Урсула без промедления подтащила к окошку стул, забралась на него и высунулась наружу. В омуте света, падавшего из окна, ей удалось разглядеть королеву Соланж, которая застряла в шиферном желобе между двумя скатами крыши.
А Морис уже стал индейцем: с воинственным кличем он прыгал с кровати на кровать.
— Кому сказано — ужин на столе! — более настойчиво прокричала Бриджет с нижней лестничной площадки.
Урсуле было не до них; ее храброе сердечко стучало как молот, когда она протискивалась сквозь мансардное оконце (задача не из легких), твердо решив спасти свою повелительницу. Не успела она поставить ноги в тапочках на обледенелый шифер, как опора заскользила прочь. Со слабым криком Урсула потянулась к вязальной королеве, проносясь мимо, словно на санках, только без санок. Заграждения на крыше не было; ничто не смогло затормозить спуск, и Урсула, разогнавшись, вылетела в объятия черных крыльев ночи. С ощущением стремительности, почти радости, она упала в бездонный воздух — и все закончилось.
Наступила темнота.
Снег
11 февраля 1910 года.
Маринованные овощи своим зловещим цветом наводили на мысль о желтухе. Доктор Феллоуз перекусывал за кухонным столом в чаду керосиновой лампы. На кусок хлеба с маслом он нанес горки острого овощного маринада, а сверху накрыл ломтем жирной ветчины. У него дома в прохладе кладовой дожидался копченый свиной бок. Свинью он выбрал сам, съездив на ферму: доктор Феллоуз видел перед собой не домашнее животное, а пособие по анатомии — филейная часть, окорок, щеки, грудинка, мощные ноги, пригодные для варки. Плоть. Он задумался о новорожденной, которую вырвал из лап смерти, чикнув хирургическими ножницами. «Чудо жизни», — равнодушно объяснил он неотесанной девчонке-ирландке, служившей в этом доме. («Бриджет, сэр».)
— Придется мне здесь заночевать, — добавил он. — Метель.
На уме у него было множество мест, куда более располагающих к ночлегу, чем Лисья Поляна. Что за название? Зачем увековечивать места обитания хитрого зверя? В молодости доктор Феллоуз увлекался псовой охотой на лис. Он стал размышлять, проскользнет ли поутру молоденькая горничная к нему в комнату, неся на подносе чай с гренками. Нальет ли из кувшина в таз горячей воды, чтобы перед жарко натопленным камином потереть ему спину, как десятилетия назад делала его матушка. Доктор Феллоуз был фанатично предан своей супруге, но мысли его зачастую выходили из-под контроля.
Бриджет, идя впереди с зажженной свечой, проводила его наверх. Пламя то ярко вспыхивало, то начинало отчаянно моргать. Доктор Феллоуз, следуя за костлявым девичьим задом, вошел в холодную гостевую спальню. Горничная зажгла стоявшую на комоде свечку и тут же нырнула в темную утробу коридора, торопливо бросив:
— Спокойной ночи, сэр.
Доктор ворочался в холодной постели; маринованные овощи явно пошли не впрок. Он бы дорого дал, чтобы сейчас оказаться дома, рядом с теплым, дородным телом миссис Феллоуз. От этой женщины, которую природа не наделила изысканной внешностью, всегда чуть-чуть попахивало жареным луком. Иногда в этом даже была какая-то приятность.
Война
20 января 1915 года.
— Идете вы или нет? — рассердилась Бриджет. Держа на руках Тедди, она остановилась у порога. — Сто раз вам повторять: ужин на столе. — (Тедди заворочался в тисках ее рук. Морис даже бровью не повел: его сейчас занимали тонкости воинственной пляски индейцев.) — Бога ради, Урсула, отойди от окна. А окно-то почему нараспашку? Холодно ведь, околеть можно.
Урсула собиралась слазать за королевой Соланж, чтобы не оставлять ее на пустыре крыши, но отчего-то медлила. Чуть-чуть засомневалась, неловко оступилась, подумала, что крыша очень высокая, а ночь совсем непроглядная. Тут прибежала Памела и объявила: «Мама велела мыть руки и садиться за стол», а за ней подоспела Бриджет со своим вечным «Ужин на столе!» — и все надежды на спасение коронованной особы рухнули.
— А ты, Морис, — продолжала Бриджет, — прямо как дикарь.
— Я и есть дикарь, — подтвердил он. — Индеец из племени апачей.
— По мне — будь ты хоть королем готтентотов, да только УЖИН НА СТОЛЕ.
Издав последний боевой клич, Морис с грохотом ринулся вниз по лестнице, а Памела взяла старый сачок для игры в лакросс, привязала его к трости и выудила королеву Соланж из ледяного ущелья.
На ужин была отварная курица. Для Тедди — яйцо в мешочек. Сильви вздохнула. Поскольку они теперь держали кур, это в той или иной мере определяло их стол. Курятник и проволочный вольер устроили на том месте, где до войны предполагалось посадить спаржу. Старый Том больше у них не появлялся, хотя до Сильви доходили слухи, что «мистер Риджли» продолжает работать у их соседей — семейства Коул. Видно, ему все-таки пришлось не по нраву обращение «Старый Том».
— Это наша курочка? — спросила Урсула.
— Нет, милая, — ответила Сильви. — Что ты.
Курятина оказалась жесткой и волокнистой. Стряпня миссис Гловер заметно ухудшилась после того, как Джордж пострадал при газовой атаке. Он до сих пор лежал в полевом госпитале во Франции; когда Сильви спросила, насколько тяжело его состояние, миссис Гловер ответила, что не знает.
— Какой ужас, — сказала тогда Сильви.
А сама подумала: окажись ее собственный сын в беде, да еще на чужбине, она бы тут же бросилась на поиски. Выхаживала бы его, утешала. Ну, возможно, не Мориса, но уж Тедди — непременно. Когда она представила, как Тедди лежит в госпитале, раненый, беспомощный, у нее защипало глаза.
— Мамочка, тебе плохо? — забеспокоилась Памела.
— Вовсе нет, — сказала Сильви, отделяя вильчатую косточку и протягивая ее Урсуле, чтобы та загадала желание, но Урсула сказала, что не умеет. — Ну, вообще говоря, полагается желать, чтобы все наши мечты сбывались, — пояснила Сильви.
— А сны? — в тревоге спросила Урсула.
— А сны? — спросила Урсула, вспоминая огромную газонокосилку, что преследовала ее всю ночь, и племя индейцев, которые, привязав ее к шесту, стали в круг и начали целиться в нее из луков.
— Это наша курица, правда? — сказал Морис.
Урсула относилась к домашней птице с нежностью: ей нравилось, что в курятнике теплая солома, на которой разбросаны перышки, нравилось шарить под плотными, теплыми куриными животами, чтобы найти такое же теплое яичко.
— Генриеттой звали, правда? — не унимался Морис. — Самая старая. Миссис Гловер давно говорила: пора ей в кастрюлю.
Урсула присмотрелась к содержимому своей тарелки. Генриетта была ее любимицей. Жесткий ломтик белого мяса не давал никаких подсказок.
— Генриетта? — в ужасе взвизгнула Памела.
— Ты ее зарезала? — не отставал Морис от Сильви. — Крови много было?
Несколько раз в курятник забирались лисы. Сильви удивлялась, что куры такие глупые. Не глупее людей, парировала миссис Гловер. А ведь лисы прошлым летом утащили и крольчонка Памелы. Джордж Гловер спас пару крольчат, и Памела устроила для своего гнездышко в саду, а Урсула тогда воспротивилась, унесла своего питомца в комнату и поселила в кукольном домике, где он учинил разгром да еще оставил на полу свой помет, будто россыпь крошечных лакричных шариков. При виде такого безобразия Бриджет переселила крольчонка в сарай, где тот и сгинул.
На сладкое подали пудинг с джемом и сладкой подливкой; джем был из своей малины, собранной минувшим летом. От лета теперь остались одни мечты, говорила Сильви.
— Детский трупик, — сказал Морис с той жуткой развязностью, какая процветала в школе-пансионе. С набитым ртом он объяснил: — Так у нас в школе пудинг с джемом называется.
— Что за манеры, Морис, — сделала ему замечание Сильви. — И прошу тебя, не говори таких гнусностей.
— Детский трупик? — переспросила Урсула, выронив ложку и в ужасе глядя на свою тарелку.
— Немцы их едят, — мрачно выговорила Памела.
— Пудинги? — удивилась Урсула. Все едят пудинги, почему же немцы, хоть и враги, должны быть исключением?
— Да нет, детей, — сказала Памела. — Но только бельгийских.
Сильви рассмотрела белесый пудинг с кровавой прожилкой джема и содрогнулась. Утром у нее на глазах миссис Гловер с безразличием палача перебила Генриетте шею палкой от швабры. А куда денешься, подумала Сильви.
— Нынче война, — сказала миссис Гловер. — И нечего тут рассусоливать.
Памела не собиралась отступаться.
— Скажи, мама, — вполголоса требовала она, — это была Генриетта?
— Нет, солнышко, — отвечала Сильви. — Даю честное слово: это была не Генриетта.
Дальнейшее выяснение истины прервал настойчивый стук в дверь черного хода. Все переглянулись и замерли, будто застигнутые на месте преступления. Урсула ничего не поняла.
— Только бы не дурная весть, — выговорила Сильви.
Ее опасения оправдались. Из кухни донесся душераздирающий крик. Сэм Веллингтон, старый конюх, погиб на фронте.
— Страшная война, — прошептала Сильви.
Памела отдала Урсуле остатки скрученной в четыре нити бежевой мериносовой шерсти, и Урсула пообещала, что королева Соланж в благодарность за свое спасение пожалует Памеле салфеточку под стакан с водой.
Укладываясь спать, они поставили на прикроватную тумбочку даму в кринолинах и королеву Соланж — бок о бок, в знак их доблести перед лицом врага.
Перемирие
Июль 1918 года.
День рождения Тедди. Появившегося на свет под знаком Рака. Покрытый тайной знак, сказала Сильви, хотя считала, что все эти гороскопы «сущий вздор». А Бриджет подхватила: «Уж четыре года как», — наверное, в этом был какой-то юмор.
Сильви и миссис Гловер готовили небольшой праздник, «сюрприз». Ко всем своим детям Сильви относилась с теплотой (ну, может быть, к Морису — в меньшей степени), но Тедди она просто боготворила.
Тедди понятия не имел, что у него скоро день рождения: всем велено было помалкивать. Урсула даже не представляла, насколько трудно хранить тайну. Но Сильви знала толк в таких делах. Она распорядилась, чтобы «виновника торжества» на время приготовлений увели гулять.