— Да-да. Помяли, поджарили и на лестницу уронили, — пересказал я слова доктора по-простому.
— Так сказать можно тоже, — неожиданно покладисто согласился немец. — Сестра Лидия, подайте лед, пожалуйста.
В руках Лиды оказался изрядных размеров тюк свернутого много раз сукна. Развернув его, девушка достала кожаную подушку, обернула ее полотенцем и подала доктору.
— Это поможет избавиться от боли, — пояснил доктор, прилаживая подушку со льдом мне под голову. Ай, х-холодно… — Необходимые для полного излечения артефакты я задействовал, думаю, через полтора часа вам можно будет встать.
— А где все? Что вообще в доме происходит? — если уж Рудольф Карлович не запрещает мне говорить, надо этим пользоваться.
— Господин губной пристав собрал всех в столовой. Но меня сразу отпустил, чтобы я с вами был. И я не знаю ничего больше.
Ага, не дал, значит, Шаболдин никому разбежаться. Это он хорошо сделал, правильно… Если все идет, как мы планировали, сейчас должен работать второй вариант — всем положено считать, что я при смерти и жить мне осталось только два раза кашлянуть. Надо бы сообщить ему и отцу, что я в порядке, а то наш план, даже со вторым вариантом, реального ущерба моему здоровью не предусматривал…
— Отцу надо сказать… — начал было я, но доктор меня упредил. Он приоткрыл дверь и в комнату зашел один из губных. Видимо, Шаболдин велел выставить у дверей охрану.
— Боярич в себя пришел, опасности для жизни нет. Через полтора часа встанет на ноги, — четко изложил обстановку доктор. Охранник кивнул и скрылся за дверью, плотно ее за собой закрыв. Что ж, будем ждать…
Минут, наверное, через десять в комнату ворвался дядя Андрей.
— Как ты? — сразу же спросил он, не дожидаясь, пока Лидия дисциплинированно отсядет подальше.
— Тебе разве не сказали? — удивился я.
— Нет, передали только, что доктор просит меня зайти.
— Я вообще-то просил отца позвать, — уточнил я.
— Филиппу не до того сейчас, — усмехнулся дядя. — Сидит, изображает горе и растерянность. Честное слово, не знал бы, поверил! — тут дядя Андрей засмеялся.
— Что там происходит-то? — я уже не мог терпеть, до того хотелось узнать новости.
— Шаболдин всех в столовую загнал, потом за мной послал. Прихожу, там Филипп, Волковы, слуг несколько, монахи. Шаболдин всех мучает расспросами — где был, что делал, куда пошел… Ты, говорят, лежишь без памяти, чуть ли не помираешь. Хорошо, Филипп, когда меня встречал, предупредил, тоже пришлось сделать вид, что верю… Потом, пока пристав опять Волковых через те же вопросы гонял, мы с Филиппом и отцом Романом вышли, они мне уже все и рассказали. Ты-то сам хоть понимаешь, что с тобой было?!
— А что было? — мне стало интересно, как это выглядело со стороны.
— Отец Роман сказал, они с братией учуяли жаровой зажим, да такой силы, что не сразу смогли его пресечь.
— Простите, ваше сиятельство, — встрял доктор Штейнгафт, — жаровой зажим, вы сказали?
— Да, с полминуты, по словам отца Романа.
— Если судить по состоянию больного, не более трех секунд, — возразил доктор. — Больше — это уже ожоги и переломы.
Доктор с дядей переглянулись и уставились на меня в четыре изумленных глаза. Даже в шесть, если считать очки Рудольфа Карловича.
— Знаешь, Алексей, я, конечно, понимаю, что ты отмеченный… — неуверенно начал дядя и тут же выпалил: — Но как?! Как ты это выдержал?
— Не знаю, — честно признался я. — Я шашку перед собой выставил.
— Хорошая сталь может снизить воздействие жарового зажима, — пояснил доктор. — Такие случаи известны.
— Вот как, — дядя задумчиво почесал висок. — То-то я смотрю, клинок был теплым еще… Как бы закалку не потерял…
Ну сразу видно — военная косточка. — Жив раненый — и ладно, а вот об оружии позаботиться надо.
— Но как ты вообще до такого додумался? Чтобы шашкой прикрыться? — не унимался дядя.
— Ни до чего я не додумался, — проворчал я. — просто выставил шашку и все.
— А как она при тебе оказалась? — кажется, дядя решил прояснить вопрос до конца.
— Я в гимнастическую залу шел с шашкой упражняться. Ну вот на лестнице между вторым и первым этажами и попался… Что Волковы-то говорят?
— Ксения говорит, что после завтрака задержалась в уборной рядом со столовой. Припудриться там, прическу поправить, в общем, в порядок себя привести. Петр ее ждал-ждал, да и посетовал, что супруга долго копается, вот Ирина и пошла мать поторопить. Зашла к ней, а тут на лестнице грохот. Выбежали — а там ты лежишь без чувств. Они шум и подняли, слуги прибежали да доктор, унесли тебя…
— А слуги что?
— Подтверждают, — сообщил дядя.
— А монахи?
— А они пока что молчат.
— Это хорошо, — удовлетворенно сказал я. Монахи пока и должны молчать, их слово еще будет. Сейчас их задача — блокировать магию. А пока что…
— Дядя Андрей, — ну вот, дожил, сейчас поручения аж самому главе рода давать буду, — ты тогда иди к ним. Скажи, я так и лежу, в себя не прихожу, ты, дескать, с Рудольфом Карловичем поговорил, он сказал, прогноз неутешительный. А я, как доктор встать дозволит, сам к вам спущусь, порадую своим чудесным выздоровлением.
Дядя понимающе хмыкнул и пошел на выход.
— Вы, Рудольф Карлович, если желаете отдохнуть, тоже можете пойти. Только с этажа не спускайтесь, — теперь еще и доктором покомандую. А что, пусть и отдохнет. Комнату ему выделили на сегодня Васькину, чужих никого к нам третий этаж губные не пустят, пусть все думают, что он так и сидит у постели умирающего…
Немножко поколебавшись, доктор мое предложение принял, наказав Лидии звать его, если что. Лидия снова вернулась на стул рядом с кроватью.
— Как там Иван? — спросил я.
— Хорошо, — Лидия порадовала лучезарной улыбкой, — пока лето, устроился в цветочную лавку заказы разносить. Хозяин хвалит, говорит, правильное обхождение знает и речь чистая.
Ну да, в гимназии пообтерся, да и с головой дружит… Кстати, надо будет у Шаболдина пробить для Ваньки и его мальчишек рубля три премии за помощь в поимке убийц. Сделав в памяти зарубку, я подумал и решил Лидии не говорить. Пробью премию — и так узнает, не пробью — хоть балаболом в ее глазах не стану.
— Сама-то как? — поинтересовался я. — Замуж еще не собираешься?
— Ой, да что вы, — засмущалась девушка, — хоть годик еще поработаю, там и приданое приличное будет.
Ох, вот же кому-то повезет… А я вот, похоже, эту девочку так и упустил. Да и ладно. Мне сейчас важнее за Аглаю кое-кому должок вернуть. Хороший такой должок, да еще и с процентами, большими и толстыми…
— Ваня говорил, у вас в доме убили кого-то? — ни сословные границы, ни монастырское воспитание не помогли Лидии сдержать врожденное женское любопытство.
— Да. Первачку мою. Ее Аглаей звали, — ответил я.
— Перва-а-ачку… — разочарованно протянула Лидия.
— Да, первачку! — вот еще, будет она тут нос воротить! — Молодую женщину, всего на пять лет старше нас с тобой! Дочка у нее осталась, четыре года малышке! И стреляли в меня, не в нее! А она меня собой закрыла!
— Я не знала… — Лидия смутилась. — Нас учили, что бляди и первачки падшие…
— А тому, что «не судите, да не судимы будете»,[20] вас учили? Вот что далеко ходить, ты сама много среди соседей своей семьи знаешь вдовушек, которые после мужа ни-ни, никому и никогда?
— Ну-у-у… — девушка призадумалась, — которые не старые еще, так и ни одной, почитай. Но это тут при чем?
— А при том, Лида, что ты как первые полгодика замужем побудешь, вспомни мои слова, да и подумай, сможешь дальше без заветных утех жить, или как. Аглая замужем была, а как муж погиб, так и не смогла.
— Ну кому что, — густо покраснев, проговорила Лида. — Меня вот учили руками зарабатывать, а не передком. Для спасения души оно так полезнее.
— Спасение души, это да, — согласился я и тут же зашел с другой стороны. — А помнишь, что Сам Христос сказал: «Больше же сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя»?[21] То есть ради любви к ближнему и душой своей пожертвовать не грех.
Лида притихла, опустила глазки и ушла в себя. Ну вот, загрузил девочку… Ну и ладно. Думать полезно, вот пусть сидит и думает. А то, понимаешь, то ей не так, это не этак… Жизнь все-таки не настолько проста, как тому учат в монастырях, так что пускай привыкает. Нет, я понимаю, монастырское воспитание как раз и рассчитано на подготовку правильных девушек, которые потом становятся правильными женами, но что-то кажется мне, что вот у этой синеглазки все сложится не настолько прямолинейно, хоть другого пути для себя она и не видит. Ну это пока не видит… Я вот тоже ее пути не вижу, предвидения моего только и хватает, чтобы понимать: жизнь у Лиды сложится совсем иначе, чем она сама сейчас о том думает.
— Что это у тебя? — поинтересовался я, когда Лида извлекла из своей котомки внушительной толщины книгу.
— Рудольф Карлович предложили пройти испытание на ди… дипломированную, — вспомнила она нужное слово, — сестру милосердия. Я согласилась, так-то все больше заработать смогу, пока не замужем, да намного больше. Вот, готовлюсь.
Лидия показала книгу — «Полное руководство для сестры милосердия в больничной, амбулаторной и надомной практике». Солидное название, под стать толщине книги.
— Деньги на залог я отложила уже, теперь вот книжку учу. На занятия в больницу доктор обещали сводить, — похвасталась Лидия.
— Залог? Какой залог? — удивился я.
— Чтобы до испытания допустили, надо десять рублей внести, — пояснила девушка. — Если испытание пройду, семь рублей из них мне вернут.
Ну да, разумно. Сумма залога, конечно, немалая, но вполне подъемная. И совсем уж ни на что негодных отсекает, и собрать ее вполне можно, если цель себе поставить. А что не полностью возвращают, тоже понятно — принимающим испытание платить-то надо…
Лида углубилась в книгу, я же погрузился в мысли о текущем, как сказать, моменте. Что ж, за исключением попадания моей многострадальной тушки в жаровой зажим да удара головой об лестницу, все прошло по плану. Шаболдин всех, включая убийц, изолировал, о моем со