, обстановка начала меняться совсем в другую сторону. Сейчас, судя по моим ощущениям, все станет куда серьезнее…
— Что здесь происходит?! — боярин Левской окатил нас таким тяжелым взглядом, что не знаю как там Ваське, а мне стало не по себе. Отец явно не в духе, и надо как-то спасаться…
— Мы с Василием повздорили, он хотел было стукнуть меня мануалом, но в последний момент удержался, — четко доложил я, краем глаза заметив благодарный взгляд Васьки. Хех, думает, я его спасаю? Фигушки, я себя спасаю…
— Василий? — отец повернулся к нему.
— Да, отец, так все и было, — подтвердил братец.
Отец недоверчиво оглядел нас обоих, ненадолго призадумался и вынес решение:
— Алексей, сидишь в комнате и пока не разрешу, никуда не выходишь. Василий — со мной.
Так, меня можно поздравить. Два раза поздравить, я бы сказал. Нет, даже три! Ко мне вернулось предвидение, которое куда-то делось, пока я занимался Иринкой — это раз. И Ваську я почувствовал, и отца, и Васькину попытку меня шарахнуть. У меня, уж сам не знаю как, получилось закрыться от магического удара — это, стало быть, два. Разбираться, конечно, со столь вовремя проявившейся способностью, придется, но сам факт радует. Ну и, похоже, удалось перевести стрелки на Ваську, раз отец его первым на ковер вызвал — это как раз три. Так что принимай, Алексей Филиппович, поздравления!
Долго, впрочем, наслаждаться самолюбованием мне не пришлось. Опять приперся Васька и передал, что меня желает видеть отец.
— Это правда, про то, что у тебя с Ириной было? — сесть отец не предложил. Так, значит будет что-то вроде выволочки…
— Было, да, — максимально бессодержательно признал я. Не хватало еще в подробности вдаваться…
— Ты хоть понимаешь, что раз Василий это почувствовал, то и ее родители могли?! — отец понемногу начал закипать. — Ты вообще чем думал в это время?!
— Если бы Волковы почувствовали, они бы сейчас уже или меня били, или тебе жаловались, — сказал я.
— Хм, — отец ненадолго задумался и логику в моих словах явно увидел. — Да и то верно. А с Васькой что у вас получилось?
— Да то и получилось, — я пожал плечами. — Хотел меня стукнуть и то ли передумал, то ли не смог. Я предпочитаю считать, что передумал.
— Почему? — заинтересовался отец.
— Брат все-таки, — пускай боярин Левской теперь сам пытается понять, что я имел в виду. То, что из-за братских чувств Васька не смог меня ударить (хех, кто бы поверил?), или то, что из тех же чувств я о нем хорошо подумал.
— А мне Василий другое сказал. Что это ты от удара закрылся, — отец пристально посмотрел на меня, показывая, что ложь тут не прокатит. Ну и ладно, мне скрывать нечего и лгать никакой необходимости нет.
— Я не закрывался, — сказал я. — Во всяком случае, не закрывался целенаправленно. Я вообще ничего не делал и не ощущал. Видел своим предвидением, как на меня пошла ударная волна и как она пропала. Исчезла. А почему исчезла — не знаю.
— Не лжешь, — кажется, отец этому удивился. — Ну и ладно, — как-то уж сразу успокоился он. — Значит, так. С Ириной чтобы это у вас был первый и последний раз. Узнаю, что нет — тебя накажу, а Волковых придется попросить из дома. Сам понимаешь, мне такой позор ни к чему и радовать Миловановых или, тем более, Маковцевых такими нестроениями в нашем роду я совершенно не хочу.
Да уж… Что Миловановым, немало денег потерявшим как раз из-за конкуренции с заводами Левских, что Маковцевым, отчаянно оспаривавшим позиции Левских в Боярской Думе, любые наши проблемы пролились бы бальзамом на душу.
— Ты, Алексей, в этом отвечаешь за всех Левских, — продолжил отец. — Привыкай. Волковы, какими бы они ни были, наша родня. И нечего им девку перед замужеством сладостями кормить, пусть муж кормит.
М-да. Припечатал, так припечатал. Теперь не ввернешь пару слов про совсем не братские чувства, что питает Васька к Иринке, нехорошо такое доносительство смотреться будет что после моих слов, что после отцовых…
— Что Василий от этой свербигузки[4] того же хочет, я знаю, — усмехнулся отец. Он что, мысли читает?! — И ему я тоже запретил. Иди, Алексей. Иди и не подводи нас.
Я и пошел. К себе? Нет, в библиотеку. Раз уж боярышня Волкова отвлекла меня от Левенгаупта, к нему я и вернусь. Теперь, к сожалению, уже не отвлечет…
Не увидев книги на столике, где я ее оставил, я не удивился. После нашего ухода тут действительно убирались, так что и книгу поставили на полку. Но и на полке я ее не нашел. На месте, с которого, как я точно помнил, я ее брал, стояла совсем другая книга. Та-а-ак… Вообще-то, это проходило по части невозможного. Чтобы в нашей библиотеке книга стояла не на месте, сначала небо должно было упасть на землю, а ничего похожего пока вроде бы не случилось.
Тупо оглядывая полки, я зацепился глазами за торчащую закладку, и, подойдя поближе, увидел пропажу. Стоял Левенгаупт мало того, что не на месте, так вообще в другом стеллаже. Интересно, — подумал я, усаживаясь на диван и раскрывая книгу…
Оказалось, однако, что я даже не предполагал, насколько все будет интересно. Только вот интерес этот был, весьма, хм, своеобразным, не сказать бы грубее. Читать я не смог. Сначала буквы почему-то отказывались складываться в слова. Они плясали, кривлялись, прятались друг за дружку, перебегали с места на место, напрочь отказываясь выполнять свою функцию— хранить и распространять информацию. Я человек упорный, и мне, пусть и с изрядным трудом, все же удалось заставить их перестать обезьянничать и встать по своим местам.
М-да, лучше бы не удавалось. Прочитав всего-то пару абзацев, я испытал массу ощущений, ни одно из которых приятным не назовешь. Меня бросало то в жар, с ручьями пота, стекающими по лицу и телу, то в холод, аж до озноба и выстукивания зубами монотонной чечетки. Мои руки и ноги сводились судорогами, ступни немели, пальцы рук начинали дрожать как у заслуженного алкоголика. И под конец свело живот с такой силой, что я едва успел добежать до уборной, где и провел почти полчаса, страдая от жестокого поноса. Что со мной было бы, прочти я хотя бы пару страниц, я и представлять себе не стал, чтобы опять не пробрал понос со страху. Вернувшись в библиотеку, книгу я обнаружил в том же виде, в каком оставил — раскрытую и лежащую на столике. Осторожно взглянув на разворот, я вновь увидел пляшущие буквы, и продолжать повторный эксперимент не стал, а то ведь на этот раз могу и не добежать… Стараясь не смотреть на текст, я закрыл книгу и…
И ничего не почувствовал. Не сказать, что мне стало прямо так уж хорошо, но и плохо не было. Просто обычное состояние, такое же, например, как то, в котором я сюда пришел. Поставив книгу на законное место, я покинул библиотеку и поднялся к себе.
Да, дела… Книгу, похоже, инкантировали так же, как и тот взвар. Ну разве что девок голых не видел, да и то, может, потому лишь, что никого женского пола рядом не было. Да и вообще, похоже на то, что целью неведомого заклинателя было не столько нанести мне какой-то вред, сколько просто не дать мне читать эту книгу. Тогда почему он поставил заряженную книгу не на место? Нелогично как-то… Хм, может, просто не знал, где оно, это самое ее место? Да, скорее, что так. Ох ты ж, Левенгаупт, немецкая твоя душа, что же такого ты написал, что не дают мне тебя читать? В любом случае, узнать теперь это можно только двумя способами — либо прочтя книгу где-то в другом месте (интересно, есть ли она в гимназической библиотеке?), либо отнеся наш экземпляр отцу Маркелу или доктору Штейнгафту на снятие инкантации. Лучше, наверное, отцу Маркелу, мне почему-то казалось, что его, в отличие от доктора, будет легче уговорить не сообщать о моей просьбе боярину Левскому.