Г лава 2Стресс как следствие горя
Секрет здоровья и счастья состоит в том, чтобы приспособиться к вечно меняющимся условиям на нашей планете. Наказанием за отсутствие такой адаптации являются болезни и несчастья [12]
С момента появления письменности у всех цивилизаций имеются свидетельства о болезнях и смертях среди тех, кто оплакивал своих близких. Однако только в последние сорок лет мы сумели установить эту связь: горе приводит к стрессу, а продолжительный стресс вызывает болезни и может закончиться смертью.
Вне зависимости от того, насколько мы были заняты или загружены, мы всегда собирались на ужин всей семьей и неспешно обсуждали, как прошел день. Даже когда я была ребенком, мы часто говорили о сложных ситуациях, в которые я попадала.
— Ну, когда я был такой же маленькой девочкой, как ты сейчас, — говорил папа, не в силах сдержать улыбку, — у меня была такая же проблема.
— И что ты тогда делал, папа? — спрашивала я, хихикая от нетерпения.
Он усмехался, и мы догадывались, что он поведает нам невероятную историю. Однако, если он отодвигал тарелку, мы знали, что он скажет правду. В любом случае его ответ был смешным, поучительным и давал пищу для размышлений. Папа часто завершал семейные обсуждения собственными философскими максимами: «Милая, все меняется. Ничто не вечно». Я неизменно уходила из-за стола с чувством, что я, как любой человек, способна решить собственные проблемы по-своему и в свой срок.
Мама часто говорила, что мой беззаботный характер не сформировался в результате воспитания, а был таким от природы. «Ты родилась такой беспечной, — объясняла она, — ты ни из-за чего не расстраивалась. Ты всегда была спокойной, что бы ни происходило». Когда я училась в колледже, психологические тесты показали, что я легко адаптируюсь к переменам и не подвержена стрессу, тревоге или эмоциональным расстройствам. Однако, когда мне было тридцать восемь лет, моя способность адаптироваться подверглась самому суровому испытанию.
1984 год был обычным во всем, кроме одной детали: мои гинекологические проблемы привели к тому, что мне потребовалось удалить матку. Разворачивая новые тапочки, чтобы взять их с собой в больницу, я удивила саму себя, объявив:
— Завтра я подгоню машину к медцентру.
— Это просто смешно! — сказала подруга, пытаясь меня урезонить.
— Не знаю почему, — настаивала я, — но у меня такое странное чувство, что что-то случится. Мне надо, чтобы машина была у меня под рукой, чтобы я могла быстро оттуда уехать.
Хотя я сама не понимала, откуда у меня такое предчувствие, я оставалась непреклонной и 40 км до Хьюстона проехала одна.
Операцию назначили на 7.30 утра, а в 6.45 в мою комнату вошли медсестра и две санитарки с медицинской каталкой.
— Вот, — сказала медсестра, протягивая мне чашку.
— Что это? — спросила я.
— Валиум, — объяснила она. — Это чтобы успокоиться, пока вас везут в операционную.
— Нет, спасибо, — ответила я.
— Нет, вам обязательно надо его принять, — упорствовала она. — Даже входить в операционную уже страшно, поэтому всем пациентам непременно надо принимать успокоительное.
— Я совершенно спокойна, — возразила я, — и я должна полностью контролировать свои чувства.
Мы продолжали перепалку, пока одна из санитарок добродушно не заметила:
— Ну хватит! Хватит! Пора идти! Мы уже задерживаем нашего врача.
В этот момент зазвонил телефон.
Хотя строгая медсестра не пылала желанием передавать мне трубку, она в конце концов сообщила:
— Это звонят из больницы Святого Иосифа в Хот-Спрингсе, Арканзас. Ваш отец в отделении кардиореанимации, с вами хочет поговорить хирург.
Меня не удивило, что беда случилась где-то еще, я взяла трубку.
Мужской голос сказал, будто диктуя служебную записку:
— Состояние мистера Дэвидсона критическое. Сегодня рано утром у него был инсульт. Похоже, у него может остановиться сердце. Сейчас его готовят к операции. Вряд ли его выпишут из больницы. Но, даже если это произойдет, он останется инвалидом.
Я вернула трубку медсестре, спрыгнула с каталки, быстро оделась и побежала к машине. Врач оказался прав, когда говорил, что папа не будет прежним, но и моя жизнь в тот момент изменилась навсегда.
К тому моменту как я приехала в больницу в Хот-Спрингсе, врачи уже провели операцию. Увидев папу, я онемела. Шов на его груди выглядел так, будто его грудную клетку разорвал дикий зверь. Еще страшнее было видеть, с каким трудом он каждый раз делает вдох. Он всегда был оптимистом, поэтому его слова «я умру» меня напугали.
— Зачем ты так говоришь? — спросила я, стараясь отмахнуться от этого ужасного пророчества.
— Мое время пришло, милая, — сказал он со слезами, пытаясь удержаться от рыданий.
«О Господи, пожалуйста, помоги нам», — молилась я про себя, глядя, как он засыпает. Я нашла телефон и оставила подробное сообщение своему мужу Джо, который был в Хьюстоне. Встревоженная и испуганная, я изможденно добрела до стула в приемном покое. Я смотрела прямо перед собой, но ничего не видела. Прошло несколько минут, прежде чем я осознала, что таксофон рядом со мной звонит.
Джо проконсультировался с выдающимся кардиохирургом из техасского медцентра, и нас там ожидала бригада реаниматологов. Пока я оформляла выписку папы из больницы Святого Иосифа, двое специалистов установили кислородный баллон и устроили импровизированную постель на заднем сиденье моей машины. Менее чем через час мы уже были на шоссе 1-20, направляясь в Хьюстон. Все восемь часов, которые мы провели в дороге, я смотрела то на шоссе перед собой, то на папино лицо в зеркале заднего вида. Меня душила тревога, я боялась, что папа умрет, прежде чем мы доберемся до больницы.
Наконец в два часа ночи я увидела прямо перед машиной красные подсвеченные буквы НЕОТЛОЖНАЯ ПОМОЩЬ. Как спасатели, готовые нырнуть в воду, нашу машину сразу же окружили медработники, стоило нам только добраться до нужного входа. «Джо Дэвидсон?» — спросили они, открыв в машине все двери. Они переложили папу на каталку и доставили его в смотровую, а оттуда немедленно забрали на срочную операцию с отключением сердца. Операция прошла успешно, врач прогнозировал полное выздоровление. Однако этому не суждено было сбыться.
3 июня, примерно через шесть недель после операции, у нас был двойной праздник. Это был папин день рождения, мы резали торт, когда в палату вошли врачи. «Мы как раз вовремя, хотим преподнести вам подарок, — объявили они.
— Завтра-послезавтра можете собираться домой».
Мы прекрасно отметили праздник, а потом вдруг подумали, почему бы папе не выписаться в этот же день. Врачи уже ушли, поэтому я спросила медсестру.
— У мистера Дэвидсона есть одна проблема, — ответила она. — Прежде чем его выпишут, он должен проспать ночь напролет. Пока что он перепутал день с ночью. Он просыпается посреди ночи и хочет разговаривать, писать, что-то делать.
— Но мой папа баптистский священник, — попыталась объяснить я, — он так и живет. Он всегда спит несколько часов с вечера, а потом, после полуночи, встает, чтобы написать проповедь. Это просто егораспорядок дня.
— Его не выпишут, пока он не проспит ночь напролет, — сказала она и ушла.
Волнуясь, я стала упрашивать других дежурных медсестер и врачей, но ничего не помогло, и я оставила сообщение для папиного лечащего врача.
— Я приду с самого утра и тебя заберу, — заверила я папу вечером, — они не смогут мне помешать.
На следующее утро у палаты отца меня встретили главная медсестра, руководство больницы, папины хирурги и анестезиолог.
— Ночью произошел несчастный случай, — начал администратор. — Медсестра дала вашему отцу дозу валиума в 21.30, в 22.30 и еще раз в полночь.
Анестезиолог перебил, хмурясь и качая головой:
— Вашему отцу дали такую дозу валиума, которая убила бы и молодого здорового человека лет двадцати. Не понимаю, как он все еще не умер [13].
Но в полной мере я прочувствовала ужас только тогда, когда меня сопроводили в папину палату. Его лицо застыло в агонии: он наверняка понимал, что происходит, но не мог это предотвратить. Только через 80 мучительных дней, 22 августа, в 3.30 ночи папина битва завершилась. Раздался звонок, которого я ждала со страхом: «Мне очень жаль, ваш отец только что умер».
Красная роза на длинном стебле с папиного гроба едва начала увядать, когда мне вновь позвонили в половине четвертого ночи. Новости были убийственными: моя невестка Пегги только что покончила с собой.
До того момента слово «стресс» не имело для меня никакого особенного смысла, но теперь оно звучало со всех сторон: «У тебя был слишком сильный стресс», «У тебя будет рак от такого стресса», «Никто не может пережить такой стресс». Моя мама, друзья, врачи и коллеги подкрепляли свои предостережения ужасными историями.
После того как я похудела до 37,6 кг, один из преподавателей в колледже ненавязчиво заметил:
— Эй, Дайан, у нас в этом семестре новый курс, «Стресс 101». Запишись на него!
— Кто, я?
— Я серьезно, — сказал он, протягивая мне расписание на весенний семестр. — Тебе такой курс необходим.
И, хотя я не чувствовала, что мне нужен этот курс, я отнеслась к его мнению с уважением и послушалась.
Первый урок начался необычно для курса в колледже.
— Я прошу вас всех назвать свое имя, — сказала преподавательница, — а потом одной фразой ответить на вопрос «Что в моей жизни сейчас вызывает самый сильный стресс?».
И люди принялись изливать душу.
— Меня зовут Фей, — проговорила молодая мама, стараясь удержаться от слез, — мой пятилетний сын сейчас в больнице, умирает от лейкемии.
Дальше высказалась женщина, сидевшая рядом с ней: