– Улица Авиационная! – передразнивая меня, сказала мама.
– Девочки нам нужны! – передразнивала я усача.
– Не зря все-таки там самолет стоял, – продолжала мама, – я как чувствовала – что-то не так.
– Ага, чувствовала она, а кто сказал, что все парни, которые туда пришли, будущие учителя? Забыла? Слушай, мам, может, мне надо было там остаться? Я реально захотела носить шлем пилота.
– Иди уже, горе-пилот ты мой.
– Я думаю, может, не судьба мне воспитателем стать, раз нас в другое здание привело?
– Динка, ну кем тебе еще стать, как не воспитателем?
– Есть много прекрасных профессий! В частности, я думала стать писателем.
– Кем-кем? Писателем? Не смеши.
– А что смешного, мама? Я с детства любила писать стихи, рассказы и сказки.
– Это ты про тот шедевр говоришь, где Золушку отправила в путешествие по всем известным сказкам? И сидела она у тебя не в карете, а в тыкве?
– Ну и что? Было весело, ты же сама смеялась, когда читала. Я люблю писать с юмором и необычно.
– Вот иди и учись с юмором на воспитателя. Это стабильность какая-никакая. Реальный заработок. А что тебе даст работа писателем? Ну, напишешь ты про свою необычную Золушку в тыкве и что дальше? Или стихи твои. Кто такое читать будет: «И вот звонок раздался звонкий, отец в костюме Дед Мороза вместо зеленой пышной елки принес мне белый ствол березы!» или вот еще: «Мои прекрасные года, куда уходите, куда? Я так еще не поняла. Зачем же мама родила?» Это не стихи, Динка.
– Надо же, ты меня цитируешь, мамочка. А я издам книгу. Так и назову ее «Это не стихи!»
Мы бы еще долго пререкались с мамой, но здание педагогического училища нарисовалось перед нами во всей красе. Мы вошли внутрь и обо всех спорах тут же забыли.
Нас встречали стайки девочек-дежурных. Несмотря на то, что мы порядком опоздали, нас встретили любезно с широкими улыбками. Актовый зал оказался таким же уютным и комфортным. На сцене за большим столом сидела целая комиссия, которую возглавляла директор училища. Это была высокая и полная женщина с серьезным выражением лица. Ее тяжелый взгляд пронизывал тебя насквозь, как раскаленная стрела. Но когда директор улыбалась, все теплело вокруг и таяло. Вот какой резкий контраст. Хотелось сплясать «Камаринского», чтобы на лице этой властной женщины снова появилась улыбка и все растаяли, как натуральный шоколад на ладошке.
Потом нас водили по аудиториям, показали спортивный зал, раздевалки, туалеты, медицинский кабинет и, конечно же, столовую. Все вокруг охали и ахали. Здание новое, удобное и просто чудесное.
Нам сказали, что есть еще одно здание у педучилища. Это старый корпус, до которого необходимо было идти минут десять. В том корпусе находились классы для занятий музыкой. Такие занятия были предусмотрены программой обучения в училище. Я посмотрела на маму, испуганно отвесив челюсть. Такого удара под дых я не ожидала. Несмотря на то, что у меня почти идеальный музыкальный слух и я люблю петь, нотную грамоту я не знала. Ни с одним музыкальным инструментом я не была знакома. Но мама успокоила меня сразу.
– Пианино купить не обещаю, все равно на четыре года обучения. Потом куда его денем? Ты все равно играть не научишься.
– Спасибо, мамочка, за поддержку.
– Но аккордеон тебе куплю.
Так и решилась моя судьба. Мне понравилось абсолютно все в этом училище. И люди кругом были такие доброжелательные и милые. Преподаватели: и молодые, и пожилые – все были с добрейшими глазами. Посетители-девочки, которые пришли знакомиться с училищем, были тоже неплохие. Все располагало к тому, чтобы сделать выбор в пользу педагогической деятельности.
Мама сдержала свое слово. Вскоре мне купили огромный зеленый аккордеон «Аэлита», который своими звуками наводил ужас на соседей. Нот я не знала. Но мне достаточно было всего лишь один раз увидеть, как проигрывает программу преподаватель. Я приходила домой и по памяти подписывала ноты русскими буквами и потом репетировала спокойно. Сдавала зачет я на «пятерки», редко посещая занятия музыкой. Но об этом потом…
Глава 4Сладкое слово «свобода»
С самых нежных лет я была девочкой скромной и послушной. Наверно, по первым трем главам легко было догадаться о том, что я всегда находилась под неусыпным маминым надзором. Каждый мой шаг за пределы дома невероятным образом был отслежен и проанализирован мамой. Заметьте, это происходило во времена, когда не было сотовых телефонов и прочих гаджетов, и даже стационарные аппараты были не во всех семьях.
У нас с мамой был только огромный надувной красный телефонище. Точно с таким же выступал артист комедийного жанра Полунин в своей знаменитой сценке «Асисяй любовь». И больше никаких «предметов роскоши» у нас с мамой не было. Возможности контроля надо мной у мамы были весьма и весьма узконаправлены, что нисколько не мешало ей быть в курсе всех моих событий. Моей маме не довелось родиться мальчиком, иначе она точно служила бы в разведке.
Как только вечерами мы усаживались за стол трапезничать, мама начинала «допрос». Каким образом ей удавалось разузнать мельчайшие подробности событий моего дня, уму непостижимо! Пока мы ели, я, совершенно того не желая, рассказывала ей обо всех своих происшествиях. Мама умела так поставить вопрос, что даже выкрутиться нельзя было. Несмотря даже на то, что я была по-лисьи хитра и продуманна. Но только не с мамой!
Если же я пыталась что-то от нее утаить, смолчать или, ни Боже ты мой, обмануть маму, то она объявляла мне строжайший бойкот. Бойкотировать меня она могла очень долго. Мамина обида выдерживалась в ней и настаивалась, как элитное вино в массандровских бочках. Обида плескалась в ней и пыталась вырваться наружу, но мама держала паузу. Она знала, что я не выдержу такого игнорирования и сама лично попрошу ее выслушать все мои секреты. Не просто попрошу, а буду уговаривать ее присесть и послушать меня. Так всегда и было…
Когда я училась в школе, несколько одноклассников жили со мной в одном дворе. Новости сами стекались маме в уши из уст родителей этих ребят. То, во сколько я пришла домой, с кем пришла и когда вышла из дома, маме докладывали соседки. Дворик у нас был маленький. Все соседи находились почти в родстве, настолько были дружны. О каждой семье во дворе все и всё знали. Этакая большая дружная коммуна. С одной стороны, это хорошо, когда рядом с тобой столько друзей и знакомых. Но, с другой стороны, напрягал тотальный контроль и всезнание всех и обо всем. Когда мама принесла мне собрание книг, пользующееся в то время большим спросом, «Все и обо всех», я закатила глаза к небу:
– Написано по мотивам ваших посиделок с соседками?
– Что б ты понимала, Динка! Посиделки – это святое! На, бери и читай. Просвещайся!
Посиделки соседок в нашем дворе – это особая тема, которая, если ее описывать подробно, может смело конкурировать по объему с «Войной и миром». Столько новостных сплетен было сплетено соседками нашего двора! Сколько тонн вкуснейших жареных семечек было съедено за откровенными разговорами во дворе. Шелуха от семечек покрывала их грудь, подол, сыпалась за пазуху. У некоторых висела тонкой струйкой на подбородке. И при всем при этом разговоры не умолкали. Веселым полукругом соседки нашего двора, и моя мама в их числе, могли просидеть с полудня до позднего вечера. Сверчок обиженно замолкал, а они все болтали и болтали субботними вечерами.
Все это я веду к тому, чтобы вы прочувствовали, как сладостно для меня было ожидание свободы. Мне предстояло вырваться из этого замкнутого круга тотального контроля. Это будет уже не школа, все гораздо серьезнее. Без соседских детей, рассказывающих потом все своим мамам.
Само училище находилось далековато от моего дома. В таких случаях мы обычно шутили, сколько собачьих упряжек и лошадиных троек нам приходилось поменять, чтоб добраться до места нашей учебы. Но пока я только высчитывала в уме, когда же я смогу пребывать на свободе и как долго. С утра и до вечера без контроля!
Ура! А вдруг я не такая хорошая девочка? Хотелось хоть раз в жизни сделать что-нибудь запретное. Прогуляться с мальчиком по парку или с подружками устроить развеселую вечеринку с гаданиями.
Гадание на суженого – это отдельная история. Собирались мы дружной и заинтересованной кучкой. За две недели договаривались о встрече у кого-нибудь на квартире. Ожидали сие событие с трепетом.
Но как только мы встречались стайкой веселушек, то вместо гадания начинались танцы. Однако нас не так смешили забавные танцы или истории, которые рассказывали девочки, как гадания на блюдце. Весь смех, который копился в тебе во время произношения «ритуального обращения» к какому-нибудь гному, выплескивался в самый неподходящий момент. Хохотать хотелось так, будто ты не смеялась лет сто.
Девочки, серьезно настроенные на созерцание суженого на дне блюдца или в глубине зеркала, кровно обижались на нас, тех, кто гоготал во все горло и мешал гаданию. Я была в числе хохочущих раскрасневшихся гадальщиц. Мне было ни капельки не стыдно, потому что не верилось и не боялось совершенно…
Это все было потом. Перелистывая странички моей учебы в педагогическом училище, теперь я вспоминаю их с завистью и теплотой. Сама себе завидую. Тогда у меня все еще было впереди. Вся жизнь переливалась в моих глазах яркими гранями и призывно манила. Я только-только начинала превращаться из гадкого лисенка в хитро сделанную лисицу с гордо приподнятой бровью и виляющим пушистым хвостом. Перемена места учебы повлияла на меня так сильно, что спрятанная глубоко во мне храбрая умница и красавица выпрыгнула с выбросом рук вперед и выкриком «Эхе-хей! А вот и я!»
Так как в школе я училась хорошо, для успешного поступления в педагогическое училище мне достаточно было посетить подготовительные курсы. Никаких вступительных экзаменов я не сдавала. Надо было только прийти на собеседование, впечатлить серьезную комиссию и впечатлиться самой.
В тот самый день меня с утра трясло мелкой дрожью. Мама отпаивала меня чаем и настраивала на позитив. Мысли в голове тоже тряслись и бешено меняли картинки. Первая картинка была такова: грузная преподаватель из приемной комиссии обливает меня холодной водой из мутного графина. Мне казалось, что ей не понравится длина моей юбки. Нас еще на подготовительных курсах настоятельно предупреждали: