– Понял, – буркнул Разблюев.
– Вот и хорошо. Теперь спрашиваю конкретно: если, допустим, твоего Матвея пустить под пресс? По-серьезному? Если надавить на него по полной программе? Вниз головой перевернуть и потрясти. Сколько из него высыпется? Миллион, в долларах, будет?
Говоря про «перевернуть и потрясти», Свинец проиллюстрировал свои слова резкими выразительными жестами и сделал непроизвольно соответствующую гримасу и, видимо, с этой гримасой перестарался, потому что его собеседник слегка побледнел.
– Нет, – замотал он головой, – конечно, нет. Миллион – слово волшебное. Если б он стал миллионером, он бы проговорился. Я бы узнал, так или иначе…
– А полмиллиона?
Разблюев серьезно задумался.
– Скажи, не бойся, – помог ему капитан. – Так мне будет легче искать.
Он хотел сказать «нам будет легче», но передумал. Конечно, ковбой не намерен искать своего босса. Ковбой боится. Он будет отсиживаться в сторонке.
– До полумиллиона, – неуверенно сформулировал Разблюев. – Триста тысяч точно есть. Может, даже четыреста… У него машина за восемьдесят штук, а он над ней особо не дрожит, пылинки не сдувает… Не бережет, в общем.
– Он любит машины?
– Не особо. Не фанат. Трансляции «Формулы-1» не смотрит. Машина ему нужна, чтоб на дороге уважали. Не моргали сзади фарами. Мы ж в Москве живем, тут это важно…
– Продолжай.
– И еще. Матвей себе землю присматривает. В Тарусе. Хочет взять два-три гектара, поместье там устроить… Так что три или четыре сотни у него есть.
– И лежат они в банке, – предположил капитан.
– Наверное.
– А может, наоборот? Ничего у него нет, кроме долгов? И тачка крутая, чтоб все думали, что деньги есть, и под это дело в долг давали…
Разблюев даже оскорбился:
– Матвей не такой. Он не аферист. Он осторожный человек. Он в долги влезать очень не любит. Когда мы берем кредиты – он сильно нервничает.
– Берете кредиты?
– Естественно.
– А говоришь – фирма успешная…
– Мы берем кредиты постоянно. Пятьдесят, семьдесят тысяч евро. Отдаем, потом опять берем. Это бизнес. Заемные средства нужны всегда. Надо же расти, развиваться…
– И где вы берете кредиты?
– В банке, где еще. Московский земельный банк. Его хозяин – Матвея старый приятель. Знаев. – Ковбой помолчал и процедил: – Кстати, этого Знаева, наверное, я бы тряханул. На вашем месте.
Вон как у него глаза сверкнули, сказал себе капитан. Тут все непросто. Даже интересно.
– Почему именно его?
– Они чуть ли не с детства дружили. В одном дворе выросли. Это, – Разблюев обвел рукой комнату, – начинали вместе. Как партнеры. Пятьдесят на пятьдесят. Потом Знайка соскочил. Сделал себе банк. А Матвею осталось вино.
– Они друзья?
– Нет. Сейчас – нет. Скорее, старые приятели. У Знайки банк, там у нашей фирмы счета… То есть доверие существует. Но они не друзья. Кошка между ними пробежала, это точно.
– Поругались?
– Может, и так. Все это было давно. Без меня. Я пришел, когда Знаев уже отошел от виноторговли. Он… он вам про Матвея может многое рассказать. Они вдвоем поднимались. С нуля. Только говорить с этим Знайкой надо по-особенному…
– Почему?
Разблюев развел руками.
– Потому что он – Знайка. Все знает, но молчит.
– Ты его не любишь. – Разблюев вскинул глаза.
– А мы тоже были с ним друзья. Не лучшие друзья, но… В общем, вместе играли. В одной группе. Он на гитаре, я на барабанах. Рок-н-ролл. Давно было дело. В молодости. А теперь у Знаева друзей нет. Его друзья – деньги.
Да, очень интересно, повторил про себя капитан. Вместе играли рок-н-ролл. Тут не просто бизнес, вино. Тут – отношения. Старые обиды. Один разбогател. Другой – не смог. Не исключено, что и женщины всплывут… Кстати, да.
– Может, Матвей просто ушел к другой женщине? Как думаешь? Влюбился, все забыл, загулял…
Разблюев улыбнулся.
– От Марины не загуляешь.
– Согласен, – задумчиво кивнул капитан. – Дети у них есть?
– Нет.
– Почему? Ему сорок, ей… сколько ей?
– За тридцать сильно. В общем, возраст такой, что пора скрывать.
– И у них нет детей?
– Значит, не хотят. Сейчас таких много. Тех, кто не спешит строгать потомков. А может, хотят, но не получается… Или есть еще какая-то причина. Я не интересовался.
Капитан вгляделся в лицо Разблюева. Именно такие и играют рок-н-ролл, подумал он. И носят куртки с заклепками. Ушедшие в себя, во всякую свободную секунду постукивающие пальцами по первой попавшейся поверхности. Музыканты. Как они потом попадают в бизнес? Как умудряются сделать деньги? Мне пятый десяток, а я ничего не понимаю в этой жизни.
– Вы десять лет вместе, – сказал сыщик, – ты его правая рука. Маловато ты знаешь о Матвее.
– Так получилось.
– У него есть свой кабинет? Ну-ка, покажи мне его. Прямо сейчас.
Ковбой поднялся со стула и запустил костлявую ладонь в карман штанов. Ага, подумал капитан, ключики от хозяйского кабинета имеет при себе. Может, метит на место босса? Нет, не похоже. Если б метил, уже бы там сидел. Пользуясь боссовой отлучкой.
Разблюев включил свет. Капитан с восхищением пробормотал:
– Обстановочка.
– Матвей тут все сам лично продумал, – сказал Разблюев. – Знаете, что такое «запах старых денег»?
– Нет.
– Это когда входишь в дом – и понимаешь, что у его хозяина были богаты и папа, и дедушка.
– А у Матвея папа с дедушкой были богаты?
– Нет, конечно. В нашей стране запах старых денег давно выветрился. Матвей создал имитацию. Мы же вино продаем. Лучшее в мире. Французское. У нас есть вина по десять тысяч евро. Мы – респектабельные. Наше вино пьют снобы. У нас есть клиенты, которые в магазины за вином не ходят. И вообще в магазины не ходят. Никогда. А заказывают ящиками. Самое дорогое. С доставкой. Мы ж в Москве живем. Тут с деньгами порядок…
– Короче, кабинет сделан, чтоб пыль в глаза пускать, – подытожил Свинец на понятном себе языке. – Показуха.
– Коммерческий расчет, – аккуратно поправил Разблюев.
– Я так и сказал.
Стену против входа украшал иконостас цветных фотографий – все, как одна, в стильных рамах под старину. Капитан поспешил подойти. Ткнув пальцем, спросил:
– Это он? Матвей?
– Да.
Свинец всмотрелся. Серия снимков представляла исчерпывающие и неопровержимые доказательства сверхуспешности как хозяина кабинета, так и его виноторгового дела. Хозяин: прямоугольное, простое, вызывающее симпатию лицо умеренного жизнелюба, несколько стеснительно (но и победительно тоже) взирающего близко посаженными глазами в объектив, – по большей части со скромной улыбкой, чуть сдвигающей вбок весомый бульдозерный нож квадратной нижней челюсти. Хозяин в белых штанах на фоне прибоя; хозяин, многозначительно выглядывающий из-за виноградной лозы; хозяин с бокалом красного; хозяин, пьяный в зюзю, в обнимку с усатыми и носатыми толстяками, очевидно – виноделами; хозяин рассматривает нечто средневековое; хозяин у подножия Эйфелевой башни; хозяин подле огромной стойки с разнокалиберными бутылками, их сотни; хозяин жмет руку лощеному патриарху в запонках, не иначе тоже хозяину чего-то; хозяин дефлорирует пузырь шампанзеи; хозяин в кабриолете; хозяин с клюшкой для гольфа… И парадный портрет: хозяин с крокодиловым кейсом, в полупрофиль, выдвинутым подбородком готов таранить будущее, как таранит белые глыбы замерзшей воды нос ледокола.
Пропорциональная фигура, мужицкие ладони. Везде раскованная, свободная поза. Везде в пиджаке. Почти везде – в галстуке. Преуспел! – намеками либо прямо заявляли галстуки, позы, винные бочки и разбивающиеся у ног сине-зеленые волны. Смог! Добился! Пролез. Достиг. Допрыгнул. Жизнь удалась.
– Он каждый год во Францию ездит, – пояснил Разблюев.
– Может, он и сейчас там? – игриво спросил капитан. – Завел себе француженку, домик купил и сейчас выбрал момент драпануть?
– От Марины не драпанешь.
– Я присяду?
Не дождавшись разрешения, Свинец уселся в кресло – с виду комфортабельное, крытое лоснящейся кожей, оно оказалось неожиданно твердым, предназначенным именно для того, чтобы работать: вертеться, азартно елозить и подпрыгивать в процессе борьбы за деньги, – и огладил рукой стол. Попытался вообразить себя Матвеем Матвеевым, продающим, сидя тут, вина по пять тысяч евро за флакон. Однако с гудящей дурной головой вообразить что-либо полезное было трудно, и пришлось просто закурить новую сигарету.
– Коммерческий расчет, – сказал он по слогам. – Стало быть, Матвей человек расчетливый. Спокойный. Осторожный. Бесполезному уголовнику Соловью платит две тыщи долларов в месяц, чтоб не иметь за спиной недоброжелателя. То есть твой босс – умный?
– Да, – кивнул Разблюев.
Вот я – тоже умный, подумал капитан. Еще какой. Вон как ловко психологические портреты составляю. Только кой хер я при таком уме в свои сорок три года всего лишь капитан, и все, что у меня есть, – купленная в кредит квартирка на окраине? Не зря от меня мои жены сбежали.
– Может, он все-таки от жены сбежал?
– От Марины не убежишь.
Свинец помолчал. Напротив на особом столике располагался оснащенный стальным винтом механизм, смахивающий на средневековое устройство для пыток.
– Это что?
– Люлька. Чтоб правильно декантировать.
– Понятно, – сказал капитан, ничего не поняв. – А у тебя с Матвеем какие отношения?
– Нормальные. Он меня сюда по старой дружбе взял. Хотите выпить?
– Нет.
Разблюев вышел в общий зал, вернулся с початой бутылкой водки и стаканом. Ловким точным движением налил себе. Проглотил не морщась. Очевидно, давно знал свою единоразовую дозу.
– По старой дружбе, значит?..
Ковбой охмелел мгновенно. Очевидно, хорошо выпил еще несколько часов назад, успел протрезветь, и сейчас его сразу развезло от ста с небольшим граммов. Несколько мгновений он стеклянными глазами изучал ряды бутылок в шкафах, потом перевел взгляд на капитана и тяжело вздохнул:
– Знаете, я ведь никакой не бизнесмен. Или, лучше сказать, никакой бизнесмен. Я музыкант. Барабанщик. – Он выразительно помахал руками, демонстрируя, каково это, быть барабанщиком. – Говорят, хороший барабанщик. Точнее, был хороший… Талантливый Всю молодость барабанил. Самое большее, что мне платили в период расцвета моей, так сказать, музыкальной карьеры, – двадцать долларов за выступление. В месяц выходило триста, если каждый вечер выступать. А еще надо же и репетировать… Пытался бросить. Много раз. Не получалось. Знаете почему?