а месяц неподвижности, руки безвольно болтались.
Были когда-то два великих игрока, Кругов и Макаров. А пришей им пальцы к брюху, выгони их босиком в заснеженный лес, да в памперсе, да чтоб сзади преследовали с кувалдой наперевес — еще неизвестно, как повели бы себя прославленные спортсмены…
Глотая слезы боли и ужаса, облизывая кровоточащие пальцы, заворачиваясь в липкий халат, Никитин метался по лесу, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь ориентир.
Вдруг увидел огни. Побежал, скользя и обмирая. Приблизился. Башкой вперед продрался сквозь кусты.
Ему открылась излучина реки, лед и расчищенный от снега пятачок на льду. В бледном свете фонаря несколько мальчишек, в валенках и драных зипунах, старательно ругались и гоняли шайбу.
— Мальцев проводит силовой прием! — орал один.
— Харламов бросает от синей линии! — вторил другой.
— Эспозито отражает! — возражал третий, голкипер, облаченный, поверх пацанского пальтуганчика, в промасленный взрослый ватник, задом наперед, а-ля вратарский панцирь.
— Повторный бросок Харламова! Добивание!..
Стук клюшек и тонкие азартные вопли приглушал снегопад.
Никитин узнал мальчишку-вратаря и побежал, понимая, что обязательно надо сказать что-нибудь хорошее этому мальчишке. Приободрить. И напророчить, что мальчик станет прославленным игроком, звездой хоккея. Потом — депутатом областной Думы и президентом Фонда ветеранов спорта. Пусть мальчик ничего не боится, смелее выходит под удар. Боль, усталость, травмы — не бойся.
О себе забудь, думай о команде. Не сходи с места. Знай правила игры. И ничего не бойся.
Бойся только одного: чтоб пришлось тебе однажды голым и окровавленным бежать через черный лес, спасаясь от тех, кто придет наказать тебя за твою глупость и жадность.
8. Зиндан
— Что-то долго ехали, товарищ начальник.
Полковник Мудрук — руки в карманах — вошел и с отвращением огляделся.
— Снегопад, — сказал он. — Гололед. Два раза чуть с трассы не вылетел. Что тут у тебя?
— Похищение, вымогательство и убийство.
— Приведи себя в порядок.
Капитан посмотрел в зеркало и вздрогнул. Увиделось там мокрое, словно мышь, содрогающееся в ознобе животное, с ног до головы засыпанное серой штукатурной пылью; глаза дико блестят; ладони — в запекшейся крови. Не офицер милиции, а кошмарный монстр.
— Виноват.
— Бригаду вызвал?
— И бригаду, и «Скорую».
Полковник несколько раз ударил в пол подошвами, стряхивая с ботинок снег — как будто пришел в гости.
— Где тела?
— Оба в подвале.
— Показывай.
— Товарищ полковник, вы бы окурочек здесь не бросали. Не приведи бог — за вещдок проканает…
— Не учи дедушку кашлять, — проворчал Мудрук, однако недокуренную сигарету притушил о подошву и сунул после некоторых раздумий в карман собственной дубленки.
Когда-то вполне нарядная шкура темно-апельсинового цвета была теперь здорово обтрепана: локти потерты, пуговицы висят, края карманов засалены. Таков был и весь полковник. Седовласый дядька с бледным лицом, слегка обвисшим от хронического недосыпа.
Спустились вниз. Свинец перешагнул лежащего навзничь Кактуса, кивнул:
— Один из членов банды.
Полковник досадливо крякнул.
— Ты его?
— Так точно.
— А где ствол?
— Вон валяется.
— Откуда взял?
— Здесь нашел, — капитан сделал, как сумел, невинное лицо. Тут же подумав, что актер из него плохой. — Пистолет, я думаю, принадлежал одному из бандитов…
Начальство присело на корточки и задумчиво засопело. Капитан помалкивал.
— Слушай, Свинец. Это же твой ствол. Это я тебе его подарил. После того дела в Урус-Мартане. Это твой «стечкин»!..
— Был мой, — ответил капитан твердо. — А теперь, значит, ихний. Преступников.
Мудрук кашлянул. Снег на его плечах таял, капли падали на цементный пол, на криво изогнутое, неподвижное тело Кораблика: неестественно вывернутая голова, одна рука на отлете, сжимает оружие, другая — возле лица, ладонь прикрывает глаза и лоб, словно испугался человек собственной смерти и решил отгородиться от нее хоть как-то, хоть чем-то.
— Ладно, — сипло произнес полковник. — Разберемся. Где второй?
— Здесь, за дверью.
— Ага. Включи-ка свет.
Заглянув, начальство шепотом выругалось, сдавленно прошептало:
— Чего только не вытворяют.
— Я уже все осмотрел, — тихо доложил Свинец. — Тело привязано к кровати. Руки, ноги, колени, плечи — стянуты ремнями. Очень туго. Я проверил. Он не мог пошевелить ни единым мускулом. Голова тоже укреплена, по лбу и подбородку — так, чтобы он мог смотреть только в экран.
— А телевизор неслабый. В магазине почти сто тысяч стоит. Когда пойду на пенсию, ты мне такой подаришь. Ему что, кино показывали?
— В общем, да. Только кино — особенное. Про него самого. Наверху есть еще один телевизор. Там полно дисков и кассет. Товарищ полковник, они его обрабатывали очень тонко. За ним вели наблюдение. Не один день. Снимали скрыто, профессионально, новейшей аппаратурой, иногда — с двух или трех точек. Есть даже его детские фотографии. Отреставрированы, обработаны компьютером. Это не кино. Ему крутили сериал, с ним самим в главной роли…
— Зачем?
— Думаю, дело в деньгах. Погибший задолжал крупную сумму.
— Ага. Значит, ты его уже опознал.
— Так точно. Матвеев Матвей Матвеевич, шестьдесят восьмого года, уроженец Москвы, занимался импортом вина…
— Откуда информация?
— Работа такая.
Начальство помедлило, оглядывая внутренности камеры: голые стены недорогого силикатного кирпича, цементный пол.
— Ладно. Тогда скажи мне, как ты вообще здесь очутился.
— Получил оперативные данные, требующие безотлагательного вмешательства.
— Почему не доложил?
— Батарейка в телефоне разрядилась. А счет был — на минуты.
— Какие минуты?! — бешено залязгал Мудрук. — Ты сейчас должен в своей деревне сидеть, водку пить! Ты, бля, на коленях передо мной стоял, отпуск клянчил! Тебе, видать, мозги совсем отшибло! Ты во что влез, а?
— Так получилось.
— Будешь наказан.
— Так точно. Только это, Михалыч…
— Что еще?
— Я тут деньги нашел. До хрена. В туалете за зеркалом есть сейф. Полный.
— Ага. И что предлагаешь?
— Взять. Чуть-чуть.
— «Чуть-чуть» — это сколько?
— Половину.
— Сам все сделаешь. Отнесешь ко мне в машину.
— Есть.
Полковник Мудрук снова засопел — на этот раз властно, со значением.
— Считаешь, тут было вымогательство?
— Уверен.
— Пытки?
— Налицо. Кололи наркотиками. Безжалостно. Здесь целая лаборатория. Морфий в больших количествах. Веселящий газ для наркоза. Еще множество всякой непонятной дряни. Кислород в баллонах. Эфир во флягах. Ампулы, порошки. Эксперты разберутся. Наверху, в жилых помещениях, есть и кокаин, и гашиш — в общем, полный набор. Ребята свое дело знали туго…
— А капельница?
— Глюкоза и физраствор. Его держали тут семь суток. С прошлого воскресенья. В одном и том же положении. Без воды и пищи. У него в член катетер вставлен. Глюкозу вводили, чтобы мозг не отключился. Это в правую руку. А в левую — ширяли еще что-то. Там все в следах от уколов… Дыра на дыре… Они о его здоровье не очень беспокоились. Им нужна была только его голова. Видите — провода? Это наушники. С ним общались. Кололи героин и еще что-то. Может быть, галлюциногены. Одновременно — крутили видеозаписи. Думаю, он вообще не видел тех, с кем говорит… Через наушники ему задавали вопросы — и слушали ответы. Его разводили очень серьезно. Используя достижения науки. Бог знает, что ему пришлось пережить…
Наверху тяжело затопали.
— Наши приехали, — произнес капитан.
Мудрук вздрогнул и негромко заметил:
— Ты вроде хотел насчет сейфа подсуетиться…
— Я уже все сделал, Михалыч. В пакетик завернул и в лесу заныкал. Не волнуйся.
Мудрук шагнул внутрь, наклонился и изучил развороченную выстрелом голову виноторговца Матвеева.
— Стало быть, у них ничего не вышло, и они его замочили.
— Его замочили, — торопливо признался капитан, пробормотал прямо в заросшее серым твердым волосом начальственное ухо, — потому что я пришел. Их было двое Я появился — они испугались. Решили бежать через второй выход. Первый ушел, второй не успел. Оказался в ловушке. Запаниковал, застрелил пленника, потом хотел — меня. В общем, я его положил… А пленник уже был готов…
— Хватит, — мрачно произнес полковник. — Больше этого никому не рассказывай. — Он вздохнул, выкатил глаза и поспешил по лестнице наверх, увесистыми порциями исторгая начальственный рев:
— Чего так долго ехали, а?! Сержант?! Снегопад помешал?! Хорошему менту ничего не должно мешать! Теперь слушай мою команду! Ни к чему не прикасаться, ходить на цыпочках! Здесь убийство с особой жестокостью! Работают только эксперты, остальным — покинуть помещение!.. А?
Что? Тебе сколько лет, сынок? Не успел войти, а ему уже тела подавай!.. Здесь тела, внизу… Иди за мной… А ты, капитан, друг ситный, отойди в сторонку. Завтра, то есть сегодня, с утра, жду тебя с рапортом. Подробным.
Капитан покаянно кивнул.
— Товарищ полковник, а можно рапорт — прямо щас? У меня последний день отпуска… разрешите в себя прийти… В понедельник утром я — как штык…
Мудрук засопел в третий раз.
Шесть лет назад, прозрачной кавказской ночью, один из них тащил другого на себе. Десять километров по оврагам, распадкам, по руслам ручьев, сквозь густой чеченский кустарник. Тогда полковник был еще майор. Глубоко в бедре майора сидела пуля, и капитан, презрев субординацию, шепотом материл тяжелого, как бегемот, спутника, подсмыкивая то правое плечо — с него свисал сам майор, — то левое, где болтались два табельных автомата и тот самый трофейный «стечкин» в деревянной кобуре, на брезентовой лямке.
— Иди во двор, — сурово велел бывший майор, а ныне полковник. — Лезь в мою машину. Под сиденьем — водяра. И стаканчики. Глотни для сугрева. Найдешь папку. В ней листы бумаги. Рапорт пометишь сегодняшним числом. Пиши коротко, общими фразами…