В школе меня всегда тянуло к спортивным мероприятиям и другим видам внеклассной деятельности, а потому, едва кому-то пришло в голову создать свой школьный оркестр, я немедленно решил в нем участвовать. Ни на одном музыкальном инструменте я не играл, так что самым подходящим для себя счел место дирижера, а заняв его, чувствовал себя превосходно.
Однако самый памятный случай моего участия в диксонском юношеском оркестре носил несколько странный характер. Нас пригласили в небольшой городок по соседству, чтобы участвовать в параде по случаю Дня памяти павших. Оркестр должен был возглавить колонну, выступив сразу же после церемониймейстера, открывавшего парад верхом на коне. Мы шли по центру улицы, наряженные в причудливые белые панталоны, яркие мундиры и высокие остроконечные шляпы. В какой-то момент церемониймейстер вдруг развернулся и поехал назад, вдоль колонны марширующих, очевидно, чтобы убедиться, все ли построились. Ну а я продолжал шагать дальше, вздымая и опуская свою дирижерскую палочку, двигаясь в том направлении, в котором, как я полагал, мы и должны были двигаться. Внезапно я заметил, что звуки оркестра за моей спиной становятся все тише. Обернувшись, я обнаружил, что остался один. Оркестра не было.
Оказывается, церемониймейстер, вернувшись в голову колонны, повел ее по перпендикулярной улице. Оркестр двинулся следом за ним и свернул за угол. Я же этого не заметил и знай маршировал себе в одиночку. Увидев, что произошло, я бросился бежать, пересек несколько площадок и задних дворов, догнал оркестр и, запыхавшись, стал впереди.
Должен признаться, что с тех пор мне не раз говорили, что я «слышу другой барабан»[7].
Подростками мы с Нилом стали называть родителей по именам. Это произошло в один из дней, когда Нил, заручившись моей поддержкой, обратился к ним с подготовленной заранее речью. Особо выделяя, какая мы все дружная и мудрая семья, он вопросил, не сочтут ли они уместным с нашей стороны называть их просто Джек и Нел. Не исключаю, что в первый момент родители были слегка шокированы, но предложение наше приняли, а со временем, как мне кажется, и оценили тот оттенок близости и душевности, которым это нововведение обогатило всех нас.
У брата был близкий приятель, который учился вместе с ним в школе и играл в одной футбольной команде. Звали его Уинстон Макрейнольдс. Они были настолько неразлучны, что одноклассники прозвали Нила «Муном», а Уинстона «Машмаутом» — именами главных героев комикса «Мун Маллинз». Прозвище накрепко прилипло к Нилу, и единственным человеком, кто звал его с тех пор по имени, была мама.
В 1924 году я перешел в среднюю школу. Мне исполнилось тринадцать, и больше всего на свете я обожал футбол. Я страстно мечтал играть за школьную команду. Тот факт, что мой брат уже блистал в ее составе, лишь усиливал это желание.
Средняя школа в Диксоне располагалась на двух территориях: на южной стороне города и на северной, однако футбольная команда в школе была общая. Наша семья только что переселилась на северную сторону, и я опять оказался в школе новичком. Однако Мун решил не разлучаться с одноклассниками и продолжал ездить на занятия в южную часть города. Может, для меня это было и к лучшему. Мы любили друг друга, но все же старшим — и более крупным — был он, а потому у нас были основания и для дружеского соперничества, и для братских потасовок. Нил пошел в отца: яркий, искренний, уверенный в себе человек. В общем, прирожденный лидер. Я же в те годы чувствовал себя его тенью. Оказавшись в школе на северной стороне без брата, я знал, что перестану постоянно сравнивать себя с ним и подстраиваться под него.
Едва деревья в долине Рок-Ривер той осенью оделись в первое золото, я вместе с группой таких же мальчишек отправился на покрытое травой поле, готовый сражаться за честь школы и лилово-белую форму. Мечты, владевшие мной, пока я сидел на подоконнике и наблюдал за игроками, осуществлялись.
Школьный тренер медленно обходил строй игроков, внимательно вглядываясь в лица претендентов, потом остановился и глянул на меня сверху вниз: тогда я весил 108 фунтов и был ростом в 5 футов 3 дюйма.
После долгой паузы он произнес: «Не уверен, найдется ли для тебя подходящая по размеру форма». На следующий день он добавил, что шлем и подплечники все же удалось подобрать, а вот с подходящими штанами проблема. И все же — благослови его Бог — из какого-то замшелого чулана он извлек потрепанную пару штанов небольшого размера со специальными бамбуковыми прокладками: ничего подобного я раньше не видел. К счастью, штаны мне подошли.
Несколько дней я не жалея сил сражался с более крупными ребятами, и все же в назначенный час, когда тренер зачитал список игроков команды, меня в нем не оказалось. Домой я вернулся убитый, но с твердым намерением попытать счастья на следующий год и войти в команду.
Наступило лето. За год я почти не подрос и теперь решил наверстать упущенное, укрепить мускулы и подготовиться к следующему сезону. К тому же появилась возможность подработать, и я решил открыть в банке счет под будущие расходы. Все эти размышления привели к тому, что я устроился на работу — первую в моей жизни — за тридцать пять центов в неделю. Моими рабочими инструментами стали кирка и лопата, а в обязанности входила помощь в постройке и ремонте домов в Диксоне и его окрестностях.
В то лето я многому научился, и прежде всего работать руками. Я мог стелить полы и класть перекрытия, умел обращаться с бетоном. Рассказывая сегодня о том времени, мне бы очень хотелось написать, что я стал образцовым рабочим, однако на память приходит и другой эпизод, набрасывающий легкую тень на тот образ. Как-то в полдень, занеся над головой кирку, чтобы подцепить и выворотить ком из неподатливой глинистой почвы, я вдруг увидел отца, который быстрым шагом шел к стройке, чтобы забрать меня на обед. Его образ затмил для меня все остальное.
Ни секунды не колеблясь, я выпустил кирку из рук и с распростертыми объятиями кинулся ему навстречу. Кирка же упала вниз, вонзившись в землю всего в дюйме от ноги моего хозяина.
Уже шагая вместе с Джеком в сторону дома, я услышал вслед его недовольное ворчание: «Вот вам наглядный пример самого отвратительного человеческого качества — лени. В жизни не видел подобного!»
Наступил сентябрь, и наша школьная футбольная ассоциация решила создать еще одно подразделение — для игроков, весивших меньше 135 фунтов. Меня назначили капитаном команды и поставили полузащитником, а потом и защитником.
Мне нравилось играть в защите. Позволю заметить, что для меня это действительно был своего рода брак, заключенный на небесах. Я воспринимал игру как реальное проявление жизни: столкновение двух тел, одно из которых всеми силами стремится вперед, другое мешает этому прорыву; мужчина против мужчины, блокирующий, захватывающий и, наконец, прорывающий защиту.
К юношеским годам я немного вытянулся, достиг уже пяти футов десяти с половиной дюймов, и весил 160 фунтов. Но, несмотря на это, мне едва ли не до середины сезона по большей части приходилось согревать скамью запасных. Наконец, в один памятный субботний день наш тренер созвал нас в раздевалке на обычную пятиминутку перед игрой и, зачитывая основной состав игроков, произнес (никогда не забуду этого момента): «Правый полузащитник — Рейган». Думаю, он просто был недоволен работой одного из наших лучших игроков.
Оказавшись на этом месте, я уже не уступал его никому. Я всеми силами старался стать лучшим игроком сезона, а позднее, в выпускном классе, окрепнув физически, с самого начала стал нападающим.
Если не ошибаюсь, именно на втором году обучения в школе я получил лучшую в своей жизни работу, длившуюся не одно лето, — место спасателя в Лоуэлл-парке. Лоуэлл-парк представлял собой трехсотакровый лесной заповедник на берегу Рок-Ривер, названный так в честь поэта Джеймса Рассела Лоуэлла, чья семья передала его городу. Я прошел курс обучения этой профессии в Христианском союзе молодых людей и с началом сезона отправился к своему прежнему нанимателю, которому помогал в строительных работах, и сказал, что хочу уволиться.
На новом месте я был занят полную неделю, без выходных, по десять-двенадцать часов в день. Поначалу мне платили 15 долларов в неделю, затем плату увеличили до 20. Есть и еще одна цифра, называя которую я преисполняюсь чувством гордости за самого себя. Это цифра 77 — число спасенных мною людей за те семь летних сезонов, что я проработал в Лоуэлл-парке.
Должен признаться, что, помимо плавания и футбола, сердце мое знало еще две привязанности. Одну из них звали Маргарет, другой была любовь к сцене.
Примерно в то же время, как я пошел в среднюю школу, старейшины нашей церкви пригласили нового пастора. В одно из воскресений, во время его первого богослужения, я незаметно осмотрелся и внимание мое привлекли три очаровательные новые прихожанки, как оказалось, дочери священника.
Наверное, такой и бывает любовь с первого взгляда, не знаю. Но в тот момент я почувствовал необъяснимое влечение к одной из них. Звали ее Маргарет Кливер, она чем-то неуловимо напоминала мою мать: невысокая, хорошенькая, с рыжими волосами и очень умненькая. Целых шесть лет с того момента я твердо верил, что рано или поздно она станет моей женой. Я был влюблен, и влюблен страстно.
Однажды мы с Маргарет направлялись куда-то вдвоем. Она вдруг заговорила об алкоголизме Джека. Это был как раз один из тех случаев, когда отец очередной раз сорвался, и кто-то из доброжелателей охотно обрисовал Маргарет полную картину его похождений. Выросшую в очень строгой, глубоко религиозной семье девушку это известие безумно расстроило. Конечно же, я ничего подобного ей о Джеке не рассказывал, стараясь сохранить в тайне его слабость к спиртному.
Настал мой черед объяснить Маргарет то, что сам я узнал от Нел: Джек просто болен, и справиться с этой болезнью очень трудно. Очевидно, подобное толкование алкоголизма она слышала впервые и, похоже, мне не поверила. Сердце мое рвалось на части от страха потерять Маргарет.