Увязание в отрицании: Когда кризис горя искажается
Маленькая лодка попала в темный, вселяющий страх водоворот, и лишь наш крик был попыткой спасения:
«Верните меня обратно на землю!».
Фред, 31-летний работник заправочной станции, был на работе, когда мимо него промчалась машина «скорой помощи». Вскоре позвонили и сообщили, что в результате несчастного случая погиб его младший брат. Фреду, как родственнику, пришлось поехать в больницу и принять участие в опознании трупа. От сильнейшего удара ноги брата были раздроблены. Фред опознал брата и поспешил вернуться на заправочную станцию. В последующие дни он утверждал, что этот эпизод был лишь кошмарным сном. Фред пошел на работу вместо того, чтобы идти на похороны, от выражений сочувствия знакомых и коллег отделывался объяснениями, будто бы его брата нет в городе по причине длительного отпуска. В конце концов через месяц его направили на психиатрическое обследование.
На терапевтических сессиях Фред рассказывал, что он и его младший брат любили друг друга. Однако создавалось впечатление, что он скрывает свои обиды. Его младший брат постоянно превосходил его во всем. Как-то в детские годы Фред во время ссоры толкнул брата на дверь со вставным стеклом, которое глубоко поранило ноги маленького мальчика. Фред никогда не забывал об этой кровавой сцене, о разрушительной силе своей зависти и гнева. Сцена в больничном морге воскресила его давно подавленное чувство вины.
Вспомним, что при кризис процесса горевания состоит в том, что тот, кто жив, прибегает к различным механизмам защиты – отрицанию, расщеплению, уговорам, – чтобы избежать столкновения со смертью. Затем, когда до сознания начинает доходить факт смерти, он испытывает вину за то, что осталось несделанным, чувствует тревогу и гнев – ведь его покинули. Когда кризис процесса горевания затягивается, это, как правило, ведет к застреванию или зацикливанию. Но даже для такой ситуации полное отрицание, обнаруживаемое Фредом, было экстраординарным – это единственный случай, который я наблюдал за всю мою практику[54].
Вскоре после того, как он соединил в своем сознании искалеченные тридцать лет назад в результате фатального несчастного случая ноги брата, отрицание Фреда разрушилось. Я попросил Фреда снова рассказать мне «сон» об опознании тела брата. Осознав к этому времени, что брат умер, он начал плакать. В итоге Фред поведал, какое сильное чувство вины вызвала в нем сцена в больнице, так как в прошлом он иногда тайно желал восторжествовать над братом. Простого проговаривания всего этого оказалось достаточно, чтобы Фред принял смерть брата и начал скорбеть, обратившись к своему священнику.
Случай Карла, отражающий не только отрицание, но и расщепление, уговоры и гнев, был более сложным.
Карл: кризис горя во всем его меняющемся своеобразии
Какое-то время назад, когда я возглавлял психиатрическое отделение в одной из больниц, меня вызвали в ФБР. Они арестовали обнаруженного на склоне горы мужчину, державшего ружье и целившегося в автомобилистов на дороге. Камни вокруг он исписал угрожающими лозунгами с использованием инициалов президента. Это было в 1960-е годы, когда еще была свежа ужасная память об убийстве Кеннеди и произошедшей вскоре после этого безумной выходке Чарльза Уитмэна, который терроризировал город Остин в Техасе, взобравшись на башню и наугад стреляя по прохожим.
Когда я встретился с Карлом, молодым человеком лет двадцати, то был поражен еле сдерживаемым гневом, сквозившим в его вежливых ответах на мои вопросы. Он пытался показать, что ему абсолютно безразличны печальные детали его жизни: отец, бывший заключенный, не проявлял к нему интереса; мать оставила Карла на ферме своих родителей, которые и воспитывали мальчика. У Карла сложились очень близкие отношения с дедушкой, что облегчило его боль от разлуки с матерью и отцом. Когда бабушка Карла умерла, его скорбь казалась неосложненной и ничем не примечательной. Вскоре после смерти бабушки Карл женился и построил дом на территории фермы.
Детские утраты привели к тому, что дедушка стал для Карла оплотом благополучия и доверия к миру. Любая подобная зависимость нагружена противоречиями и гневом. Нас злит наша беззащитность перед другим человеком. Любая подобная зависимость от другого человека всегда обременена амбивалентными чувствами и гневом. Пока дедушка был жив, Карл мог контролировать свой гнев, но когда старик умер, он запаниковал.
Как рассказал мне Карл, на похоронах он понимал, что тело его дедушки находится в гробу, но тем не менее был убежден, что видел старика расхаживающим по ферме. Это пример расщепления – обычного переживания во время кризиса горя, и здесь ничто не вызывает тревогу. Но вскоре поведение Карла обнаружило, что он был не в состоянии контролировать противоречивые эмоции, связанные с утратой. Каждую ночь он ходил на могилу и сидел там до рассвета. На мой вопрос о причинах такого поведения он ответил, что делал это для того, чтобы оставить дедушку «внизу». В этом проявился его гнев по поводу того, что он очень сильно привязан к старику. Но обратная сторона этих чувств была очевидна. Он держал лопату в багажнике стоявшего неподалеку автомобиля: «В случае, если старик захочет воскреснуть из мертвых, я смог бы выкопать его».
Такого рода бдения продолжались несколько недель. Ко второму месяцу Карл был истощен работой с девяти утра до пяти вечера и сидением у могилы все ночи напролет. После полудня он впадал в бешенство по малейшему поводу. Без сомнения, какие-то реакции были связаны с его общим истощением, но после разговора с ним я убедился, что это был смещенный гнев, обусловленный тем, что его покинули. Во время одного из таких взрывов Карл пошел в горы и написал лозунги, которые привлекли внимание ФБР. Однажды в период лечения я попросил его назвать полное имя дедушки: оказалось, что инициалы президента совпадали с инициалами его дедушки. Это очень сильно удивило Карла. Он не сознавал, что соединил психического двойника дедушки с другой «отеческой» фигурой – президента.
Случай Карла является драматической иллюстрацией кризиса осложненного горя. Когда родители бросили ребенка, едва начавшего ходить, у Карла были весьма ограниченные возможности сохранять любящих психических двойников этих важных для него людей. Он нуждался в психическом присутствии заботливого дедушки, чтобы поддерживать свое эмоциональное равновесие. Здесь есть сходство с поведением ребенка, начинающего ходить: он может отойти от матери лишь на какое-то время. Затем ребенок возвращается к матери и, как заметила психоаналитик Маргарет Малер, «пополняет запасы» любви и доверия[55]. Хотя Карла возмущала его зависимость от дедушки, он не мог выдержать того, что остался один. Смерть дедушки воскресила гнев Карла, связанный с детскими переживаниями, когда его бросили.
Как правило, гнев сигнализирует о том, что скорбящий начинает принимать факт смерти. Прямо или косвенно мы даем гневу выход и двигаемся дальше. Однако у Карла накопилось слишком много гнева, связанного с опытом покинутости, который был в его жизни. Ему было предначертано повторять и заново проходить все этапы кризиса горя: отрицание, расщепление, уговоры, гнев.
Пока мы работали с Карлом, его случай принял драматический и трагический оборот. Так уж получилось, что именно он обнаружил тело пациента, который повесился. Карл освободил труп от веревки и стал яростно оживлять его. Когда команда «скорой помощи» сообщила, что мужчина мертв, у Карла вырвались следующие слова: «Боже, он действительно мертв. Такая вещь, как смерть, существует», – и разрыдался. Проплакав сутки, Карл крепко заснул. Проснулся он в подавленном состоянии. Впоследствии, в результате лечения в больнице, Карл смог уже с большим самообладанием принять смерть дедушки.
Этот случай произошел в «благоприятное» время. Сеансы психотерапии ослабили отрицание Карла. Непосредственный контакт с трупом, попытка вернуть его к жизни и последующая неудача изгнали у Карла остатки отрицания. Он обрел способность проделать работу горя. Через пять лет Карл сообщил, что после этого он избавился от странных симптомов и счастливо живет со своей семьей.
Отсутствие горя
Наиболее общей формой неразрешенного кризиса горя является стремление отрицать произошедшее и, соответственно, отсутствие горя. В таких случаях мы бессознательно защищаем себя от болезненных чувств, связанных с утратой. Кажется, что мы привыкаем к смерти, разводу или другим переменам, но платим за это тем, что подавляем свои чувства.
Важно понять психодинамику отсутствия реакций горя в свете современных табу на выражение сильных эмоций, особенно скорби. Мы прославляем стоиков, традицию Клинта Иствуда и Джона Уэйна – мужчин, чьи лица лишь слегка морщатся от боли перед лицом утраты; они хоронят мертвых, распрямляют плечи, садятся на лошадь и скачут навстречу рассвету. По сути же такие герои всегда плохо кончают. Отсутствие скорби является эмоциональным эквивалентом отсутствия лечения в случае перелома кости.
Психоаналитик Хелен Дойч впервые описала реакцию «отсутствия горя» в ставшей уже классической статье 1937 года[56]. Она высказала предположение, что неспособность горевать возникает из неразрешенной утраты детских лет. Дойч считала, что подавленные эмоции в конечном счете найдут свое выражение. Если недавно понесший утрату человек не плачет, не обнаруживает гнева или боли и производит впечатление процветающего, то наше общество ошибочно оценивает его как «хорошо переносящего» на утрату. Некоторое время спустя (это могут быть годы), узнав о не относящейся к нему утрате, смерти или расставании, человек вдруг наполняется раздражением, гневом или печалью.
Дойч описала взрослого мужчину, страдавшего от «мучительного безразличия» к жизни, несмотря на свои усилия вызвать в себе хоть какие-нибудь чувства. Другой случай касался женщины средних лет, которая была неспособна реагировать на свое горе, но находила замещающее эмоциональное освобождение в печалях других людей.
Такие страдающие от отсутствия горя люди не отрицают факта смерти или болезненной утраты – они просто отрицают эмоции, связанные с ними. Однако, как это иллюстрирует случай Уилла, со временем все же горе дает о себе знать.
Уилл: сын шахтера
Уиллу было около двадцати лет, когда его отец погиб в результате несчастного случая на шахте. Известие было неожиданным. Однажды вечером Уилл, его мать и младшая сестра ждали отца домой к ужину. Вместо него на пороге появился представитель администрации шахты. Он сообщил, что обвалился свод шахты и отец Уилла в одно мгновение погиб от удара упавшего валуна. Мать и младшая сестра были подавлены горем. Уилл принял на себя все семейные дела. Позже он не мог вспомнить, что испытывал какие-то чувства, плакал или выражал другие эмоции. Он должен был стать главой в доме.
Через несколько лет Уилл переехал в большой город и стал конторским служащим. Внезапно у него начались странные приступы: колени подгибались и он не мог стоять. Уилл побывал на приеме у ряда неврологов и прошел многочисленные обследования. В конце концов его отправили в психиатрическое отделение больницы.
Когда я познакомился с его историей болезни, то обнаружил, что первый приступ случился в девятую годовщину смерти его отца; все приступы происходили вечером, приблизительно в то время, когда его отец возвращался домой и садился ужинать. Я понял, что могло запустить его подавленное горе. Страховые выплаты за несчастный случай, производимые шахтерской компанией, закончились через девять лет после смерти отца; так годовщины смерти отца соединялись для Уилла с реальным событием – с материальной потерей, приведшей смерть в его дом. Окончание выплат вынудило Уилла снова стать главой семьи, и он принял на себя роль кормильца. Все, что нужно было Уиллу, чтобы горе его протекало своим чередом, – это краткосрочная терапия в стационаре, и после этого его симптомы исчезли.
Поскольку такого рода страдания от отсутствия горя внешне выглядят как стойкость, сложно оценить, многие ли из нас используют такую защиту. В третьем томе серии «Привязанность и утрата» психоаналитик Джон Боулби подробно излагает причины отсутствия реакций горя:
«Взрослые, демонстрирующие длительное отсутствие сознательного горевания, в основном самодостаточные люди, гордящиеся своей независимостью и самоконтролем и пренебрегающие чувствами; слезы они расценивают как слабость. Понеся утрату, они гордятся тем, что ведут себя так, будто ничего не произошло; они заняты, деятельны и всем своим видом показывают, что хорошо справляются с произошедшим. Но внимательный наблюдатель заметит, что они напряжены и вспыльчивы. Упоминания об утрате неприятно им, а тех, кто напоминает о ней, такие люди избегают… Естественно, существуют разные варианты этого состояния… Некоторые могут держаться весело, но их веселость несколько наигранна, другие – скованны и слишком официальны»[57].
Боулби приводит случай мистера АА, взятый из исследований, которые проводились в Национальном институте психического здоровья: изучались родители смертельно больных детей.
Тридцатитрехлетний продавец, отец ребенка с лейкемией, мистер АА, был неунывающим, отзывчивым и услужливым человеком. Он посещал больницу каждый день. Исследователи и персонал пришли к заключению, что он общителен, но не стремится проводить время со своим сыном. Мистер АА признался, что «ему тяжело видеть других больных детей». В один из выходных мистер АА должен был остаться наедине с мальчиком. Исследователи ожидали, что в ходе беседы, которая была проведена в те же выходные, он проявит, по крайней мере, некоторую тревогу, признаки горя или душевного страдания. К их удивлению, мистер АА был в своем обычном хорошем расположении духа и не обнаруживал никаких признаков горя. Параллельно с этим изучалось воздействие длительного стресса на скорость эндокринной секреции, и результаты мистера АА оказались впечатляющими. Его показатель более чем в два раза превышал обычный уровень, что говорило о наличии физиологических составляющих процесса горевания, несмотря на то, что психологические и поведенческие элементы отсутствовали.
Хотя, как замечает Боулби, такие стоики не допускают какого бы то ни было обсуждения их печали, их глубоко волнует благополучие других: они начинают «навязчиво заботиться» о них, проявляя к ним чуткость и отказывая в этом самим себе.
В «Случайном туристе» писательница-романистка Анн Тайлер дает впечатляющее описание отсутствия реакции горя у героя Мейкона Лири. Подход к жизни Мейкона – это самозащита, позиция, крепнущая после гибели сына в результате неожиданной перестрелки в кафе. Вот что говорит ему жена:
«Все, что может задеть, или расстроить, или уничтожить тебя, ты без единого звука отбрасываешь. И когда Итан погиб… ты освободил его шкаф и письменный стол так, будто стремился побыстрее распрощаться с ним. Ты предлагал людям его хлам из подвала, ходули, санки и скейтборды и не мог понять, почему они их не берут… В том, как ты воспринимаешь вещи, я имею в виду любовь, печаль – да что угодно, есть какая-то приглушенность; будто ты пытаешься пройти по жизни неизменившимся»[58].
Тайлер помогает Мейкону Лири преодолеть себя с помощью удачного эволюционного толчка, о чем я говорил в конце главы, посвященной факторам риска. Любовь участливого кинолога и ее сына постепенно разбивают сопротивление Мейкона, позволяют ему смягчиться и начать печалиться по утраченному сыну. Мейкон оттаивает.