ихся к успеху. Вот они тебя и сожрали. Ненормальные – нормального.
Матвея обожгло.
– Есть еще один человек, – сказал он. – Не хитрый и не хищный. Самый нормальный.
– Да? Мы же только что вместе искали. И не нашли. Кто таков?
– Моя мама.
Он подождал ответа – его не последовало. Он подождал хоть чего-нибудь – ничего не произошло. Исчезли изображения тех, кто два десятилетия шагал рядом с ним, помогая и мешая. Тишина и темнота вернулись. Накатила апатия. Минуту назад он доказывал, объяснял, горячился, словно живой, – теперь чувствовал только истощение.
– Хочешь им помочь?
– Кому?
– Жене. Маме. Самым близким.
– Но как? Я же – мертвый.
– Мы обсудим это.
7. Бандерша
Днем опять пошел снег – но никого не обрадовал, не поселил в обитателях города положительных эмоций. Все знали, что мелкие и твердые белые частицы, обильно выброшенные небом, густо засыпающие теперь крыши и улицы города, растают буквально через несколько часов.
Все знали, что настоящий первый снег ложится только на сухую, основательно промерзшую землю.
Взвесь из тонкой грязи реяла меж домов. Сквозь серую пелену одинаково уныло и мрачно смотрелись и яркие курточки спешащих по своим делам добропорядочных горожан, и корпуса престижных авто. Иные дамы, в особо дорогостоящих одеждах, благоразумно держались поодаль от проезжей части – семенили, стуча каблуками, вдоль стен домов, держась к ним вплотную, чтоб летящее с дороги мокрое и серое не изуродовало их меха и кожи.
В центре города, в Замоскворечье, тесно застроенном респектабельными, позапрошлого века, двух– и трехэтажными особняками, такие дамы увеличивались количественно и качественно. Составляли большинство. Непогода не умаляла их красоты.
Блондинки, крашеные и натуральные. Брюнетки, необычайно интересные, с волшебными длинными шеями и загадочно мерцающими глазами и смуглыми загорелыми скулами. Шатенки, хитрые и быстро реагирующие на тех мужчин, что реагируют на них, с дьявольски длинными, идеальных пропорций ногами. Огненно-рыжие с белой кожей, на вид – рафинированные стервы или, наоборот, нежные нимфы, с ярко-зелеными глазами и неприступными выражениями лиц.
Начало субботнего вечера – лучшее время для женщин. В эти часы они покидают свои дома и идут развлекаться. Или охотиться на мужчин. Наиболее смышленые без труда совмещают оба занятия.
Конечно, ты ненормальный, сказал себе капитан. Давай рассуждать. У тебя отпуск. У тебя дорогая и красивая машина. Давай, пригласи какую-нибудь нимфу прокатиться. Только куртку сними, чтоб не маячил наспех починенный карман. Уговоришь без особенных усилий. Денег нет – ерунда; позвони жене виноторговца, скажи, что напал на след (а так оно и есть), попроси на расходы тыщу долларов. Три тыщи долларов! Жена виноторговца – обеспеченная. Отсчитает мгновенно. И – вперед! Суббота, вечер, деньги, тачка, нежная девочка – полная обойма. Расслабься! Почему ты так не поступишь? Не хочешь останавливаться, не закончив дела? Или ты себе именно такой и нравишься: все кайфуют, а ты угрюмо скользишь мимо? Или, может, ты просто стар для того, чтоб катать девочек? Что, нет у тебя ответа?
Он поискал внутри себя, но ответа действительно не нашел. Даже приблизительного. Впрочем, искал недолго. Он не любил копаться в себе. Если бы любил – пошел бы в философы, а не в менты.
На фасаде нужного ему дома, ярко подсвеченный посредством хитро установленных светильников, висел огромный щит с портретом очень взрослого, с открытым симпатичным лицом, мужчины со светлыми глазами, выражающими сильный характер. Фоном портрета – хоккейная площадка, атлеты бьются за шайбу; все увенчивает надпись:
ИВАН НИКИТИН ДЕРЖИТ ЛЮБОЙ УДАР.
Билборд, явно установленный недавно, не более месяца назад, уже протек и набух водой – под глазами шестиметровой физиономии ударопрочного господина Никитина образовались темные пятна, как будто синяки, как будто кто-то большой, сильный и безжалостный набил господину морду.
Под портретом, рядом с массивными входными дверями, в ряд стояли три черных лимузина, все покрытые тонким плотным слоем грязи; как минимум неделю машины не трогались с места, определил Свинец, проезжая мимо.
Свернул за угол, там остановился. Из багажника достал дорожную сумку – валялась там со среды, со дня визита к братовьям. Постоял несколько минут, чтобы волосы достаточно намокли и на плечах куртки обозначились темные пятна – ему требовался максимально жалкий вид – и двинулся ко входу.
Охранник посмотрел на него с презрением.
– Торговым агентам вход не разрешен.
– Я по делу, – как бы не поняв совсем, отрапортовал капитан. – Я к Кораблику, Кириллу Кузьмичу.
Широкое лицо отразило намек на мыслительный процесс:
– А по какому вопросу?
– По личному, – ответил капитан быстро и бодро. – Я его родственник. Двоюродный брат. Из Челябинска приехал…
Лицо повторно отяготилось мыслью. Не поверил, подумал Свинец. Не похож я на родню из провинции. Наверное, следовало голову в плечи втянуть и спину сгорбить. И чтоб щетина была. Если я ехал в поезде, должна быть щетина… Не поверил…
Охранник выпрямился и дохнул на капитана водкой.
– Подождите здесь.
Сыщик смирно кивнул.
В здании царила глубокая тишина. Слишком глубокая даже для субботнего вечера. В крупных столичных фирмах, знал капитан, всегда в избытке имеются трудоголики, карьеристы и прочие желающие работать сверхурочно. Прогуляйтесь вечером выходного дня мимо любого офисного центра – обязательно увидите несколько освещенных окон. Бизнес не уважает выходные дни. Здесь же, в коридорах Фонда ветеранов спорта, пахло пылью и перегаром. Равнодушным бездельем.
Свинец посмотрел в окно и увидел подкатившую ко входу машину – из нее вышла женщина в дорогостоящем прикиде роковой красавицы. Меховой палантин, кроваво-красная помада на губах. Лицо свидетельствовало о трагически быстром прохождении дистанции от девочки до старухи. Осанка царственная.
По осанке Свинец ее и узнал. Шепотом весело выругался, подхватил свой фальшивый баул гостя столицы и бросился на крыльцо.
Впрочем, никто бы не назвал ее старухой. Только глаза, жирно накрашенные, с тусклыми белками излечившейся наркоманки, выдавали возраст – не биологический, а тот, что сопряжен с объемом пережитого; биологически ей было едва ли больше сорока пяти, взгляд же принадлежал существу, прожившему минимум три жизни.
Капитан приветственно развел в стороны руки и счастливо захихикал:
– Кого я вижу?! Катерина!
Женщина рассмеялась – коротко, нервно. Очевидно, сразу поняла, что попала в лапы капитана совершенно случайно, и теперь досадовала. А сам капитан всегда верил в счастливый случай, выпадающий каждому, кто правильно живет, и сейчас ему стало весело.
– Что ты здесь делаешь? – елейным тоном спросил он.
– А тебе какое дело?
– Дело мое простое. Уголовное.
Поджав ярко-красные губы, Катерина попыталась шагнуть к входной двери, но капитан преградил ей путь:
– Отойдем. Надо поговорить. У меня машина за углом.
– Мне некогда.
– Понимаю. Но ты же найдешь пять минут для старого друга?
– Ты очень не вовремя. Я серьезно. Тут есть охранник. Я закричу…
Капитан засмеялся:
– Этого охранника можно закошмарить палочкой от мороженого. Ты что, мне не рада?
Вежливо, но твердо он ухватил начинающую нервничать даму за меховой рукав и повлек за собой. Кивнул на вывеску фонда:
– Как же ты связалась с такими гадами, дорогая? А? Я ожидал от тебя чего угодно, только не такого. Это же упыри и людоеды… Вот и машина моя. Залезай.
– Ты разбогател?
– О чем ты? Я все еще капитан. Тачка не моя. Конфискована у лица, совершившего преступление. Лицо созналось. А я взял покататься…
– Что тебе нужно?
– Ты не ответила на вопрос. Зачем связалась с этой гнилой конторой?
– Это тебя не касается.
– А ты мне не груби. Я же тебе не грублю. Вот и ты мне не груби. Иначе, если ты будешь грубить – то и я начну грубить, ответно. Я очень грубый. Я без мамы вырос. Повторяю вопрос: что ты здесь делаешь?
– Заходила по работе, – хрипло сказала женщина и отвернулась.
– Эта контора, значит, берет у тебя девочек?
– Может быть.
Свинец вздохнул.
– Странно. Я думал, ты остепенилась, Катерина. Замуж вышла. За нормального человека…
Собеседница капитана была женщина большого ума и выдержки; она заметно расслабилась и простым голосом ответила:
– Вышла. Почти. Только погиб он. Разбился на машине. Не успели мы расписаться. Все досталось его детям от первого брака…
– А тебе – ноль.
– Ага.
– Как говорила моя вторая жена, не были богаты, нечего и начинать. Слушай, давай я на тебе женюсь, а? Вот у нас тандемчик будет! Жена – бандерша, муж – капитан милиции!
– Ты что, специально меня здесь караулил? Чтоб сделать предложение руки и сердца?
– Не веришь?
– Нет.
– А я серьезно.
– Не пойду я за тебя, Свинец. Ты ж голодранец.
– Ничего подобного. У меня теперь даже квартира есть. Мне, правда, за нее еще двенадцать лет платить, но все-таки… Ты мне подходишь. Женщина умная. Трезвая. Спокойная. С порошком, наверное, давно уже завязала… За здоровьем следишь…
– Видать, крепко вас прижало, товарищ капитан.
– Ну, не то чтобы прижало… Устал один.
– Все устали. Тебе что, жена нужна, чтоб по голове гладила? Поддерживала морально? Таких сейчас не делают.
– Делают, – убежденно ответил капитан. – Искать надо.
– Тогда ищи. Искать – твоя работа.
– Ты права. Кстати, о работе. Кактуса знаешь?
Катерина напряглась.
– Нет.
Не отрывавший взгляда от лица своей собеседницы капитан в этом месте разговора щелкнул пальцами и выкрикнул:
– Стоп! Плохо! Еще раз повторяю вопрос: знаешь ли ты Кирилла Кораблика по прозвищу Кактус?
– Что-то слышала.
– Он здесь работает?
– Не знаю.
– Опять плохо! Кирилл Кактус работает в фонде?