Жизнь Штефана Великого — страница 2 из 32

Но были и писатели, которые смело шли своим путем, пренебрегая искушениями легкой славы и обрекая себя на преследования, на ненависть фашистских громил или, в лучшем случае, на пренебрежительные смешки «верхушки» общества. Среди них был и Михаил Садовяну.

Нельзя сказать, что такие прославленные деятели румынской истории, как Штефан, были забыты в годы установления фашистской диктатуры. Напротив, считалось весьма модным вспоминать о них по делу и без дела, спекулировать на любви народа к славным героям минувших веков.

Лишний раз оправдывались вещие строки поэта Михаила Эминеску:

О герои дней минувших, вас тревожат моды ради,

И цитируют сегодня те, кто с разумом в разладе…[1]

Но истинное величие славных эпох и славных имен никогда не умирает, оно не боится поругания. Каждый наступающий век отражает их по-новому. Давно исчезли конкретные свидетельства былого величия, стираются, рассыпаются в пыль древние памятники, а народная молва хранит благодарную память о героизме предков. Вместе с накопленным трудовым опытом передаются от поколения к поколению песни и легенды о них. И наступает пора, когда из песен и легенд, со стертых каменных памятников повесть о былом переходит на неумирающий язык письменного искусства. Так было с подвигом Игоря Святославича, с храбрым Роландом, с Сидом Кампеадором, с Иваном Грозным, Петром I и др. Так было и со Штефаном Молдавским. Вдохновленный многочисленными произведениями народного творчества, в которых воспевались подвиги молдавского князя, в начале 30-х годов нынешнего столетия обратился к образу Штефана известный в ту пору писатель Михаил Садовяну. Песня нашла своего замечательного певца, певец нашел свою песню.

* * *

Можно без преувеличения сказать о Садовяну, что отличительной чертой его могучего дарования является необыкновенная способность проникать взором за ту завесу, которая в сущности представляет сумму наших понятий о природе и ее жизни. Если обычно принято противопоставлять восторженность поэта трезвому, всевидящему взгляду ученого, то в даровании Садовяну счастливо сочетаются эти отнюдь уж не такие противоположные качества. В отличие от огромного большинства людей, он наделен своеобразным «вторым зрением», он видит такие формы, чувствует такие движения, слышит такие звуки, которые недоступны простому человеческому восприятию. Природа жива для писателя не только теми внешними движениями, которые наблюдаем мы, но и внутренней диалектикой своего непрерывного развития и борьбы. Поэтому каждая картина природы для него неповторима, каждая — чудо, которое он с вечно юной жаждой и любовью впитывает в себя.

Человек для Садовяну — высшее чудо этого бесконечно богатого мира. В нем он также ищет следы того многовекового развития, которое привело его на нынешнюю ступень истории, справедливо полагая, что это и есть самый верный путь раскрытия национальных черт родного народа. Человек представляется художнику носителем исторической судьбы общества, в его сегодняшних делах он видит отражение давних дел, в его голосе слышит голос минувших поколений. Трудно назвать другого писателя, который бы так явственно улавливал в труде и борьбе своих современников отзвуки давно исчезнувших веков.

Вот почему румынский крестьянин, главный герой творчества Садовяну, прежде всего предстает перед ним как хранитель давних обычаев, вековых традиций, как потомок тех, кто некогда жил и боролся на Карпато-Дунайских землях. Обычаи, поверья, обряды крестьянской жизни указывают ему те пути, по которым шел народ из прошлого к сегодняшнему дню. Следовательно, обращение к истории не является для писателя только поводом показать нынешним поколениям достойный пример, но и способом постичь душу народа, его чаяния и стремления, доказать его право на счастье.

* * *

Садовяну неоднократно подчеркивал то глубокое влияние, которое оказала на него мать, простая крестьянка села Вершень: «… если бы не пришлось мне слышать от матушки рассказы о былых временах и давно ушедших в вечность людях, все, чем жили эти люди — горе и любовь, обиды и месть, — все осталось бы навеки забытым. Но мать моя была редкая рассказчица, и ее речь, особенная, непередаваемая, звучит и поныне у меня в ушах» (предисловие к книге «На постоялом дворе Анкуцы», Бухарест, 1954).

Вторым наставником своего детства писатель называет отца, образованного Пашканского адвоката, поведавшего сыну немало увлекательных страниц из истории Франции и родной страны. «Пользуясь сведениями о некоторых славных эпохах нашей истории, почерпнутыми у отца, я не раз успешно выступал перед учителем и моими товарищами, — отмечает Садовяну в автобиографической книге „Годы ученичества“. — Однажды, я восторженно описал сражение при Рэзбоенах, после чего учитель, господин Бусуйок, сказал мне: „Браво, сударь!“».

И сегодня, достигнув глубокой старости, писатель хранит неизгладимую память об уроках господина Бусуйока, названного им в известном рассказе «господином Трандафиром». Особенно запечатлелись вдохновенные рассказы учителя о славных подвигах предков, боровшихся за независимость и свободу: «Я словно слышал шум битв, а дома ночи напролет мне снились древние герои» («Избранное» в коллекции «Библиотеки для всех», Том I, стр. 158).

К первым же годам учебы в начальной школе относится знакомство Садовяну с романами из жизни румынских гайдуков. Затем он открыл для себя творения Болинтиняну, Александри, Негруцци, Эминеску и др. Сколько легенд, летописных историй, народных баллад, в которых громко звучала на языке бессмертного искусства история родного народа! Да и сама земля, где родился и провел детские годы Садовяну, где он впервые почувствовал неповторимую прелесть родной природы, была пропитана кровью героев. На холмах возвышались руины древних крепостей, среди лесов белели монастыри, основанные 400 лет тому назад, села носили названия, которые встречались на страницах истории и в произведениях классиков.

Удивительно ли после всего этого, что творение замечательного летописца Некулче стало его настольной книгой? Удивительно ли, что в его душе находит такой горячий отклик призыв писателя Алеку Руссо «обращаться к истинному роднику вдохновения, к обычаям и традициям родной земли», того самого Алеку Руссо, который писал: «Если бы я был поэтом, я бы собирал румынскую мифологию, не менее прекрасную, чем латинская и греческая мифология; если бы я был историком, я бы обыскал все нищие землянки, радуясь каждой памятке прошлого, каждому ржавому оружию; если бы я был лингвистом, я бы исколесил все уголки Румынии, собирая сокровища языка».

Творческие искания Садовяну совместили все эти три направления. Уже в тринадцатилетнем возрасте будущий писатель задумывает роман «в четырех томах» о гайдуке Флоре Корбяну. В гимназические годы он вынашивает планы книги о жизни Штефана Великого. В 22-летнем возрасте он уже заканчивает историческую повесть «Братья Подкова», вышедшую затем под заглавием «Соколы». Немало было пройдено им дорог в северной части Молдавии в поисках реликвий прошлого и драгоценностей народного языка. А в 1906 году писатель предпринимает длительное путешествие по горам Молдавии. Путеводителем служит ему народная легенда.

Отныне в творчестве Садовяну историческая тема будет самым естественным образом переплетаться с темой жизни и борьбы крестьянских масс современной ему Румынии.

* * *

Итак, один из первых замыслов Садовяну — книга о жизни Штефана Великого — был осуществлен лишь четыре десятилетия спустя. Думается, что это далеко не случайное явление.

Садовяну вообще относится к тому разряду художников, которые долгое время обдумывают свои произведения, прежде чем сесть за письменный стол. Можно назвать немало случаев, когда из отдельных рассказов Садовяну вырастали, затем, десять, двадцать лет спустя, большие произведения (назовем хотя бы роман «По Серету мельница плыла»).

Славная эпоха княжества Штефана Великого, одна из самых величавых в истории Румынии, требовала глубокого знания материала, зрелого пера, большого опыта, умения рисовать широкие социальные полотна. То, что Садовяну отодвигал свой замысел до более благоприятной поры, является лишним свидетельством той любви, того уважения, которые питал он к личности великого господаря и к той эпохе, которую он представлял.

Исследователь, выстроивший в хронологическую линию многочисленные исторические произведения Садовяну, нашел бы в них отражение многих значительных страниц истории Молдавии, воссозданных в полнокровных, незабываемых образах. В самом деле: писатель стремится вернуть к жизни даже те века, что давно потонули во мраке предистории родного края. В рассказе «Древние охотники за волками» (1926) он описал жизнь первобытной общины на берегах Серета. Два романа — «Увар» и «Золотая ветвь» посвящены изображению событий второй половины первого тысячелетия нашей эры. В рассказе «Месть Ноура» воссоздан образ грозного молдавского феодала начала XV века. Затем следует упомянуть волнующее описание ночной битвы с татарами в год гибели Иона Лютого («Годы бедствий») и мести бывших соратников Иона Лютого, братьев Подкова («Соколы»). Из событий XVII века писатель выбрал историю борьбы оргеевских рэзешей против алчных феодалов («Род Шоймаров»), эпоху Василия Лупу («Свадьба княгини Роксаны») и годы кровавого княжения Дука-Водэ, о котором народ сохранил печальные песни и легенды[2] («Зодия рака»). В «Постоялом дворе Анкуцы» писатель обратился к событиям первой половины XIX века. И, наконец, в «Военных рассказах» Садовяну показал героизм румынских тружеников в войне 1877 года.

И хотя во всех этих произведениях, написанных в период с 1900 года по 1933 год, нет прямого изображения личности и эпохи Штефана Великого, образ знаменитого князя незримо присутствует в большинстве из них. Это словно маяк, освещающий исторические дали, напоминающий о былом величии и призывающий к смелым действиям во славу Молдавии.