Жизнеописание Михаила Булгакова — страница notes из 22

1

«Помню, что был пост – значит, конец марта, перед самой свадьбой. 150 рублей отец дал на платье, все ушли на частную лечебницу. Кричала, теряла сознание, увозили, привозили вновь…». (Здесь и далее в постраничных примечаниях приводятся дополнения к тексту, сделанные М. О. Чудаковой на страницах издания 1988 г. или на отдельных листках. – Ред.)

2

«Мать С[ынгаевских] делала так: она купит мясо, оно же тогда было недорогое, отварит и потушит с капустой, это я запомнила. И народу много садилось за стол. Это были ужины. Это еще когда студентом был, и после земства, может быть, не помню. Из Сынг. помню только трех – Колю, Варю и Асю».

3

Наше предположение, высказанное в первых изданиях книги, вскоре нашло подтверждение Ракицкого.

4

Возможно, существует и рассказ…

5

Ясно, что Б. уже предвидит укрепление.

6

6 мая поляки взяли Киев. В это же время было остановлено наступление на Грузию.

7

«В Батуме он о судьбе братьев еще ничего не знал. Вообще ни о ком не знал, просто хотел уехать в Константинополь. Только про этот город говорил; что дальше делать – не говорил».

8

«Может, он берег на это деньги, но мне не говорил ничего».

9

«Когда приехала в Москву, пошла к дядьке, взяла корзинку с нашими вещами: они все разлезлись оттого, что сырели и сохли. Я их все перетаскивала в Тихомировском в общежитие».

10

Процитируем еще один фрагмент из того же фельетона: «И для того, чтобы среди белых колонн могли жить золотой жизнью немногие, многие миллионы шли под ярмом по изрезанной полосами тощей земле» – для того чтобы сопоставить его с началом романа писателя-приспособленца Пончика-Непобеды в пьесе «Адам и Ева», которую напишет Булгаков десятилетие спустя.

11

Не он один оказался в этой ловушке.

12

Еще в 1918 г. в Киеве Булгаков мог прочесть в журнале «Наши дни», что в Москве открылось новое литературное кафе под именем «Венок искусств» и что «в день открытия выступали видные литературные и артистические силы Москвы, в числе других: Андрей Белый, Валерий Брюсов, Сергей Ауслендер, Любовь Столица, О. Мандельштам и др.» (№ 9, c. 16).

13

Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).

14

Парижский рецензент М. Цетлин, приводя эпиграф к роману, выбранный из Апокалипсиса, писал: «Надо сказать, что право на этот гордый эпиграф автор имеет: свидетельство его нелицеприятно, и суд праведен. И если вспомнить, что роман написан в Советской России, еще задыхающейся от ненависти к „белогвардейцам“, – то художественное нелицеприятие представляется почти что моральным подвигом» (Современные записки. Кн. 33. Париж, 1927. С. 529).

15

Об Эренбурге: Булгаков хорошо помнил его отношение к большевикам в Киеве, и его злило теперь, что советская власть простила ему все. Как Е. С. швырнула книгу: «И все ему сходило с рук».

16

Чрезвычайное обстоятельство (фр.).

17

Эпилог, само его рождение весной 1939 года обозначило твердую авторскую переадресовку романа. Пьесу «Батум» он написал, не веря, что она поможет роману, – свидетельство этого именно написание эпилога, в котором твердо перекинут мост к читателю будущего.

18

Булгаков, испытавший за последние годы и унижение, и новый взлет гордости и смелости художника (соединивший осенью 1932 года свою судьбу с Е. С. Шиловской, он вновь взялся за свой уничтоженный в 1930 году роман о Иешуа, Пилате, Воланде и современной Москве), послал несколько пасов в сторону Сталина (из сложного художественного целого мы вычленяем сейчас – несколько искусственно – только одну, но биографически важную для самого автора конкретную адресацию).

19

 Вспомним «Мастера и Маргариту»: «У нас только на валюту, – прохрипел [швейцар]». Атмосфера в этих носящих столь патриотичное именование заведениях, где купить дефицитные товары можно было только на валюту или на специальные чеки (сертификаты), точь-в-точь воспроизводила булгаковское описание Торгсина: в «Березке» покупателя тоже мог остановить привратник и попросить предъявить валютную наличность.

20

 Журнал «Россия», где в 1925 г. печатался роман «Белая гвардия», в том же году закрылся. Уже набранная в № 6 последняя треть романа осталась неизданной; в другой, более поздней редакции она была опубликована в 1929 г. в Париже, – именно по этому изданию, в соответствии с авторской волей, публиковала в 1966 г. роман «Белая гвардия» вдова писателя.

21

 С этим романом советская власть обошлась так, как и Коровьеву не придумать: около 60 машинописных страниц, изъятых из текста романа под давлением цензуры, власть официальным путем продала зарубежным издательствам за валюту. И весь мир читал в переводах полный текст романа, а соотечественники писателя до 1973 г. (когда удалось наконец выпустить однотомник с тремя романами) должны были довольствоваться обкорнанным.

22

 Елена Сергеевна Булгакова рассказывала мне, как она плакала, увидев изуродованный текст – причем особенно второй части, над которой особенно интенсивно поработал Б. Евгеньев. И добавила: «И машинистки журнала плакали, делая эти купюры, – они уже полюбили роман, а теперь его резали по живому…»

23

Ляндрес С. «Русский писатель не может жить без родины»: (Материалы к творческой биографии М. Булгакова) // Вопросы литературы. 1966. № 9. С. 134–139.

24

 Осенью 1969 г. я сказала Елене Сергеевне: «Вы своими слабыми женскими руками выкатили ночью огромный валун на тропу, по которой все ходили на работу. И на следующий день люди стали его обходить, делая вид, что он всегда здесь лежал». Не скрою, что ей очень понравилось мое сравнение.

25

Ляндрес С. Указ. соч. С. 134–135. Курсив наш.

26

Лакшин В. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Булгаков М. Избранная проза. М., 1966. С. 4.

27

 Из дневника Н. А. Земской, осень 1939 г. (Земская Е. А. М. А. Булгаков в последний год жизни: По материалам семейного архива // Наше наследие. 1991. № 3. С. 82).

28

Лакшин В. Указ. соч. С. 6. Мне неизвестно, знал ли в это время В. Лакшин, что Булгаков бросил частную практику не «ни с того ни с сего», а будучи мобилизованным той армией, в рядах которой уже воевали его младшие братья, и покатил не «невесть куда», а получив четкое назначение в качестве военврача на Северный Кавказ (я, по крайней мере, не знала об этом до 1977 г.).

29

Петелин В. М. А. Булгаков и «Дни Турбиных» // Огонек. 1969. № 11.

30

 Этот крайне важный источник впервые был введен в научный оборот в нашей публикации «Весной семнадцатого в Киеве. (К 100-летию со дня рождения М. А. Булгакова)» (Юность. 1991. № 5).

31

 Я везла их с Преображенки на станцию «Библиотека им. Ленина», в Отдел рукописей в старом портфеле, дрожа от страха, чтоб меня не сбила машина и уникальные в точном смысле слова документы не погибли.

32

Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 123.

33

 «Булгаков совершенно чужд народопоклонству, традиционно присущему русской интеллигенции, – и в этом обособлен от нее» – слова в «Жизнеописании…», давно ставшие общим местом и повторяемые многими, в 1988 г. были, не побоимся сказать, маленьким открытием.

34

 «И понял окончательно, что произошло…»: О жизни и посмертной судьбе Михаила Булгакова // Русская мысль. 1991. 17 мая. Впервые это удивление А. Н. Тихонова прорефлектировано было печатно именно в нашей публикации в 1991 г. – то есть еще при советской власти, в годы Перестройки. Позже биографы Булгакова обнаруживали знакомство с этой работой, но почему-то без ссылок на нее.

35

Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. Кн. 1, 2. М., 1961. С. 447.

36

 Обзор преподавательского состава гимназии был сделан по печатным источникам А. С. Бурмистровым. (К биографии М. А. Булгакова (1891–1916) // Контекст. 1978. М., 1978. С. 249.)

37

 «Мастер и Маргарита». Цит. по: Булгаков М. А. Романы. М., 1973. С. 162. Далее все цитаты из романов «Белая гвардия», «Театральный роман», «Мастер и Маргарита» даются по этому изданию.

38

 Нелишним, однако, считаем с благодарностью привести замечание, сделанное по поводу этого эпизода и нашей его трактовки читателем журнального текста «Жизнеописания» доктором физико-математических наук Р. И. Пименовым: «Неудачный пример, хотя мысль верная. Забастовки и демонстрации в гимназиях в 1905–1906 были столь массовыми и упорными, что власть бывала благодарна, когда эти беспорядки кончались, ей было не до репрессий, превалировал страх спровоцировать продолжение бесчинств. Доказательство: от книги „Забастовки в средних учебных заведениях СПб.“ (сост. Ал. Пиленко, 1906), до пастернаковских строк: „А мы безнаказанно греку дерзим, ставим парты к стене, на уроках играем в парламент и витаем мечтой в нелегальном районе Грузин“ (10 ноября 1987 г., Сыктывкар).

39

 Об этом событии В. И. Экземплярский рассказал в специальной брошюре («За что меня осудили? Несколько слов уволенного профессора Духовной академии в защиту своего богословского направления…» Киев, 1912; второй частью брошюры была та же работа о Толстом и Иоанне Златоусте). С. Н. Булгаков написал сочувственную рецензию на брошюру Экземплярского, обосновав свое возмущение его увольнением (Булгаков С. Самозащита В. И. Экземплярского // Русская мысль. 1912. Кн. 8. 3-я пагинация. С. 39–40).

40

Фетисов Н. Речь у гроба почившего профессора Киевской Академии Афанасия Ивановича Булгакова // Профессор Афанасий Иванович Булгаков. Киев, 1902. С. 24–23.

41

 Извлечения из дневника Н. А. Земской 1910–1912 гг. публикуются по сб.: Воспоминания о Михаиле Булгакове. М.: Советский писатель, 1988.

42

 В. Н. Кончаковский сообщает также: «Дед его, Василий Васильевич, был богат, на Олеговской улице (гора Щекавица, стан князя Щека, там же где-то похоронен князь Олег) ему принадлежал целый квартал домов, на соседней Глубочицкой – склады. 〈…〉 Занимался благотворительностью, построил церковь на Подоле (помню еще чугунную доску: „Построена на средства и радением купца I гильдии Вас. Вас. Листовничего“), был почетным гражданином Киева. В конце XIX века склады сгорели, сын его, Павел Вас., хваткой купеческой не обладал, встать на ноги не смог, семья обнищала, так что Василий Павлович, учась в реальном училище, а затем в Петербургском институте гражданских инженеров, давал частные уроки, чтоб содержать себя 〈…〉 В 1902 г. у него родилась единственная дочь Инна. Женой 25-летнего инженера из мещан стала 33-летняя Ядвига Викторовна Крынская – из старого польского дворянского рода. Ее дедом по матери был военный руководитель польского восстания 1863 г. генерал граф Хлопицкий (сохранились ноты, написанные его рукой). Крынские были помещиками (под Уманью), после реформы 1861 г. разорились, переехали в Киев, и Ядвига Викторовна подрабатывала частными уроками фортепианной игры. Род их был музыкальным, ее кузен Витольд Иосифович Малишевский 〈…〉 основал Одесскую консерваторию, был ее директором с начала века до 1922 г., когда ушел в эмиграцию, в Польше стал директором Варшавской консерватории. Ядвига Викторовна 〈…〉 музыкальное образование получила домашнее, но в 15 лет давала концерты в Киевском дворянском собрании; консультировала Варю Булгакову, когда та кончала консерваторию. Я смутно помню, как она, уже 70-летняя, играла Бетховена и Шопена. От первого брака имела сына Виктора и дочь Генриэтту». В сборнике «Весь Киев» за 1915 г. Листовничий – главный архитектор Киевского учебного округа (куда входили Киевская, Подольская, Волынская, Черниговская, Полтавская губернии); строил училища и гимназии.

43

 Медицинский факультет Киевского университета располагал в это время первоклассной профессурой; известны были терапевтические школы В. П. Образцова и Ф. Г. Яновского; до 1912 г. кафедру патологической анатомии занимал В. К. Высокович, автор работ о чуме в Бомбее, в Колотовке (не эта ли «чума в Колотовке» даст потом импульс сюжетному ходу куриной чумы в заштатном городке Стекловске?..), во Владимировке, о «подозрительных заболеваниях» в Батуме и Одессе и др.; его называли «королем патологов того времени» (Сто лет Киевского медицинского института (1841–1941). Киев, 1947. С. 41, 32–33 и др.)

44

Булгаков М. А. Драмы и комедии. М., 1965. С. 110. Далее цитаты из пьес «Дни Турбиных», «Бег», «Последние дни» («Александр Пушкин»), «Иван Васильевич» по этому изданию.

45

 Киев-город // Накануне. 1923. 6 июля.

46

Кн. Сайн-Витгенштейн Е. Н. Дневник. 1914–1918. Париж, 1986. С. 49–50.

47

 31 марта 1916 г. на совещании деканов медицинских факультетов было «выяснено, что в мае предположено призвать на военную службу всех студентов-медиков, имеющих право быть зауряд-врачами, в качестве таковых. Деканы сообщили, что программа предметов на 4-м и 5-м курсах медицинских факультетов пройдена студентами почти в полном объеме и с этой точки зрения студенты могут считаться вполне подготовленными»; выражалось, однако, беспокойство зауряд-врачей «об их ненормальном положении в качестве врачей-недоучек, не имеющих до сих пор врачебного диплома. 〈…〉 Представитель военного ведомства указал, что для дела безразлично, в каком звании будут работать в рядах армии молодые медики: важно, чтобы в половине предстоящего мая армия имела необходимое количество врачебного персонала» («Речь», 2 апреля 1916 г.; более подробный отчет о совещании – «Биржевые ведомости», 3 апреля 1916 г.)

48

 В пасхальных номерах газет (8–10 апреля) много писали о распятии: «Христос был распят в пятницу 14-го или 15-го нисана некоторого года при Понтии Пилате» (Каменьщиков Н. Когда был распят Христос? // Биржевые ведомости. 1916. 8 апреля, утренний выпуск).

49

Шульгин В. Воспоминания бывшего члена Государственной думы. М., 1979. С. 199.

50

 Рассказ «Морфий», опубликованный 9, 17 и 23 декабря 1927 г. в журнале «Медицинский работник», цит. по: Булгаков М. Избранное. М., 1983. С. 417.

51

 Документ, хранящийся в Государственном архиве Смоленской области. Цит. по: Стеклов М. М. А. Булгаков на Смоленщине // Политическая информация. Журнал Отдела пропаганды и агитации Смоленского обкома КПСС. 1981. № 10. С. 25. Там же сообщается: «В „Требовательной ведомости Сычевской уездной управы на отпуск денег на содержание служащих сычевского земства“ за октябрь месяц 1916 года впервые появляется фамилия М. А. Булгакова. Далее идут фамилии фельдшеров, фельдшериц-акушерок, сиделок и сторожей – всего 12 человек. Здесь же подпись Булгакова за полученные деньги в размере 121 руб. 25 коп. (3 процента от жалованья высчитывалось на нужды войны). Михаил Афанасьевич расписывался за неграмотных сиделок г. сторожей, а поэтому в ведомости есть еще шесть собственноручных подписей врача (ГАСО, ф. 249, оп. 1, д. 2)» (Стеклов М. Указ. соч. С. 25).

52

 Л. Л. Смрчека, оставившего 3-й Никольский врачебный пункт в 1913 г., упоминает А. С. Бурмистров; он пишет далее: «Когда врач резерва Михаил Булгаков начал служить, здесь уже работали фельдшерами Владимир Петрович Коблянский и Емельян Фомич Трошков. Был еще и А. И. Иванов. Акушерками на пункте работали Агния Николаевна Лобачевская и Степанида Андреевна Лебедева – жена фельдшера Иванова, исполнявшая одновременно и функции экономки» (Бурмистров А. Поездка в прошлое: к 90-летию со дня рождения М. А. Булгакова // Звезда. 1981. № 5. С. 194). М. Стеклов называет непосредственную предшественницу Булгакова И. Г. Генценберг, работавшую в Никольском с 28 июня 1915 г. до 30 сентября 1916 г., когда она, сдав дела Булгакову, уехала «для поправления здоровья» (ГАСО, ф. 249, оп. 1, д. 10, л. 53). За двадцать дней до приезда Булгакова она «письменно заявила в Сычевскую земскую управу: „Прошу нам прислать хоть одного военнопленного, так как остался один сторож на всю больницу. Прошу прислать техника, чтоб он хоть раз исправил бы как следует водопровод. Телефон уже недели две не работает. Были случаи, когда надо было звонить на роды и к больным и нельзя было дозвониться“ (Стеклов М. Указ. соч. С. 25–26).

53

 Рассказ «Полотенце с петухом», опубликованный 12 и 18 сентября 1926 г. в журнале «Медицинский работник», цит. по вышеуказанному изданию, с. 387–388.

54

 Рассказ «Пропавший глаз», опубликованный 2 и 12 октября 1926 г., цит. по: Булгаков М. Избранная проза. М., 1966. С. 98.

55

 Воспоминания Н. И. Кареева цитируются по машинописи с авторской правкой, хранящейся в рукописном отделении Музея ЛГУ (ф. ФИК, № 333; см. также: ГБЛ, ф. 119, 44, 13, автограф).

56

 Впервые некоторые факты, связанные с этой болезнью Булгакова, были обнародованы (со слов давней знакомой Т. Н. Кисельгоф): Неизданный Булгаков. Ann Arbor, 1977. С. 18.

57

 О публикации А. Бурмистрова см. примеч. к с. 18.

58

 Письма Булгакова и Т. Н. Булгаковой к родным 1917–1923 гг., частично опубликованные нами (Вопросы литературы. 1973. № 7), здесь и далее цит. по двум наиболее полным публикациям, осуществленным Е. А. Земской (Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1976. Т. 35. № 5; Вопросы литературы. 1984. № 11) с восполнением купюр по подлинникам и копиям, хранящимся в архиве писателя (ГБЛ, ф. 562).

59

Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. М., 1983. С. 85.

60

 Там же. С. 86.

61

 Сведения о первой пореволюционной должности Л. С. Карума (подробнее о нем далее) почерпнуты из мемуаров: Гольденвейзер А. А. Из киевских воспоминаний (1917–1921) // Архив русской революции. 1922. Т. VI. С. 170 (мемуарист добавляет: «офицер Л. С. Карум не играл большой роли»).

62

Кн. Сайн-Витгенштейн Е. Н. Указ. соч. С. 109–117.

63

 «Конкурирующих претендентов на власть, – вспоминал один из очевидцев октябрьских событий в Киеве, – было у нас в эти дни не два, как в Петрограде и Москве, а три: кроме Временного правительства и большевиков была еще Центральная Украинская рада. 〈…〉 когда победа большевиков определилась повсеместно 〈…〉 все имевшиеся в Киеве украинские части были брошены на сторону противников Временного правительства. После этого юнкерам и остальным правительственным войскам не оставалось ничего иного как капитулировать 〈…〉 большевики не чувствовали в Киеве достаточной опоры»; власть перешла к Центральной раде (Гольденвейзер А. А. Указ. соч. С. 195).

64

 Очевидец свидетельствует: «…Рада не имела ни физической, ни моральной опоры в городских массах. Что же касается деревни, то она „безмолвствовала“ 29 апреля, но последующим своим поведением по отношению к гетману и к немцам показала, что она, во всяком случае, не на их стороне. У Рады имелся военный министр Жуковский, который занимался похищением банкиров, но украинской армии, которая могла бы защитить Раду, не существовало. Если не считать нескольких сотен сечевых стрельцов, то военная опора Рады могла бы базироваться исключительно на германских войсках, да еще на приведенных немцами частях, составленных из бывших русских военнопленных. Эти последние, маршируя по улицам города, вызывали всеобщую зависть своей новехонькой формой из синего сукна. Их и стали называть „синими жупанами“. Но в политическом отношении синие жупаны в конце концов показались немцам слишком красными, и накануне падения Рады они были разоружены» (Гольденвейзер А. А. Указ. соч. С. 217.)

65

 Воспоминания Гр. Н. Трубецкого цит. по: Деникин А. И. Очерки русской смуты. Берлин, 1924. Т. 3. Белое движение и борьба Добровольческой армии. С. 34.

66

 Во второй половине 1920-х гг. П. С. Попов записал со слов Булгакова о героях пьесы «Дни Турбиных»: «Фамилии вымышленные, но в основе лежат фамилии прототипов. Так, например, фамилия Шервинского кончается тоже на „ский“». Далее приписка Попова карандашом (видимо, позднейшая): «Если не ошибаюсь – Сынгаевский».

67

 В киевской печати весны 1918 г. широко обсуждались социально-политические проблемы современности. «Опять перед нами стихийный бунт против права, с той только разницей, что на этот раз взбаламученное море поднято со дна режиссерской рукой современного культурного человека, – писал В. Зарецкий в статье „Борьба с правом“. – Не вольный казак необъятных степей, не темный апостол мужицкой правды Стенька Разин поднял обездоленный народ против боярско-приказной правды. Закованный с головы до ног в броню современного знания, интеллигентный утопист XX века в погоне за синей птицей социального рая на земле призывает темные классы трудящихся к полному уничтожению „буржуазного“ правопорядка. 〈…〉 То, что переживает наше злополучное поколение, нельзя назвать иначе как эпидемией беззакония. 〈…〉 Если даже наша чуткая интеллигенция, духовный авангард человечества, начинает понемногу поддаваться этой ужасной болезни, то что говорить о народных низах. Они без всякого труда привыкают к неопределенности права, и если на первых порах поглядывают с некоторой опаской на „явных правонарушителей“, то очень скоро совершенно осваиваются с их видом, и в один прекрасный день воровская мысль: „А вдруг без закона и в самом деле лучше?“ – превращается в их умах в твердую, непоколебимую уверенность и делает их заклятыми врагами законности». Чертой нового времени были и попытки с осторожностью осмыслить перспективы возможного развития послереволюционной России – не только принимая совершившееся за данность, но и ища оснований разразившейся катастрофы.

68

 «Положение было катастрофическое. К внутренней неурядице присоединилась напряженная и успешная пропаганда большевиков»; министр внутренних дел Кистяковский вел борьбу «с большевизмом, как интернациональным, возглавляемым Кремлем, так и с большевизмом национальным, возглавляемым Петлюрой и его революционным штабом. 〈…〉 Среди национального союза были настоящие большевики-украинцы, и из них первым был украинский писатель, талантливый и страстного темперамента агитатор В. К. Винниченко. С. В. Петлюра, хотя и не был большевиком, но работа его агентов по подготовке восстания против гетманской власти равносильна была отдаче Украины во власть большевиков, что и подтвердили блестяще события ближайших месяцев. Препятствием, ставшим на пути гетманской власти в этой борьбе ее с большевиками, стали немцы. 〈…〉 вся политика немцев на Украине сводилась к тому, чтобы поддерживать в стране состояние неустойчивого равновесия…» (Могилянский Н. М. Трагедия Украины (Из пережитого в Киеве в 1918 году) // Архив русской революции. 1923. Т. XI. С. 99–100).

Спустя два года В. Винниченко (не раз упомянутый впоследствии на страницах булгаковских произведений) описывал происходящее, как виделось ему оно, противнику гетмана: «И що ж то за страшна, дика, безоглядно и цiнично-грабiжницька дiялиiсть почалась! Це була просто вакханалия клясовоï помети, здiрства, насильств, отвертого грабiжу. 〈…〉 кожне село, кожна селянська хата були обкладенi контрiбуцiями, розмip яких вирiшався самими помiщиками» (Винниченко В. Вiдрождення нацiï. Iсторiя украïнськоï революцiï (марець 1917 р. – грудень 1919 р.). Ч. III. Киïв; Вiдень, 1920. С. 47).

69

 Военно-медицинский музей Мин. обороны СССР, Отдел фондов, № ОФ-60024/4, л. 48–48 об. (Далее цитаты из этой ед. хр., л. 48/об. – 54 об.); за помощь в копировании этого важного источника автор благодарит старшего научного сотрудника музея Валентина Петровича Грицкевича, составителя ценного печатного каталога рукописей «Воспоминания и дневники в фондах Музея» (Л., 1980).

70

 Педагогический музей, созданный в 1901 г., не относился к Первой гимназии.

71

 Своеобразным комментарием, а вернее, параллелью к дневнику врача и к «Необыкновенным приключениям доктора» могут служить слова Винниченко (возможно, и известные Булгакову), который, стремясь оценить причины поражения Директории, писал (цитируем в переводе с украинского): «В Киеве неукраинское население просто горело ненавистью к украинской власти». Он утверждал, что «атаманщина» подходила ко всем явлениям жизни с точки зрения своей профессии и вносила «в новую свою деятельность (политику) военный способ мысли и военные методы 〈…〉 Атаманы, например, пренаивно думали, что можно военным способом заставить неукраинскую буржуазию украинизироваться». Как пример такого способа действий Винниченко приводил приказ об «украинизации» вывесок «в три дня» и саркастически описывал, как Петлюра «самодовольно ездил по улицам и радовался украинским надписям над магазинами. Для атаманской (а особенно петлюровской) психики этого было достаточно: лишь бы была показная, декоративная сторона» (Винниченко В. Указ. соч. С. 201–202).

72

 Архив русской революции. 1924. Т. XV. С. 209–227.

73

 Из биографической справки о В. П. Листовничем, составленной по нашей просьбе В. Н. Кончаковским (май 1988 г.). От И. В. Кончаковской я слышала версию о спасении отца: встретив случайно в Новороссийске киевлянку, он будто бы испуганно сказал ей: «Передайте моей семье, что я жив, спасся, еду в Константинополь». Внук считает, что версия эта была придумана друзьями для утешения жены и дочери. Булгаков, скорее всего, покинул Киев раньше, чем до дома на Андреевском спуске дошли какие бы то ни было слухи о судьбе Листовничего; Татьяна Николаевна не помнила ко времени наших бесед даже о его аресте. Елена Сергеевна, встретившись в середине 1960-х гг. с И. В. Кончаковской, передала нам ее слова: «Если бы Михаил Афанасьевич знал о страшной судьбе моего отца – он не описал бы так Лисовича…»

74

 Военно-медицинский музей Мин. обороны СССР, Отдел фондов, ОФ-73662/7.

75

 Ростов в ту осень был злачным местом. В многочисленных гостиницах («Пале-Рояль», «Палас отель», «Москва», «Франция»…) и кафе – «Ампир», «Кафе Филиппова», «Чашка чая» – спекуляция достигла таких размеров, что еще летом ростовский генерал-губернатор учредил три раза в неделю обход кафе с целью разгона спекулянтов (Донские ведомости. 1919. 12 июля. № 159).

76

 Грозный. 1919. 13 (26) ноября. № 47.

77

 В частности, полный комплект хранится в Научной библиотеке Центрального государственного архива. Прочитав ту часть журнального варианта «Жизнеописания Михаила Булгакова», где высказано было наше предположение о первой публикации писателя (Москва. 1987. № 7), сотрудники Библиотеки любезно сообщили автору о том, что в их фонде имеется эта газета; пользуемся приятной возможностью принести на страницах этой книги свою благодарность А. В. Седюхину, О. А. Гришиной и Л. Д. Семеновой.

78

 В Москву! 1919. 28 октября. С. 1.

В Ростове выходило восемь ежедневных утренних газет: «Приазовский край», «Донская речь», казачья «Свободная речь», шульгинская «Свободная Россия», «Жизнь» и «Народная газета», издаваемые Освагом, «Заря России», основанный Пешехоновым и Мякотиным «Парус», «где ярко, как всегда, писал Александр Яблоновский» (Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Архив русской революции. 1921. Т. 2. С. 56) – этого фельетониста «Русского слова» с почтением вспомнит в 1920-е гг. Булгаков в разговоре с В. Катаевым. Выходила вечерняя газета – суворинское «Вечернее время», газета Н. П. Измайлова «На Москву!» (закрытая вскоре ростовским градоначальником, газета пользовалась «громадной, воистину чудовищной популярностью», – Дроздов А. Указ. соч. С. 57) – офицеры кричали мальчишкам-газетчикам, продающим газету: «На́ тебе двадцать рублей, кричи сам знаешь что», и мальчишки кричали: – Газета „На Москву!“, русская национальная! Бей жидов, спасай Ростов!» (Калинин И. Русская Вандея. М.; Л., 1926. С. 253). Выходил листок Пуришкевича «Благовест», понедельничные газеты, журналы «Донская волна», «Орфей», «Лукоморье», «Путь России»… «Публицистов на Дону было мало, – свидетельствует А. Дроздов, – и я смело могу утверждать, что писала в газетах интеллигенция en masse: адвокаты и врачи, студенты и офицеры, 〈…〉 бездельники, зеваки и дельные, умные, порядочные люди» (Дроздов А. Указ. соч. С. 57). Обстановка стимулировала, как видим, к участию в печати; неудивительно, что именно к этому моменту относятся первые печатные выступления Булгакова. Несомненно, его биографов ожидают еще находки в ростовских газетах осени—зимы 1919–1920 гг.

79

 В краю держалось к тому же большое напряжение между антимонархистски настроенными сторонниками самостийной Кубани и частями Добровольческой армии.

80

Голодолинский П. На развалинах социальной революции (ответ на статью М. Б.). // Грозный. 1919. 15 (28) ноября.

81

 «Ночь под Рождество не дает нам прежней радости, – сообщал «Приазовский край» в экстренном выпуске. – Не праздничные подарки несет нам Дед Мороз; в его сказочной картине нет игрушек. В нем новые лишения, новые скитания, горькие испытания» (цит. по: Калинин И. Русская Вандея. М.; Л., 1926. С. 302).

82

 Деньги с изображением георгиевских лент, ходившие на территории, контролируемой Добровольческой армией.

83

 «Дарю любимому моему герою Михаилу Афанасьевичу Булгакову», – напишет впоследствии Слезкин на отдельном издании романа (1925; см. об этом: Вопросы литературы. 1973. № 7. С. 243–245).

84

 Роман Ю. Слезкина «Столовая гора» цит. по: Слезкин Ю. Шахматный ход. М., 1981.

85

Гиреев Д. Михаил Булгаков на берегах Терека. Орджоникидзе, 1980. С. 139. Несомненно, значительная часть разысканных автором документов осталась в архиве преждевременно погибшего литератора; публикация собранных им материалов напомнила бы о его вкладе в изучение биографии Булгакова.

86

 В 1960 г. единственный суфлерский экземпляр пьесы передала Е. С. Булгаковой Тамара Сослановна Гойгова; 20 декабря 1960 г. она писала вдове писателя: «Михаила Афанасьевича я хорошо помню. Мы вместе работали в отд〈еле〉 народного образования в Орджоникидзе (т. е. Владикавказе. – М. Ч.). Кроме того, он еще раньше знал мою старшую сестру, которая была на войне (1-й империалистической) мед. сестрой, в то время как он был военным врачом» (ГБЛ, ф. 562, 34.9).

87

 Свидетельство Мальсаговой цит. по упомянутой ранее статье B. Чеботаревой «Начало пути».

88

 Надпись сохранилась в картотеке М. С. Лесмана и сообщена нам Р. Д. Тименчиком.

89

 Цихисдзири.

90

 Этот и последующие документы выявлены в ф. 2306, ф. 2313 и др. ЦГА РСФСР и подготовлены к печати Р. Янгировым, который любезно предоставил нам возможность использовать эти документы и комментарии к ним.

91

 См.: Чудаков А. Чехов-редактор. Правка рассказа А. К. Гольдебаева «Ссора» // Литературная учеба. 1981. № 1. C. 203.

92

 Литературные связи Г. Шторма и Булгакова – отдельная и небезынтересная тема; здесь ограничимся фрагментом письма, посланного Г. Штормом А. Белому 15 октября 1921 г. (как раз в дни знакомства с Булгаковым) и дающего, на наш взгляд, колоритный штрих к «стилистическому» портрету одного из первых московских литературных знакомцев Булгакова; письмо начиналось без обращения: «Ждал. Долго ждал и лелеял встречу. Вами кинутые выращивал зерна. И прорастали они в душевных полях, неизменно протягиваясь к свету. 〈…〉 Думал: иду – куда Вы. И сейчас вот: пишу почти Вашей манерой» и т. п. (ГБЛ, ф. 53, 1. 296).

93

 Вопросы литературы. 1973. № 7. С. 252.

94

 Тщательные розыски в архиве велись параллельно Г. Файманом и Р. Янгировым; оба они и опубликовали фельетон (Вопросы литературы. 1984. № 11. С. 196–199; Неделя. 1984. № 48. С. 14); к сожалению, и тот и другой публикаторы сочли возможным согласиться на некоторые купюры.

95

 Сборник «Из глубины» «был закончен печатанием к осени 1918 года. Но после покушения на Ленина и убийства Урицкого начался красный террор – решено было, что выпуск сборника в данных условиях невозможен, и он остался лежать в типографии 〈…〉 Три года спустя, в 1921 г., по-видимому, в связи с теми настроениями, которые вызвали Кронштадтское восстание, наборщики типографии Кушнарева самовольно пустили сборник в продажу. Правда, дальше Москвы распространение его не пошло, и в Москве он, видимо, разошелся по рукам, не попав в книжные магазины. Большая часть экземпляров была, вероятно, после конфискована. Проживавших еще в России нескольких участников сборника спасло, по предположению С. Л. Франка, то, что на обложке остался помеченным год издания – 1918. Сборник этот стал величайшей библиографической редкостью – за границу попало едва ли больше двух экземпляров его» (Сборник памяти Семена Людвиговича Франка. [Мюнхен], 1954. С. 54).

96

 Об этой попытке закрытия Большого театра см.: Плутник А. Азбука для миллионов // Известия. 1987. 22 августа.

97

 Письмо А. А. Любищева цит. по копии, любезно предоставленной нам П. Нерлером.

98

 Россия. 1923. № 5. С. 25.

99

Бердяев Н. А. Самопознание (опыт философской автобиографии). Изд. 2-е, испр. и доп. Париж. С. 275–277.

100

 Воспоминания В. Мозалевского «Пути, тропинки, встречи» (1939–1956). Здесь и далее цит. по: ЦГАЛИ, ф. 2151, 1.19, л. 59–61, 68–71.

101

 Сестра Татьяны Николаевны Софья училась в Саратове в консерватории вместе с женой Архипова, поэтому у жены Булгакова установились собственные отношения с этой семьей, сохранявшиеся и позже.

102

Е. Венский (Е. О. Пяткин; 1885–1940-е), один из известных сотрудников «Сатирикона», 15 февраля 1920 г. был объявлен, вместе с Ю. Слезкиным и М. Булгаковым, среди сотрудников газеты «Кавказ», учреждавшейся как раз накануне прихода во Владикавказ новой власти. «Женя Венский неизвестно где, – писал Г. Алексеев А. П. Шполянскому (Дону Аминадо) 5 февраля 1921 г. из Далмации. – Он в момент отступления из Екатеринодара оставался в нем в сыпном тифу» (Русский Берлин. 1921–1923 [Издание подгот. Л. Флейшман, Р. Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Париж; М., 2003]). В то время, когда писалось это письмо, Е. Венский, оказавшись, как и Булгаков, после болезни в городе, где установилась советская власть, уже готовил к выходу книжку «Буржуй в переплете», выпущенную в 1921 г. в переименованном городе – Краснодаре. А в следующем, 1922 г. Булгаков мог уже встретить его в Москве – в качестве сотрудника журнала «Крокодил», а затем (с 1924 г.) и «Бузотера», и «Смехача».

103

 Письма Е. А. Галати здесь и далее цит. по: ЦГАЛИ, ф. 464, 1.41.

104

 Слезкин чудом избежал расстрела; 18 июля 1920 г. в газете «Голос России» уже был помещен его некролог.

105

Степун Ф. Мысли о России // Современные записки. 1924. Т. 19. С. 321–324.

106

 Ю. Слезкин в уже упоминавшейся дневниковой записи от 21 февраля 1932 г. пишет: «Мы с Булгаковым начали сотрудничать там, приглашенные туда Дроздовым». Александр Михайлович Дроздов (1895–1963), возможно, познакомился с Булгаковым еще в 1919 г. в Киеве, куда он переехал с редакцией газеты «Вечерние огни», или на Северном Кавказе, где он сотрудничал в Осваге (отдел пропаганды при главнокомандующем Добровольческой армии) в Ростове-на-Дону. В феврале 1920 г. Дроздов эмигрировал (в тот самый момент, когда Булгакова свалил тиф); в Берлине в конце 1921 г. он наладил выпуск литературно-художественного журнала «Сполохи», а с лета 1922 г. начал издание альманаха «Веретеныш» (подробнее об этом далее); в обоих изданиях в 1922 г. выступит Булгаков. Вскоре после открытия московской редакции «Накануне» Дроздов так определил свой взгляд на газету и ее авторов: «Писатели, из России дающие рукописи, чисты перед совестью своей. В России нет прессы, „Накануне“ – форточка для них, пропускающая свежий воздух свободной Европы (в ту весну Булгаков мог бы подписаться, пожалуй, под этими словами. – М. Ч.). Для писателей, живущих за рубежом, „Накануне“ – хомут, добровольно накинутый ими на свои шеи, добровольное узилище и нечистоплотность 〈…〉» (Сполохи. 1922. № 9. С. 24–25). В конце 1922 г. Дроздов, однако, внезапно примкнул к берлинским издателям «Накануне», сблизился с А. Н. Толстым и вслед за ним в начале декабря 1923 г. уехал в Москву (в 1940-е и 1950-е гг. заведовал прозой «Нового мира», был в редколлегии «Октября»). Это была одна из тех судеб, которые, несомненно, привлекали внимание Булгакова.

107

 Воспоминания П. Н. Зайцева цит. по: ЦГАЛИ, ф. 1610, оп. 2, ед. хр. 2, лл. 38, 18–19, 39.

108

 Воспоминания Б. К. Зайцева о 1921–1922 гг. – в его интервью Р. Герра, взятом в декабре 1970 г. и опубликованном одиннадцать лет спустя: Русский альманах. Париж. 1981. С. 467–468.

109

 Известия (Одесса). 1922. 26 ноября (с незначительными разночтениями), обнаружено и перепечатано Г. Зленко: Вечерняя Одесса. 1986. 15 февраля; Наша неделя. Лит. приложение к газете «Пролетарий» (Харьков). 1922. № 4. 26 ноября (обнаружено Т. Г. Шерстюк), см.: Яновская Л. Письмо писателя // Красное знамя (Харьков). 1986. 24 декабря.

110

 Предыдущий состав правления Союза был избран всего несколько месяцев назад: «Б. К. Зайцев – председатель, М. А. Осоргин и Н. А. Бердяев – товарищи председателя; А. М. Эфрос – секретарь, Н. С. Ашукин, Ан. Соболь – тов. секретаря…» (Всероссийский союз писателей // Россия. 1922. № 1. С. 20). Среди членов правления – Ю. Айхенвальд, Г. Г. Шпет.

111

 Вестник русского книжного рынка. Берлин, 1922. С. 11.

112

 ГБЛ, ф. 192, 1.2, л. 6. Далее цит. последние листы той же единицы хранения.

113

 Цит. по: Миндлин Э. Необыкновенные собеседники: Литературные воспоминания. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1979. С. 170–171.

114

 Еще раньше Ю. Слезкин образовал в Петербурге литературно-художественный кружок «Богема» (подробнее см. в статье: Тименчик Р. Д. Тынянов и «литературная культура» 1910-х годов // Тыняновский сборник. Рига, 1988. С. 161–162, 170).

115

 Художественная литература в Сибири: Сб. статей (1922–1927). Новосибирск, 1927. С. 12.

116

Трушкин В. Литературная Сибирь первых лет революции. [Иркутск], 1967. С. 98.

117

 Цит. по: Флейшман Л. Письмо Ю. Г. Оксмана к Г. П. Струве // Stanford Slavic Studies. Stanford, 1987. V. 1. P. 64–65.

118

 Если стремиться договаривать, нужно дать место и такому предположению: фиксируя в подчеркнуто автобиографических рассказах безобидный облик мобилизованного доктора, мечтающего о дезертирстве, Булгаков желал затушевать силуэт жесткого публициста добровольческих газет.

119

 Характерная для достаточно широкого круга отечественных литераторов (и дотянувшаяся в определенной степени до самых последних лет) неспособность или боязнь понять отличную от них позицию иначе как «игру», особый «расчет» и т. п. отразилась в дневниковой записи Ю. Слезкина от 4 ноября 1933 г., описывающей «ту пору, когда Булгаков, написав „Белую гвардию“, выходил в свет и, играя в оппозицию, искал популярности в интеллигентских, цекубских (от Цекубу – те, кто составлял среду, названную А. Грином «пайковой» – пользующейся академическим пайком) кругах» (цит. по копии, любезно предоставленной нам Ст. Никоненко).

120

 С сокращениями статья Булгакова была перепечатана в виде предисловия к кн.: Слезкин Ю. Роман балерины. Рига, 1928. С. 7–21.

121

 2 августа 1922 г. газета «Рабочая Москва» опубликовала «Список лиц, подавших заявление о зачислении в Коллегию защитников» (с. 7), среди них – Д. А. Кисельгоф. Полвека спустя, 12 июня 1970 г., впервые приехав к Татьяне Николаевне в Туапсе, я увидела Д. А. Кисельгофа; они поженились в 1947 г. в Москве и уехали в Туапсе. В 1970 г. они жили на улице Ленина, д. 6, кв. 6 (где и скончалась Татьяна Николаевна в 1982 г.). Маленький старичок сидел в кресле, то вслушиваясь в наш разговор, то ничего не слыша и хихикая чему-то своему. Время от времени он оживлялся и вставлял свои реплики:

– О, Коморский – это очень интеллигентный человек! (Имя Коморского я впервые услышала в тот день от Татьяны Николаевны. – М. Ч.)

– Мы, знаете, в курсе всех современных событий. – Думаю, не хуже, чем вы в Москве! Мы следим за текущей литературой – читаем все журналы, знаете, через библиотеку, мы пользуемся библиотекой. Каждый вечер мы читаем. Время на это у нас есть. И, главное, – интерес! – Он вновь заулыбался, тихий, благостный, довольный своей судьбой.

Когда Татьяна Николаевна вышла из комнаты, он, во время разговора обходивший имя Булгакова, вдруг произнес следующую тираду – так же весело и оживленно:

– Что Булгаков? У нас (т. е. у них с Татьяной Николаевной. – М. Ч.) есть все его книги. Видите ли – он не сумел понять советской действительности – вот в чем дело. В этом была его трагедия. Он же писал как Ильф и Петров – они тоже писали с юмором, тоже видели наши недостатки – но они видели и положительное!.. А он не сумел. Он смотрел со стороны. Я думаю, он сам от этого мучился. И вот его и сейчас побаиваются печатать. А если бы он сумел понять нашу действительность – вся его жизнь пошла бы по-другому.

122

 В Киеве Булгаков, несомненно, повидался – теперь уже, скорее всего, последний раз – со своим кузеном Константином. Косвенные впечатления от этой встречи – в очерке «Киев-город»: «„Ара“ (Американо-Российская ассоциация. – М. Ч.) – солнце, вокруг которого, как земля, ходит Киев. Все население Киева разделяется на пьющих какао счастливцев, служащих в „Аре“ (1-й сорт людей), счастливцев, получающих из Америки штаны и муку (2-й сорт), и чернь, не имеющую к „Аре“ никакого отношения. 〈…〉 И вот кончается все это. „Ара“ в Киеве закрывается, заведующий-молодожен уезжает в июне на пароходе в свою Америку…» («Накануне», 6 июля 1923 г.). В письмах от 12 февраля и 20 сентября 1988 г. И. Л. Карум сообщает, что в 1920-е гг. ее родители с маленькой дочерью «жили в шикарной пятикомнатной квартире на 4-м этаже бывшего дома Винтера на улице Львовской (теперь Артема) № 55, кв. 21»; «В квартире на Львовской жили с нами и дядя Костя, и тетя Вера, которая готовилась стать киноактрисой и поэтому посещала какие-то театральные курсы» (Булгаков, таким образом, в одном доме виделся с двумя сестрами и двоюродным братом); Константин Булгаков «работал в Ар’е 〈…〉, но после ее распада вместе с американскими сотрудниками уехал в Америку и поселился в Мексике, где женился и где у него родилась дочь Ира; года два мама переписывалась с дядей Костей, которого у нас в семье очень любили; он присылал нам интересные, красочные фотографии Мексики, но во время обыска и ареста папы „гепеушники“ их забрали как вещественное „доказательство“ связи с заграницей…»

…Через несколько лет, описывая в неоконченной повести «Тайному Другу» исчезновение высланного за границу «редактора Рудольфа», Булгаков напишет: «И точно, он исчез. Но теперь я уверен, что его не выслали, ибо человек канул так, как пятак в пруд. Мало ли кого куда не высылали или кто куда не ездил в те знаменитые годы 1921–1925! Но все же, бывало, улетит человек в Мексику, к примеру. Кажется, чего дальше. Ан нет – получишь вдруг фотографию – российская блинная физиономия под кактусом. Нашелся!» (Новый мир. 1987. № 8. С. 168).

Ни фотографий, ни писем К. П. Булгакова в архиве писателя не осталось.

123

 В фельетоне «Бенефис лорда Керзона» извозчик, везущий автора с вокзала, «плел какую-то околесицу насчет патриарха Тихона, из которой можно было видеть только одно: что он – извозчик – путает Цепляка, Тихона и архиепископа Кентерберийского». За этими строками стояла злоба дня. 9 апреля архиепископ, глава англиканской церкви, сделал запрос в английском парламенте по поводу предстоящего суда над патриархом Тихоном. В меморандуме британского правительства («ультиматум Керзона» от 8 мая), угрожавшем расторжением (в связи с коммунистической пропагандой в Азии) торгового договора от 16 марта 1921 г., был пункт 21, относящийся к преследованиям религии; высказывалось предположение, не являются ли «эти преследования и казни» частью сознательной кампании, предпринятой «с определенной целью уничтожения всякой религии в СССР и замены ее безбожием. Как таковые, эти деяния вызвали глубокий ужас и негодующие протесты во всем цивилизованном мире» (цит. по: Милюков П. Россия на переломе. Париж, 1927. Т. 1. С. 313). 12 мая правители обновленческой церкви в обращении русского духовенства к архиепископу Кентерберийскому, примасу Англии, ставили его «в известность, что религиозная жизнь в настоящее время пользуется такой свободой, какой она никогда не пользовалась ни при одном из прежних правительств Отечества нашего» (цит. по: Регельсон Л. Трагедия русской церкви. 1917–1945. Париж, 1977. С. 332). 16 июня патриарх Тихон сделал заявление в церковный суд с раскаянием в своей прежней деятельности и с просьбой об освобождении из-под стражи (Безбожник. 1923. № 28. С. 100); 25 июня было принято решение об освобождении. 28 июня патриарх написал послание к Церкви: «…я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, каким объявляют себя церковные обновленцы… но зато я далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют…» («Правда», 4 июля 1923 г.).

124

 Сама Е. Ф. Никитина должна была хорошо представлять себе время и место действия: А. Дроздов вспоминает о «ростовском кружке, группировавшемся вокруг Е. Ф. Никитиной, русской феминистки и поэтессы, собиравшемся летом—осенью 1919 г. „по субботам“ и неизменно все в одном и том же составе: Е. Н. Чириков, 〈…〉 проф. Ладыжников, Борис Лазаревский, Любовь Столица, худож. И. Билибин, Е. Лансере, Игнатий Ломакин 〈…〉 Е. Ф. Никитина и супруг ее, министр времен Керенского 〈…〉 изредка, как лакомое блюдо, заезжавшие из Европы политические деятели» (Дроздов А. Указ. соч. С. 54).

125

 Дать ключ к проверке данного эпизода мог бы внимательный анализ биографии Б. Е. Этингофа этих месяцев; на эту задачу мы обращаем внимание всех, кто имеет вкус к разысканиям.

126

 Вспоминая свою последующую жизнь, Татьяна Николаевна упоминала и о Булгакове – без гнева. – «…Он любил одеваться… купил себе потом лакированные ботинки, светлое пальто, цепочку… когда он заходил ко мне, соседка, которой я оставляла ключ, говорила: „Заходил Булгаков – собран очень хорошо: в пальто, при цепочке“. У него уже после меня были карманные часы. 〈…〉 Один раз мне Любовь Евгеньевна принесла деньги. „Вот Вам письмо от Михаила. Извините меня!..“ Как-то он пришел и говорит: „Я не могу тебе сейчас дать денег, потому что дал 120 рублей Любе на аборт“. Он совсем со мной не считался…»

Без всякой аффектации Татьяна Николаевна рассказывала, как зарабатывала себе профсоюзный билет, – без него нельзя было получить никакой службы. «В 1926 или 1927 году я вставала в 6 утра, ехала на трамвае „А“ куда-то на Птичий рынок и там таскала камни на носилках – до зимы. Потом меня перебросили мыть полы после известки. А я не могу. И я наняла женщину, чтоб она мыла! Наконец догадались меня поставить на выдачу инструментов. Но женщины мне говорили:

– Ты не наша – ты не так пахнешь!

А я вся была пропахшая „Красной Москвой“.

(«Без пудры и духов я не могу», – говорила она и спустя полвека, в 1977 г. И в 88 лет ее интересовало, как она выглядит. Это было совсем другое, чем фабрика красоты, сопровождавшая всю жизнь Елены Сергеевны Булгаковой; то был скромный, но неотменяемый набор женских привычек саратовской гимназистки; молодой веселой жительницы предреволюционного Киева; пребывающей в унынии, часто плачущей жены врача в глухом российском углу; актрисы-статистки во Владикавказе; одинокой и несчастной женщины, которую поздним летом 1921 г. сажает через окно в битком набитый поезд в Одессе незнакомый молодой человек – и оставляет себе ее багаж… И снова – мужней жены, «быстрой дамочки» дома на Большой Садовой, всегда бегущей на каблучках…)

…И добилась наконец профсоюзного билета – месяца три так работала – и тогда поступила в Марьино-рощинскую амбулаторию – регистраторшей… А потом в поликлинику при Белорусско-Балтийской железной дороге – в справочном и регистраторшей…

(Никакой специальности у нее не было – «Булгаков ничего не давал делать. Я играла на пианино – „Ни к черту твоя музыка! Не надо этого совсем“. Он считал – еще в Киеве говорил, – что жена ничем не должна заниматься – только быть при муже».)

– Он как-то пришел и сказал: „Я не могу к тебе ходить, потому что у меня какой-то страх – не могу ходить по улицам“. Он приехал тогда на машине.

В 1932 или 1933 г. Татьяна Николаевна «сошлась» (по собственному ее выражению) с А. П. Крешковым – братом того, кто послужил прототипом героя «Спиритического сеанса». «Конечно, Крешков мне не очень подходил. Но ведь вокруг все были женатые! Коморские очень искали мне жениха – но все были женатые… Крешков ревновал меня к Булгакову; порвал его рукописи, кричал – „Ты его до сих пор любишь!“ Года за полтора до войны она уехала с Крешковым в Сибирь. «С фронта он посылал мне аттестат – 500 рублей ежемесячно. Он просил – „дождись меня в Черемхове“. А я написала – „Не могу одну оставить маму“. И повезла ее – уже в конце войны – в Харьков к сестре Соне; там задержалась; переписывались; потом он написал, что у него будет ребенок, нам надо расстаться. И я тут же поехала в Москву. А комната моя оказалась занята – меня выписали».

Год она скиталась по чужим углам, работала в библиотеке; затем появился старый знакомый Д. А. Кисельгоф; она приняла его фамилию и уехала с ним из Москвы – уже навсегда.

127

 В газете с искажением – «Копрод».

128

 Точности ради добавим, что далее в этом письме из Афганистана от 26 августа 1923 г.: «А между тем почти все письма от матери приходят ко мне с явными следами грубого, неумелого вскрытия» (ГБЛ, ф. 245).

129

 Свистулька «уйди-уйди» продавалась на всех московских перекрестках.

130

 Представляется важным, какими именно словами передавал он суть события своей первой жене. «Он сказал так, – рассказывала она нам. – „Я просил, чтобы меня отпустили за границу. Но Сталин сказал: «Отпустить мы вас не можем, а что вы можете делать здесь?» Тогда я сказал: «Пусть меня возьмут работать во МХАТ»“. Он именно мне говорил: „Меня не отпустили!“» – подчеркивала она.

Постеснялся ли он признаться Татьяне Николаевне, больше всех знавшей о его настойчивых попытках отъезда, что в решающий момент дрогнул и отказался сам? Или действительно почувствовал в голосе Сталина угрозу, превращавшую вопрос в ответ? И тогда не следует ли отнести радостное возбуждение, владевшее Булгаковым первое время, на счет почти биологического чувства облегчения, которое он испытал, удачно выпутавшись из опасного разговора?

131

 Комментарием к этому письму Вересаева могут служить воспоминания Б. Л. Леонтьева: «На целую зиму отправился он, например, на московскую калошную фабрику „Богатырь“ в Богородском. Покинув хорошую квартиру, расставшись с привычными удобствами, снял каморку в тесной квартирке рабочего. И „нанялся“ на фабрике санитарным врачом… Зато появилась через год интересная его книга о двух комсомолках – „Сестры“» («Литературная Россия», 8 октября 1965 г.).

132

 Литературовед Б. М. Эйхенбаум был связан с Поповым в это время работой над собранием сочинений Толстого.

133

 Об аресте Н. Эрдмана и В. Масса см., в частности: Масс А. Озорные басни и др. // Вопросы литературы. 1987. № 1. С. 255–257.

134

 По-видимому, они смотрели фильм Генри Хаттауэя «Жизнь бенгальских уланов» (атрибуция, по нашей просьбе, киноведа В. Ю. Дмитриева).

135

 «Появился сегодня Лежнев, – писала Е. С. – Тот самый, который печатал „Белую гвардию“ в „России“. Был за границей в изгнании. Несколько лет тому назад прощен и вернулся сюда. Несколько лет не видел Мишу. Пришел уговаривать Мишу ехать путешествовать по СССР. Начал с разговора о том, что литературы у нас нет. Явная цель – воздействовать (это слово в контексте дневника Елены Сергеевны могло иметь и дополнительное значение – «провоцировать». – М. Ч.). Нервен, возбужден, очень умен, странные вспухшие глаза». И. Лежнев, уже выступивший год назад на съезде писателей с откровенно ренегатской речью, уже принятый в партию по личной рекомендации Сталина, с этого года заведовал отделом литературы в «Правде»…

О фигуре И. Лежнева и политической истории сменовеховства наиболее полно рассказано в работах: Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980; его же. Переписка И. Лежнева и Н. Устрялова // Slavica Hierosolymitana. 1981. V–VI; см. также: Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей. М., 1976. Вып. 37. С. 52–55; ее же. Неоконченное сочинение Михаила Булгакова // Новый мир. 1987. № 8. С. 180–184.

136

7 января Е. С. записывала: «„Пиковая дама“ Мейерхольда. Многое очень интересно режиссерски (мгновенное появление графини со свечкой, солдат вносит свечу в казарме, появление черного человека в сцене игры Германа, приезд Николая), но много и безвкусного. Какая-то пятнистая постановка! Поют плохо».

137

 На юге Булгаков узнал о тех общественно-политических событиях, которые стали началом Большого террора. 21 августа в «Правде» под заголовком «Стереть с лица земли!» было опубликовано требование президиума Правления Союза советских писателей «во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социалистической защиты». Булгаков увидел подписи не только А. Афиногенова, Вс. Вишневского, В. Киршона, П. Павленко, В. Ставского, но и подписи Л. Леонова и К. Федина, а главное – Б. Пастернака. (Исследователи биографии поэта полагают, что она не была «добровольным актом»; см.: Флейшман Л. Борис Пастернак в тридцатые годы. Иерусалим, 1984. С. 370). Среди тех, чьего расстрела домогались, были критик Ричард Пикель, печатно радовавшийся осенью 1929 г. снятию со сцены всех булгаковских пьес, и Каменев, чье резко выраженное мнение подвело черту под судьбой повести «Собачье сердце». Булгаков не мог питать к этим людям симпатий. Но нет никаких оснований предполагать, что автор начерно завершенного этим летом романа о Иешуа мог радоваться, прочитав 26 августа 1936 г. сообщение о казни всех шестнадцати подсудимых.

138

 Разговор с С. А. Самосудом 14 сентября 1936 г. вплотную поставил Булгакова перед необходимостью принимать решение. В ту же ночь неутомимо добросовестная Елена Сергеевна фиксировала в дневнике ход дальнейших размышлений, доводы за и против: «После ухода мы с М. А. говорили о том, что предпринять.

У него опасения, что если бы он пошел работать в Большой театр, то ему либо помешают в этом намерении, либо начнут травить со стороны, и может ли Самосуд его отстоять. 〈…〉

Самосуд талантливый человек, он разбирается в вопросах оперы. Как верно, например, его замечание, что в опере важен не текст, а идея текста».

139

 В знаменательный для него день 5 октября Булгаков написал письма двум неизменным своим сочувствователям. Одно – П. С. Попову:

«У меня была страшная кутерьма, мучения, размышления, которые кончились тем, что я подал в отставку в Художественном театре и разорвал договор на перевод „Виндзорских“.

Довольно! Все должно иметь свой предел. 〈…〉 Прикажи вынуть из своего погреба бутылку Клико, выпей за здоровье „Дней Турбиных“, сегодня пьеса справляет свой десятилетний юбилей. Снимаю перед старухой свою засаленную писательскую ермолку, жена меня поздравляет, в чем и весь юбилей» (Новый мир. 1987. № 2. С. 178; публ. В. Гудковой).

О том же, но более резко – Я. Л. Леонтьеву:

«Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершилась премьера „Турбиных“. Десятилетний юбилей.

Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будут указаны все мои искалеченные или погубленные пьесы и приведен список всех радостей, которые они, Стан[иславский] и Нем[ирович], мне доставили за десять лет в Проезде Худ[ожественного] Театра. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например, меди), наполненной тою самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет» (ИРЛИ, ф. 369, ед. хр. 325, авторская копия).

140

 Перевернутые вопросительные и восклицательные знаки в начале предложений диктуются правилами испанской грамматики.

141

6 апреля 1937 г. Е. С. запишет: «Вечером с Анусей (А. С. Вильямс, жена художника. – М. Ч.) была в Еврейском театре на „Короле Лире“. Не досидели до конца. Пьеса примельчена, перенесена в другой план. Михоэлс патологичен».

15 апреля. «…из Д[ома] С[оветских] П[исателей] (после гражданской панихиды по Ильфу. – М. Ч.) пошли в Камерный – генеральная „Дети Солнца“ – и видели один акт, больше сидеть не было сил. Миша сказал, что у него чешется все тело, сидеть невозможно. Действительно, чудовищно плохо! Вот постарался Таиров исправиться! (т. е. – после снятия оперы «Богатыри» по либретто Д. Бедного. – М. Ч.). Но как ни плоха игра актеров – пьеса еще гаже».

20 апреля. «Слух о том, что приехал в СССР Куприн. М. А. этому слуху не верит».

21 апреля. «Слух о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладно. Говорят, что арестовали Авербаха. Неужели пришла Немезида для Киршона?»

22 апреля. «Вечером – Качалов, Литовцева, Дима Качалов (В. Шверубович. – М. Ч.), Марков, Виленкин, Сахновский с женой, Ермолинский, Вильямсы, Шебалин, Мелик с Минной – слушали у нас отрывки из „Записок покойника“ и смеялись. Но у меня такое впечатление, что в некоторых местах эта вещь их ошеломляет. 〈…〉 Марков рассказывал, что в ложе (по-видимому, на „Анне Карениной“) был разговор о поездке в Париж, что будто бы Сталин был за то, чтобы везти „Турбиных“ в Париж, а Молотов возражал».

Диковинные пересказы разговоров в бывшей царской ложе театра давно уже стали частью воздуха, которым Булгаков дышал.

142

 За сведения об этих репрессиях автор благодарит Д. Юрасова.

143

 На фоне этих каждодневных сообщений об арестах обострялось настороженное внимание к поведению тех, кто бывал в доме; 15 ноября 1937 г. Елена Сергеевна тщательно описывает поведение знакомого молодого актера: «…пока М. А. говорил по телефону, он, войдя в кабинет, подошел к бюро, вынул оттуда альбом, стал рассматривать, осмотрел подробно бюро и пытался даже заглянуть в конверт с карточками, лежащий на бюро. Форменный Битков! А жаль, так вообще он и талантлив, и остер, и умен». Осведомительство становилось чем-то вроде болезни, приключавшейся с разными людьми.

Елена Сергеевна записывала далее: «Сегодня днем мы проходили по Камергерскому пер. и видели, как ломали, вернее, доламывали Малую сцену МХАТа – место рождения М. А. как драматурга. Там шли репетиции первые „Дней Турбиных“, или „Белой гвардии“, как тогда называлось».

24 ноября. «…Звонил Я[ков] Л[еонтьевич Леонтьев], говорил, что сегодня на „Подн[ятой] целине“ был ген[еральный] секр[етарь] и, разговаривая с Керженцевым, сказал так: «А вот же Б[улгако]в написал „Минина и Пожарского“…»

1 декабря. «Звонок Кузы – о „Дон Кихоте“. Разговор с М. А. – браться ли? Денег нет». Речь шла об инсценировке романа Сервантеса.

5 декабря Я. Леонтьев принес только что вышедшую, видимо, книгу Л. Фейхтвангера «Москва 1937». 6-го – запись о чтении: «Книга Ф. произвела на нас обоих самое неприятное впечатление». Не исключено, что запись отражает слухи об изъятии книги из продажи вскоре после выхода; в их домашней библиотеке книга сохранилась до 1970 г. 7-го театр Вахтангова выдал аванс за «Дон Кихота». «Получили деньги, вздохнули легче, – записывала Елена Сергеевна. – А то просто не знала, как быть дальше. Расходы чудовищные, поступления небольшие. Долги». Она описывала характерный разговор с одним из знакомых, встретившимся ей в театре:

«Спрашивает радостно:

– Как чудесно, что М. А. опять работает для вахтанговцев. Что он пишет?

– „Дон Кихота“.

Наступила пауза. Чудовищная, такая, что я, решив ее заполнить чем-нибудь, прибавила:

– Сервантеса.

Тут он, совершенно огорченный, забормотал:

– Да-да, конечно… Знаю… Но почему же не современную? Это было бог знает когда… Надо же современную пьесу ему написать!»

«Вечером М. А. пошел проведать Ермолинских», – продолжала Е. С.; он попал на именины к Топлениновым (в том же доме в Мансуровском переулке). «Налицо – вся Пречистенка, как называет М. А. весь этот круг».

8 ноября Булгаков отметил в рукописи начало работы над инсценировкой «Дон Кихота».

13-го на обеде у Ф. Н. Михальского с мхатовскими актерами. «В конце вечера, уже часу в первом, появился какой-то неизвестный в черных очках, черной тужурке, лет 50-ти с виду, оказавшийся Фединым товарищем по гимназии» (внизу расшифровывающая сноска карандашом, видимо позднейшая: «Не Туллер ли первый?» – персонаж из «Адама и Евы»).

14-го Булгаков встречается с Керженцевым, который «сообщил, что докладывал высокоответственному лицу о „Минине“, просил М. А. сделать необходимые переделки в либретто. Сказал, что поляки правильные. (А прошлый раз говорил, что неправильные.) Надо увеличить роль Минина, арию вроде „О поле, поле…“ и т. д…О „Кихоте“ сказал, что надо сделать так, чтобы чувствовались современные испанцы (?!). М. приехал домой в его машине, усталый, измученный в 7 ч. веч. Вечером – Дмитриев».

17-го – «…В газете „Правда“ статья Керженцева „Чужой театр“ – о Мейерхольде. Резкая критика всего театрального пути Мейерхольда. Театр, несомненно, закроют».

19-го – «Вечером пришел к нам Сережа Ермолинский, а потом – Вильямсы с Шебалиным».

24 декабря в газетах сообщение о расстреле А. С. Енукидзе – того, на чье имя не раз, начиная с 1929 г., направлял Булгаков свои заявления об отъезде или поездке за границу.

1 января 1938 г. Булгаков читал у Вильямсов главу «Дело было в Грибоедове».

8 января. «Сегодня постановление Комитета о ликвидации театра Мейерхольда».

12 января. «Сняли Шумяцкого из кино».

13 января. «Были в Всероскомдраме. Как всегда, отвратительное впечатление».

14 января. «Миша с Серг[еем] Ермол[инским] ходили на лыжах».

16-го узнали, «что Польша запрашивает „Мольера“ для постановки. Ну, совершенно ясно, что ни под каким видом отсюда не дадут разрешения послать „Мольера“ туда…».

17 января в Брюсовском переулке (теперь ул. Нежданова) Булгаковы встретили Мейерхольда и З. Райх. «Опять невольно думаешь, – записывала Елена Сергеевна, – что будет с Мейерхольдом после закрытия театра. Куда же его денут?»

18 января. «…Гробовая новость о Керженцеве. На сессии, в речи Жданова, назван коммивояжером. Закончилась карьера! Боже, сколько путаницы и вреда он причинил искусству! Кто-то будет на его месте?»

19-го – звонок чиновника, занимающегося связями с заграницей: «…никакой речи быть не может о том, чтобы можно было отправить экземпляр в Польшу для постановки. Стало быть, ни дома, в отечестве, ни за границей М. А. играться нельзя. Кроме того, что и отвечать в Польшу, тоже неизвестно».

20 января. «Сегодня в газетах – новый председатель Комитета по делам искусств. Долго всматривалась в его изображение в газете, стараясь понять, что за человек. Не знаю, не знаю…» Это безрезультатное всматривание в новые и новые газетные фотографии становилось обычным занятием интеллигенции. «…Ночью часов в 12 забрел Дмитриев, сидел с М. А., ужинал, рассказывал, что был у Мейерхольда. У того уже на горизонте появился Алексей Толстой с разговорами о постановке „Декабристов“ Шапорина в Ленинграде. Вероятно, ему дадут ставить оперы». Это прозвучало для Булгакова раздражающе. Занеся в дневник сказанные им после ухода Дмитриева жесткие слова о Мейерхольде (см. с. 614), Е. С. завершила запись словами: «Как хорошо». Неприязнь к Мейерхольду подогревалась в семье Булгаковых не только его неоднократными резкими оценками Булгакова, не только разницей художественных и идеологических позиций, но и долго державшимся статусом признанного и обласканного властью художника. «Мейерхольд тех лет, – свидетельствует, говоря о 1920-х гг., Ю. Елагин, – не имел ни малейших ограничений в своих заграничных связях. 〈…〉 Почти каждое лето ездили они с Райх отдыхать в Западную Европу – то на воды в Карлсбад или в Баден-Баден, то на Ривьеру или в Венецию. В Москве он бывал окружен иностранцами 〈…〉 Не будет преувеличением сказать, что никогда так глубоко не дышал он западным воздухом, как в двадцатых годах…» (Елагин Ю. Темный гений. London, 1982. С. 262; 1-е изд. – N. Y., 1955).

25 января. «Да, сегодня вечером входит М. А. и говорит – „вот, прочитай“, дает „Вечерку“. В ней статья, названная „Мой творческий отчет“, – Шостаковича (конечно, о 5-й симфонии).

Ох, как мне не понравилась эта статья! Уж одни эти слова – „Очень верны слова Алексея Толстого…“ – они одни чего стоят! Ну, словом, не понравилась статья. И писать даже не хочу. Я считаю Шостаковича гениальным. Но писать такую статью! 29-го симфонию играют в Консерватории».

144

 Говоря о состоянии, в котором находился В. В. Дмитриев после ареста жены, красавицы Веты Долухановой, напомним слова А. А. Ахматовой о первых месяцах 1938 г.: «О пытках все говорили громко». Она же приводит слова Н. Я. Мандельштам после вторичного ареста поэта 2 мая 1938 г.: «Я успокоюсь только тогда, когда узнаю, что он умер» (Ахматова А. Листки из дневника // Юность. 1987. № 9. С. 74). «К физическим пыткам прибегали довольно часто, но до 1937 года они применялись вопреки правилам. Затем неожиданно они превратились в обычный метод допроса – во всяком случае, в большинстве дел на более низком уровне»; в конце 1936 г., предположительно, появились первые инструкции о применении пыток; в начале 1937 г. была получена официальная санкция «Центрального Комитета, то есть Сталина» (Конквест Р. Указ. соч. С. 267).

16 февраля. «Вечером Миша урывками – к роману…»

17 февраля вечером у Булгакова – Мелик-Пашаев с женой, О. Бокшанская и Е. Калужский. «Миша показывал – блестяще, – как Мелик дирижирует, а Калужский, как всегда, изображал Немировича».

23 февраля. «В Большом какая-то нескладица в балете», – записывала Е. С., виртуозно выбирая безопасные слова, и перечисляла, кого арестовали. «Миша говорил, что арестован доктор Блументаль», – завершалась судьба того, кто послужил прототипом Борменталя из «Собачьего сердца».

28 февраля. Е. С. отмечает в дневнике газетное сообщение «о том, что 2 марта в открытом суде (военной коллегии Верх. суда) будет слушаться дело Бухарина, Рыкова, Ягоды и др. (в т. ч. проф. Плетнева)»; доктора́ «обвиняются в злостном умерщвлении Горького, Менжинского и Куйбышева.

Целый день я была под впечатлением этого сообщения». За этой фразой, вынесенной в отдельный абзац, – их домашние разговоры, догадки, недоумения. Вечером у них Вильямсы. «Миша читал им первый акт своей пьесы „Адам и Ева“, написанной когда-то по заказу ленинградского Вольфа. Миша ненавидит эту пьесу всею душой. И я его вполне понимаю, и сама терпеть не могу. Написанная под давлением обстоятельств, вымученная, холодная, ненужная пьеса».

145

 «Приговор – все присуждены к расстрелу, кроме Раковского, Бессонова и Плетнева. Вечером Миша в Большом – с Самосудом и Мордвиновым. Разбор либретто „Мать“ по Горькому».

17 марта. «Сегодня в 4 ч. прибыли в Москву папанинцы. Мы сначала слушали по радио – речи, потом я выключила, очень утомляет, шумно.

Наши газетчики не обладают чувством меры. Последние дни газеты полны однообразными статьями, снимками.

Вечером к нам пришли Вильямсы. Миша прочитал им в новой редакции „Слава петуху“ и „Буфетчика“» (шла работа над «Мастером и Маргаритой»).

146

7 ноября 1938 г. позвонил Н. С. Ангарский (работавший в «Международной книге») о том, что «Дни Турбиных» идут в Лондоне под названием «Белогвардейцы» и Булгаков должен протестовать. Е. С. записала его слова: «Против чего? Ведь я же не видел этого спектакля. Вот к чему приводит такое ненормальное положение. Ведь обычно, если пьеса какого-нибудь нашего автора идет за границей, он едет туда и как-то руководит постановкой. Но что я могу сделать, если меня упорно не пускают за границу? Как можно протестовать против того, чего не видел?»

147

 24 ноября. Обедали в Союзе писателей по приглашению В. Дмитриева. «С удовольствием ели раков. Дмитриеву вернули паспорт (НКВД на несколько месяцев задержал ему паспорт. – М. Ч.). Но какие лица попадаются в этой столовой, что-то страшное! 〈…〉 Вечером Миша зашел на „Кавказского пленника“, говорит, что ему показалось, что в правительственной ложе видел В. Молотова и И. В. Сталина».

148

 Об этом нам рассказал 16 января 1977 г. Л. И. Славин; позднее это же подтвердил В. А. Каверин.

149

 Замысел пьесы возник в одной ситуации, а реализовывался в другой. В начале 1936 г. (которое было иным, чем лето того же года) Булгаков думал писать о человеке, на счету которого он числил недавние гуманные жесты, еще более гуманные обещания, который, как бы жестко ни оценил его пьесу «Дни Турбиных» в письме к Билль-Белоцерковскому 1929 г., – видно, все же питал к ней какие-то симпатии (иначе разве ходил бы смотреть столько раз!), что не могло не льстить автору. И наконец, Сталин был для него в этот момент очередным воплощением российской государственности – и он стремился найти ему место в истории этой государственности, обратясь к замыслу учебника.

Имело личное значение само место действия – Батум. Недаром в тетради, где размечается хронология курса истории, последняя запись относится к Батуму 1921 г. – летом того года именно оттуда стремился Булгаков уехать за границу. Теперь он старался найти нелживые слова для описания ситуации, хорошо ему известной, и неуверенность в слове (столь несвойственную ему в его сочинениях!) отразили вопросительные знаки: «…25.II. Меньшевистское правительство Грузии бежало 〈?〉 уехало 〈?〉 из Тифлиса в Батум. Ревком Грузии вступил в переговоры, но меньш[евики], ведя переговоры, приготовились к эвакуации и покинули пределы СССР» (хотя, заметим, СССР тогда еще не было; ИРЛИ, ф. 369, ед. хр. 268). Два с половиной года спустя, принимая решение писать о Сталине пьесу, автор был в иной ситуации. Прежде всего, теперь не он выбирал эту тему, как в 1936 г. (вот почему он будет потом настойчиво говорить о том, что у него есть документальные доказательства возникновения замысла в то именно время), а ему ее предлагали, о переговорах с ним знали в театральной среде – и замаячила угрожающая ситуация отказа от темы вождя. Теперь это могло повести к непредсказуемым последствиям.

В физиологии известно явление «запредельного торможения» (за указание благодарим чл. – корр. АН СССР В. П. Скулачева): при повторяющемся и все усиливающемся воздействии каких-либо раздражителей – например, высоких температур – живой организм перестает на них реагировать (скажем, человек уже не отдергивает руку от огня).

Кровавые события превысили возможности объяснений (это ощущение запечатлено в эпилоге последнего романа) и каких-либо живых реакций – это и было «запредельное торможение».

В 1921 г. он писал «революционную пьесу из туземного быта», а в 1923-м, перечитав, «торопливо уничтожил». В 1927–1928 гг. он написал пародию на революционные пьесы, а в 1929-м пояснял «тайному другу»: «для того чтобы разразиться хорошим революционным рассказом, нужно самому быть революционером и радоваться наступлению революционного праздника». Теперь он хладнокровно, умело возбуждая воображение, воссоздавал пьесу, которая была объектом пародирования в его «Багровом острове» (сцена Николая II и министра в «Батуме» почти буквально воспроизводит диалоги Сизи и Кири).

Работа над пьесой шла в то же самое время, что и работа над эпилогом романа, но в иной «литературе»: здесь не было свободы художественного выбора, непременной для творчества. Восемнадцать лет назад, притиснутый во Владикавказе к стенке новым, утверждавшим себя жизнеустройством, он писал сестре Вере: «Дело в том, что творчество мое разделяется резко на две части: подлинное и вымученное». Он потратил последующую жизнь на то, чтобы доказать возможность единого творчества – в любых условиях. Теперь он был вновь отброшен к началу своего литературного пути – владикавказская модель взаимоотношений с победившей властью оказалась верной.

150

19 февраля 1939 г. Булгаков с 10 часов до 4-х пробыл на генеральной репетиции «Ивана Сусанина». Е. С. записывала его слова: «Почему не было бешеного успеха „Славься“? – Публика не знала, как отнестись».

151

 Впоследствии, комментируя записанную ею фабулу пьесы «Ласточкино гнездо», Е. С. напишет: «Яго» – с точкой. Именем шекспировского героя она шифровала, по нашему мнению, отождествление одного из персонажей с Ягодой.

152

 Современницы Е. Долухановой, обивавшие в тот и последующие годы пороги НКВД, стремясь узнать о своих мужьях, порой получали косвенные сведения и о судьбе других людей. Так им стало известно, что ведомство отомстило женщине, не захотевшей оказать ему услуг, – она погибла под пытками в стенах внутренней тюрьмы. Страшный конец ее был предрешен с самого начала: вскоре после ареста ее мужу с палаческой прямотой было сказано, чтобы он искал другую жену.

153

 23 июня 1939 г. в дневнике Елены Сергеевны запись: «Будто бы арестован Мейерхольд».

154

 Булгакову хотелось, чтобы известие о постигшей его болезни достигло тех его друзей «пречистенского» времени, которые давно были выброшены за пределы Москвы, но кому покуда сохранялась еще жизнь и «право переписки». 4 (или 21 – дата неясна) октября 1939 г. Н. Н. Лямин писал П. С. Попову из Калуги: «Очень обеспокоен здоровьем Маки. Послал письмо ему и открытку Люсе. Не могу поверить, чтобы с ним стряслась такая ужасная катастрофа. 〈…〉 Неделю тому назад я получил от Маки продиктованное им и весьма печальное письмо» (архив П. С. Попова и А. И. Толстой, хранящийся у Н. И. Толстого).

155

 12 февраля 1940 г. Н. Н. Лямин писал Попову из Калуги: «Дорогой Патя, благодарю тебя за твое хорошее, но очень печальное письмо. Я очень ясно представил себе обстановку Нащокинского переулка, и мне стало обидно, что я сейчас не могу быть там. Большой период моей жизни был связан с Макой, думаю, что и в его жизни я когда-то сыграл какую-то роль. Тебе, конечно, нужно возможно больше и чаще бывать у Маки. Ему это, наверное, очень приятно. Да и, кроме того, выражаясь громким языком, кто достаточно беспристрастен, чтобы запечатлеть и сохранить его подлинный образ. Это могут сделать только несколько его ближайших друзей и не конкурентов по писательской работе. Впрочем, может быть, все наши опасения излишни. Хочется думать, что он опять справится с новым приступом опасностей 〈…〉 Непременно передай от меня побольше нежных слов Маке. Вырази ему мою любовь так, как ты умеешь. Крепко целую тебя и Анну Ильиничну. Тата (Н. А. Ушакова. – М. Ч.) шлет привет. Твой Коля» (хранится у Н. И. Толстого).

156

 В один из последних дней он заставил жену собрать все свои рукописи и вынести из дому, чтобы зарыть в лесу. Она все собрала, связала, сделала вид, что выносит, – и оставила связки между двумя выходными дверями, а когда он заснул – внесла назад.

«Почти накануне смерти, – рассказывала Елена Сергеевна 3 ноября 1969 г., – он потребовал снять с себя рубашку. Почему-то он думал, что в рубашке они могут его увезти, а без рубашки нет…»

157

 См. наше сообщение: «К творческой биографии М. Булгакова. 1916–1923 (По материалам архива писателя)» (Вопросы литературы. 1973. № 7); кроме упомянутых в нем работ, см. публикацию Л. Яновской (Юность. 1974. № 7). См. также рассказ Булгакова «Богема» (Красная нива. 1925. № 1) – один из источников для биографии писателя «владикавказского» времени.

158

 Среди работ, посвященных творческой истории произведений двух этих периодов, отметим: Лурье Я., Серман И. От «Белой гвардии» к «Дням Турбиных» // Русская литература. 1965. № 2; Чеботарева В. А. К истории создания «Белой гвардии» // Русская литература. 1974. № 4.

159

 Далее при цитировании материалов из фонда 562 указываются только номер картона и единицы хранения.

160

 Здесь мы не имеем возможности привести обширные выдержки из реконструкции и дать ее обоснование в связи с археографическими особенностями материала и некоторыми чертами поэтики Булгакова, – это тема нашей отдельной работы.

161

 В квадратные скобки заключен предположительно восстанавливаемый текст; многоточиями в квадратных скобках обозначены места, не поддающиеся реконструкции.

162

 Фамилия первого героя, претерпев в последующих редакциях несколько изменений, сохранилась в окончательной редакции романа в своем первоначальном варианте. Имя и фамилия второго ассоциируются со многими характерными литературными псевдонимами тех лет (И. Приблудный; Безымянный – ранний псевдоним А. Безыменского; см. также Бездомный, Безродный – «Новый мир». 1927. № 2. С. 94) и именами героев литературы и кино (например, герой кинофильма 1928 г. «В большом городе» Граня Бессмертный, провинциальный паренек, приехавший в Москву и ставший знаменитым поэтом, – см.: Читатель и писатель. 1928. № 13. С. 5). Как один из источников линии Иванушки, а также фабульной основы 1-й главы, можно назвать кратковременный журнал 1922 г. «Вавилонская башня», редактор-издатель которого М. Корцов подписывал свои богоборческие статьи «Миша» (ср. у Булгакова «Антоша», а также обращение Иванушки к Берлиозу в более поздних редакциях – «Миша»). Ср. статью А. Петрищева, ядовито критиковавшего статьи «Миши», с авторской позицией по отношению к героям в 1-й главе романа («Но в том-то и горе богоборцев, что они и формулировать не подготовлены… Соединение отрицательного пафоса с творческой неподготовленностью приводит к раздраженному сжиманию кулаков – и только» (Литературные записки. 1922. № 3. С. 7–8).

163

 Отметим колебания автора в передаче имени Христа – «Иисус» (л. 32 об.), «Еш[уа]» (л. 35), «Иешуа» (л. 39 об.).

164

 В границах данной работы не затрагивается обширная область исторических и прочих источников романа: евангелий, апокрифических сказаний, жизнеописаний Христа, различных интерпретаций народной легенды о Фаусте, «демонологического» материала, современной Булгакову художественной литературы. Некоторые сведения о связи романа с книгой П. Флоренского «Мнимости в геометрии», с прозой А. В. Чаянова (проф. Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева), о любимых книгах писателя см. в нашей статье о библиотеке Булгакова «Условие существования» (В мире книг. 1974. № 12. С. 79–81); в специальной работе нами выясняется связь романа с рассказом А. Грина «Фанданго».

165

 Она называлась сначала «Интермедия в [Хижине Грибоедова]», потом – «в Шалаше Грибоедова»: Шалашом ресторан Дома Грибоедова «[прозвал известный лгу]нишка Козобоев, [театральный рецензент, в первый же день] после открытия р[есторана напившийся в нем] до положения риз» (6.1, л. 61).

166

 В последней редакции романа этот литературно знаменитый пудель (связанный, конечно, с «Фаустом») остался только в виде украшения на трости Воланда и еще в сцене бала: «Откуда-то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи».

167

 Ср. разговор «инженера» с Берлиозом во второй редакции: Берлиоз резонно предполагает, что его после смерти сожгут в крематории, а «инженер» возражает: «как раз наоборот, вы будете в воде. – Утону? – спросил Берлиоз. – Нет, – сказал инженер» (6.2, л. 66).

168

 Его прототипом послужил, по нашему предположению, Б. И. Ярхо (1889–1942), входивший в дружеский круг Булгакова 1920-х гг.

169

 В процессе работы над этой редакцией пробовались разные варианты имен героев: Цупилиоти (будущий Римский) в каждой новой главе (а иногда и на разных страницах одной главы) становился то Суковским, то Библейским, то Робинским, а Нютон (будущий Варенуха) – Картоном, Благовестом.

170

 Извлечения из рукописи опубликованы Л. Яновской под названием «Мне приснился сон…» (Неделя. 1974. № 43).

171

Булгаков М. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. М.: Худож. лит., 1973. С. 798. Далее цитаты из последней редакции романа, а также из «Белой гвардии» и «Театрального романа» приводятся по этому изданию.

172

Булгаков М. Драмы и комедии. М.: Искусство, 1965. С. 232. Далее цитаты из пьес – по этому изданию.

173

 Подробный пересказ содержания пьесы см. в кн.: Очерки истории русской советской драматургии. Л.; М.: Искусство, 1966. С. 134–135.

174

 В этих фразах можно видеть прямое влияние работы Булгакова над киносценарием «Ревизора», заполнявшей предшествующие месяцы.

175

Булгаков М. Избранная проза. М.: Худож. лит., 1966. С. 354.

176

 Вполне в согласии с этим типом художественного мышления герой «Театрального романа» говорит о своей пьесе: «…Ей нужно было существовать, потому что я знал, что в ней истина» (с. 411). Ср. слова Воланда (вычеркнутые автором) в шестой редакции: «– Слушайте, мастер, меня, – заговорил Воланд, – в вашем романе вы 〈угадали〉 написали правду. Именно все так и было, как рассказывали вы» (7.12, с. 1051).

177

 Здесь прямая связь с всегда привлекательными для Булгакова аксессуарами профессии врача, осознаваемой им, видимо, как неосуществившийся, вытесненный вариант своей биографии (ср. его признания в записи П. С. Попова о том, что работа врача казалась ему «блестящей», – ГБЛ, ф. 218, 1268. 3, и пожелания брату, окончившему медицинский факультет в Загребе: «будь блестящ в своих исследованиях», – письмо от 7 августа 1930 г., ГБЛ, ф. 562, 19.11). Работа врача или биолога-экспериментатора всегда рисуется у Булгакова в ореоле таинственности и притягательности: «Глубокими вечерами или ночью, когда все уже сходились, и Турбин, таинственно погруженный в свои склянки и бумаги, сидел, окрашенный зеленым светом у себя в спальне…» (корректура третьей части романа «Белая гвардия», 2.9, с. 70); «Он повернулся к фигуре, склонившейся у стола над бутылью и какими-то блестящими коробками» («Белая гвардия», с. 297); «Зажег рефлектор на длинном экспериментальном столе, надел белый халат, позвенел какими-то инструментами на столе…» («Роковые яйца», – Недра. 1925. Кн. 6. С. 83).

178

 «…Не беспокойтесь, я прекрасно знаю, что я болен», «Да, я безнадежен» («Красная корона»); «…И вы, и я – сумасшедшие, что отпираться!», «– Я неизлечим, – спокойно ответил гость» («Мастер и Маргарита», 8.2, с. 172, 189).

179

 Существовала, видимо, еще одна тетрадь, использованная Е. С. Булгаковой при перепечатке романа после смерти автора; местонахождение ее нам неизвестно.

180

Чудакова М. Булгаков и Лубянка // Литературная газета. 1993. 8 декабря. С. 6.

181

Файман Г. Перед премьерой // Независимая газета. 1993. 17 ноября. С. 5.

182

 В листе участников заседания «Никитинских субботников» 7 марта 1926 г., когда Булгаков читал первую часть повести, расписались 45 человек; см. «Жизнеописание Михаила Булгакова» (далее «Жизнеописание»), с. 328 наст. издания.

183

 Цит. по: Виноградов В. «Зеленая лампа»: Продолжение темы «Михаил Булгаков и чекисты» // Независимая газета. 1994. 20 апреля. С. 5; о «Зеленой лампе» и Булгакове см. также: Жизнеописание. С. 231–238 наст. издания.

184

 Показания Л. В. Кирьяковой опубл.: Виноградов В. Указ. соч.

185

Чудакова М. О. Мемуарные заметки Б. В. Горнунга / Вступительная заметка // Пятые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990. С. 168–169.

186

 О Е. А. Галати и ее отношениях с московской литературной средой, «Зеленой лампой» и М. Булгаковым см.: Жизнеописание. С. 209, 231–232 наст. издания.

187

Файман Г. Лубянка и Михаил Булгаков // Русская мысль. 1995. № 4081. 8–14 июня. C. 11. Здесь и далее в цитатах курсив наш.

188

 Жизнеописание. С. 300–301 наст. издания.

189

Файман Г. Лубянка и Михаил Булгаков. С. 11.

190

 Об отношениях Булгакова с пречистенским кругом московской интеллигенции см.: Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1977. М., 1977. С. 93, 100–102, 105; Шапошникова Н. 1) Булгаков и пречистенцы // Архитектура и строительство Москвы. М., 1989. № 9. С. 26–27; 1990. № 2. С. 33; № 4. С. 33; № 5. С. 22–23; № 11. C. 13–15; 2) Пречистенский круг (Михаил Булгаков и Государственная Академия художественных наук. 1921–1930) // Михаил Булгаков: «Этот мир мой…». Т. 1. СПб., 1993; Чудакова М. О. 1) Жизнеописание. С. 16–17, 321–326 наст. издания; 2) Михаил Булгаков: эпоха и судьба художника // Булгаков М. А. Избранное. М.: Просвещение, 1991. (Школьная библиотека). С. 361–383.

191

 Цит. по: Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова. С. 101.

192

 См.: Жизнеописание. С. 695–696 наст. издания.

193

 Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 189. Мемуарный, а не дневниковый характер этой вставки публикаторами не отмечен.

194

 Дневник Елены Булгаковой. С. 65.

195

 Дневник Елены Булгаковой. С. 35.

196

 Дневник Елены Булгаковой. С. 38.

197

Чудакова М. О. Архив М. А. Булгакова: Материалы для творческой биографии писателя // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 37. М., 1976. С. 150, 149.

198

Яновская Л. Елена Булгакова, ее дневники, ее воспоминания // Дневник Елены Булгаковой. С. 7.

199

 Так, в преамбуле к «Примечаниям» в авторитетном, подготовленном на академическом уровне издании сообщается: «Опубликован и введен в научный оборот 〈…〉 выразительный документ, имеющий прямое отношение к Михаилу Булгакову 〈…〉» и т. п. (Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. СПб., 1994. С. 552), – но нигде не оговорено, что введен в оборот не дневник, имеющий действительно прямое отношение к Булгакову, как писавшийся при его жизни и в немалой степени под его контролем, а документ позднего происхождения, быть может не менее выразительный, но уже в другом отношении. Комментаторы цитируют издание 1990 г. как «дневник» (ср., например, с. 607–608), а в других случаях, естественным для исследователя образом стремясь избежать неточности, вынуждены цитировать подлинный дневник, но при этом уже вообще не указывают источника (ср., например, с. 609); в то же время в списке «Условных сокращений» указаны два архивных источника – дневник 1936 г. и дневник 1933–1934 гг., что совершенно лишнее, так как этот-то последний, повторим еще раз, поглощен публикацией 1990 г… (Заметим, что автор данной статьи как член редколлегии издания «Театрального наследия» Булгакова вполне отдает себе отчет в своей доле ответственности за эту текстологическую невнятицу.) Словом, опасения Иешуа, «что путаница эта будет продолжаться очень долгое время», снова подтвердились, как и во множестве других случаев, связанных с публикацией документов, имеющих отношение к Булгакову.

Упомянем в этой именно связи и характер ссылок на наши работы – на примере (одном из множества) основательного и богатого привлеченным материалом комментария к пьесе «Александр Пушкин». «М. О. Чудакова убедительно доказала, что жалобы Дантеса на хандру и сплин представляют собой скрытые цитаты из писем Пушкина. К этому можно прибавить, что первая фраза, с которой Дантес обращается к Геккерену: „Мне скучно, отец“ – является перифразой слов „Мне скучно, бес“ из пушкинской „Сцены из «Фауста»“» (Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 632). Но прибавлять нет нужды – сразу вслед за раскрытыми нами цитатами из писем идет фраза в скобках: «(напомним еще, что реплика Дантеса вторит и пушкинскому Фаусту: „Мне скучно, бес“)» – Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения // Встречи с книгой. М., 1979. С. 286. Цель давней статьи (мы вынуждены ее назвать, поскольку в комментарии нет библиографической отсылки к упоминаемой в нем работе; раздел, относящийся к пьесе «Александр Пушкин», воспроизведен и в новой редакции статьи: «И книги, книги…»: М. Булгаков // «Они питали мою музу…»: Книги в жизни и творчестве писателей. М., 1986. С. 230–233), конечно, выходила за пределы указания на источник не только жалоб Дантеса, но всей его речи («Пушкин убит, как написала Цветаева, каким-то пробелом. 〈…〉 Но пробел на сцену не вывести. В драме Булгакова он заполняется – пушкинским же материалом». – Чудакова М. Библиотека М. Булгакова и круг его чтения. С. 287). Мы стремились показать, что речь всех героев пьесы строится на пушкинском слове («В доме Пушкина герои, целиком поглощенные своими отношениями, перекидываются пушкинским словом, не слыша его, и пророчат его гибель, сами того не ведая. 〈…〉 Патетические реплики Дантеса звучат как фальшивая минорная нота; его лже-смерть передразнивает и провозвещает „гибель всерьез“ его жертвы 〈…〉 Понятно, что и в „буре“, о которой говорит Дантес, как и в реплике Натальи Николаевны „буря-то какая, господи!“, слышен отзвук пушкинского стиха, витающего в пьесе по устам разных персонажей. Такие „выворотные“ реплики, трансформирующие иной, поэтический текст, звучат и в речи Николая I: „Ничем и никогда не смоет перед потомками сих пятен“. Здесь – опережение стихотворения Лермонтова, которое появится вскоре в этой же пьесе 〈…〉 и о прошлом, и о настоящем можно рассказать только словом поэта, и отпечаток этого слова лежит на всем – в том числе и на речевом поведении непоэтов» (Там же. С. 288–289). Ср.: «В диалоге с Натальей Николаевной Дантес, рисуя картину своей гибели от руки Пушкина, заявляет: „И так же будет буря“ („Буря мглою небо кроет“) 〈…〉 В нем все поза и подражание или пародия»; «Как и у Дантеса, у царя нет своих мыслей, и он берет их взаймы, и тоже – у ненавидимого им Пушкина» (примечания И. Ерыкаловой, см: Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 632).

200

 Сестры Долухановы еще в 1920-е гг. были обаятельными хозяйками известного в ленинградской литературной среде салона; его посещали Маяковский, Олейников; в одну из сестер – красавицу Вету – был влюблен Ю. Н. Тынянов, и, по воспоминаниям современниц, на лекциях в Государственном институте истории искусств, где Тынянов преподавал, а Вета была студенткой, весь курс затаив дыхание следил за этим безмолвным романом… За ней напористо ухаживал В. Б. Шкловский – и это отразилось в романе В. Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» (1929). Со слов нескольких современниц нам известно, что в середине 1930-х гг. Елизавету Исаевну Долуханову, в то время – уже жену художника В. В. Дмитриева, вызвали в НКВД и предложили стать осведомительницей («У Вас бывают в гостях такие люди!.. Приглашайте почаще, побольше…»). Ища мотива для отказа, она сказала, что у них маленькая квартира. «Пусть это Вас не беспокоит – с квартирой мы поможем!» Ее вызывали несколько раз. 2 июня 1937 г. в дневнике Е. С. появилась запись об очередном приезде из Ленинграда Дмитриева; он обедает у Булгаковых. «Разговор об Елизавете Исаевне, она уезжает в Боржом» (Жизнеописание. С. 607 наст. издания; в поздней версии записи (Дневник Елены Булгаковой. С. 151) эта фраза отсутствует).

Это – характерный для дневника Е. С. способ фиксации важных сведений, расшифровка которых совершенно невозможна без дополнительной информации. Подобным образом был зашифрован в записи от 17 ноября 1934 г. (известной нам только в поздней редакции, но, возможно, сохранившей сложившийся способ сворачивания информации) весьма и весьма значимый для биографии и творчества Булгакова факт: пересказанный ему Ахматовой телефонный разговор Сталина с Пастернаком о Мандельштаме (нашу расшифровку см.: Жизнеописание. С. 548 наст. издания). Примечательно для истории советской цивилизации, что в последний в определенном смысле ее год – 1984-й – удалось отправить в печать сообщение о нашей расшифровке только в зашифрованном виде: редактор издательства «Советская Россия» Инга Фомина, многим коллегам памятная, категорически воспротивилась (выражая, несомненно, коллективное мнение) публикации как самой записи («…Рассказывала о горькой участи Мандельштама. Говорили о Пастернаке»), так и нашей ее интерпретации, вводящей имя Сталина. Никаких резонов не приводилось, но они были очевидны: сочетание трех имен – Мандельштам, Пастернак, Сталин – не нравилось издательству, как любому советскому; но первые два имени активно не нравились именно этому издательству. Статья была вынута из сборника. Автору казалось важным ее опубликовать. В конце концов догадка по поводу записи была представлена в печати в таком, как сказали бы сегодняшние СМИ, эксклюзивном виде: «Мы предполагаем, что вхождение этого слова («мастер». – М. Ч.) в роман как именования безымянного героя, а затем и само заглавие было связано, среди прочего, с одной из бесед с А. Ахматовой, только зафиксированной, но не раскрытой в записи Е. С. Булгаковой от 17 ноября 1934 года, которую мы не интерпретируем на страницах данной работы» (Чудакова М. О. Гоголь и Булгаков // Гоголь: история и современность. (К 175-летию со дня рождения). М., 1985. С. 373). На той же странице мы еще поддержали предположения безымянных «исследователей мотивной структуры романа» – то есть автора известной статьи на эту тему Б. М. Гаспарова, чье имя не упоминалось в те годы в печати от Кушки до Владивостока (а работа его при этом активно растаскивалась). Несмотря на очевидную идиотичность приведенного текста (почему «не интерпретируем» ??!), подневольный расчет на sapienti sat оправдался, и вскоре же после выхода сборника автору статьи позвонил из Риги тогда еще живший там, а не в Америке соредактор по «Тыняновским сборникам» Ю. Г. Цивьян и безмятежно спросил: «Мариэтта, на странице 373 вы имеете в виду, что Ахматова рассказала Булгакову о летнем разговоре Сталина с Пастернаком? И что Булгаков обратил внимание на употребляемое Сталиным слово „мастер“?..» («Какое густое шестидесятничество!» – должен воскликнуть на этом месте журналист НТВ Павел Лобков; правда, ни один из соредакторов к шестидесятникам не принадлежал, но тем более.)

За лаконичной фразой Е. С. в записи 2 июня 1937 г. точно так же стоял, на наш взгляд, рассказ В. В. Дмитриева о продолжающихся преследованиях его жены и о том, что она стремится спастись от НКВД, уезжая в Грузию (об этой попытке рассказывала нам М. А. Чимишкиан-Ермолинская).

6 февраля 1938 г. Е. С. записала: «Утром звонок Дмитриева, просится прийти немедленно. Пришел подавленный. Оказывается, жену его, Елизавету Исаевну, арестовали. Хочет пытаться хлопотать» (Жизнеописание. С. 614 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 184) почти без изменений). 9 января 1939 г. – запись о визите Дмитриева: «нездоров, говорил, что его вызывали повесткой в НКВД! Ломал голову, зачем?» (Жизнеописание. С. 625 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 235) с добавлением – вызвали «в Ленинград»). 20 мая 1939 г.: «…Заходил Дмитриев с известием о Вете. По-видимому, ее уже нет в живых» (Жизнеописание. С. 637 наст. издания; Дневник Елены Булгаковой. С. 260). Есть косвенные свидетельства о том, что ее зверски пытали те, кому она не захотела подчиниться, и, возможно, просто «забили», как выразилась с содроганием рассказывавшая нам об этом М. А. Чимишкиан-Ермолинская (она поняла это, обивая два с половиной года спустя пороги НКВД после ареста своего мужа, – по обмолвкам случайно встреченных в тамошних кабинетах людей, которые знали ее в юности).

201

 Все цитаты из прозы и писем Булгакова даются (за исключением оговариваемых случаев) по Собранию сочинений в пяти томах. М., 1989–1990.

202

 Подробнее о динамике российского самоотождествления Булгакова и его отношения к эмиграции – в нашей статье «Булгаков и Россия» (Литературная газета. 1991. 15 мая).

203

 Цит. по примечаниям В. В. Гудковой к пьесе «Зойкина квартира» в кн.: Булгаков М. А. Пьесы 1920-х годов. 〈Л.〉, 1989. С. 543.

204

Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 50–51.

205

 Об ориентации на классику в отношениях с властью, а также об установке на монархию в политической рефлексии и художественном мировидении Булгакова подробнее в наших статьях: Соблазн классики // Atti del convegno «Michail Bulgacov» (Gargnano del Garda. 17–22 settembre 1984). Vol. 1. Milano, 1986. P. 75–102; Гоголь и Булгаков. С. 360–388; «…И понял окончательно, что произошло»: О жизни и посмертной судьбе Михаила Булгакова // Русская мысль. 1991. № 3879. 17 мая; Пушкин у Булгакова и «соблазн классики» // Лотмановский сборник. Вып. 1. М., 1995. С. 547–556; Михаил Булгаков: эпоха и судьба художника. С. 353–383.

²⁷  Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 430.

206

 Слово. 1992. № 7. С. 68 (публикация И. Ф. Владимирова).

207

Файман Г. Лубянка и Булгаков // Русская мысль. 1995. № 4082. 15–21 июня. С. 11.

208

Lyons Eugene, автор книги «Moscow Carrousel» (New York, 1935). Здесь, в частности, он писал о двух постановках «Дней Турбиных», подчеркивая различие между первым спектаклем 1926 г., который стал событием и произвел колоссальное впечатление на старую интеллигенцию и бывших офицеров, и возобновлением его в 1932 г., когда эта аудитория была уже в значительной степени деморализована, а молодые зрители впервые в жизни слышали гимн «Боже, царя храни», звучащий в финале.

209

 Дневник Елены Булгаковой. С. 51.

210

 Дневник Елены Булгаковой. С. 51; ср. процитированный ранее мемуарный рассказ Е. С. об обычных разговорах с Жуховицким; последняя реплика Булгакова, возможно, откорректирована в поздней версии дневника в сторону большей отчетливости конфронтации.

211

 Дневник Елены Булгаковой. С. 52, 54, 57.

212

 Дневник Елены Булгаковой. С. 63.

213

 Дневник Елены Булгаковой. С. 63.

214

 Жизнеописание. С. 542 наст. издания; Дневник Елены Булгаковой. С. 66–67.

215

 Дневник Елены Булгаковой. С. 67.

216

 Дневник Елены Булгаковой. С. 70.

217

 Дневник Елены Булгаковой. С. 70, 70, 82.

218

 Дневник Елены Булгаковой. С. 80.

219

 Жизнеописание. С. 552 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 82) две последние фразы отсутствуют.

220

 «…Мастер уходит безвестным, и самой композицией романа 〈…〉 читателю предложена возможность разгадывать его судьбу и как второе пришествие, оставшееся неузнанным» (Чудакова М. О. Комментарии к «Запискам на манжетах» // Булгаков М. Собр. соч. Т. 1. С. 609); «Многое в пьесе указывает на намерение Булгакова провести параллель между замученным Пушкиным и распятым Христом. И не случайно Дубельт в III отделении читает вслух стихотворение „Мирская власть“, навеянное картиной Брюллова „Распятие“ (комментарии И. Ерыкаловой к пьесе «Александр Пушкин», см.: Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 634).

221

Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 412, 414.

222

 «Писательский» дом № 6 по ул. Фурманова (до 1926 г. и ныне – Нащокинский пер.), где поселился осенью 1933 г. и в мае 1934-го был арестован Мандельштам, где жил и умер Булгаков, был снесен Министерством обороны СССР весной 1978 г. В те недели снимался документальный фильм «Михаил Булгаков»; автором сценария и ведущим был К. М. Симонов, научным консультантом – М. Чудакова. В один из последних дней съемки в Отдел рукописей ГБЛ, где я работала и где почти весь фильм и снимался, пришел архитектор А. А. Клименко, чтобы сказать мне (он просто не знал, кому еще можно сообщить эту информацию), что сносят булгаковский дом. В эти дни Симонов был в Берлине; надо было попытаться хоть что-то сделать для сохранения пусть даже следа квартиры Булгакова. Удалось убедить Марину Голдовскую (участвовавшую в фильме в качестве оператора) пойти в дом, чтобы успеть снять на пленку квартиру, которая могла быть разрушена в любой час (сложность для оператора была в том, что пленка, как и вся техника, была государственной, а отснятые кадры заведомо не могли войти в подцензурный фильм), – и сохранить у себя пленку («Когда будет воссоздаваться квартира Булгакова, – сказала я ей, – мы будем знать, где искать пленку»). По дому били уже чугунными бабами. Соседняя с булгаковской секция была наполовину разрушена. С трудом, по засыпанным уже переходам, кажется, через балкон соседней квартиры, мы (М. Голдовская, ее помощник, таскавший за ней камеру, и я) проникли в давно оставленную последними хозяевами и забитую квартиру. Планировка ее, известная мне по фотографиям и описаниям, полностью сохранилась – детская, столовая, кабинет Булгакова, где он писал, болел и умер. Марина Голдовская сняла весь интерьер, а также вид из окна кабинета на Большой Афанасьевский (этот вид, воспроизводящий направление взгляда Булгакова, мелькнул на несколько секунд в фильме: телезритель как бы смотрит вместе с писателем с пятого этажа уже не существующего к моменту демонстрации фильма дома). 4 апреля прилетел из Берлина Симонов, я встретилась с ним на эту именно тему. Он сказал, что будет пытаться остановить снос. 7 апреля мы встретились снова (записывался закадровый текст). Его попытки ни к чему не повели. Прежде всего, в Москве не оказалось в те дни тех, на кого он мог бы воздействовать (в частности, генерала Епишева). Симонов, всегда стремившийся реально оценивать обстановку, отказался от дальнейших усилий. Приводим его слова, записанные нами на другой день: «Поздно! Надо было в сентябре ко мне обратиться. А то послали бумагу – и махнули на нее рукой. А ее в зубах носить нужно! Что ж писатели – выселялись, а о доме не подумали! Миндлин и Славин беспокоились только о телефоне своем! Ну, я им поставил телефон. А про дом мне никто слова не сказал! Сейчас директор Литературного музея 140 тысяч сразу предлагает! Он готов весь дом взять! А что ж теперь можно сделать? Я завтра в санаторий уезжаю…»

В последующие недели дом был разрушен. На протяжении двух десятилетий на его месте был сквер. При одной из наших встреч М. Голдовская специально предупредила меня, что отдала пленку Д. Н. Чуковскому – режиссеру фильма. В 1987 г. я просила его показать мне пленку. Он ответил, что она действительно у него, но в труднодоступном месте (в сарае на даче). У Д. Н. Чуковского и надо искать ее при необходимости.

223

 Дневник Елены Булгаковой. С. 86.

224

Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 426.

225

 Жизнеописание. С. 562 наст. издания – с купюрой имени актера; «Кантор.» – по-видимому, сокращенное «Канторович»; Дневник Елены Булгаковой. С. 89.

226

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 92) с сокращениями.

227

 Жизнеописание. С. 565 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 92) с сокращениями: в частности, убрано «Мечта об Америке…».

228

 О предполагаемой нами прототипической связи Жуховицкого с Алоизием Могарычем, человеком, который мог объяснить смысл любой заметки в газете «буквально в одну минуту, причем видно было, что это объяснение ему не стоило ровно ничего», см.: Жизнеописание. С. 533 наст. издания.

229

 См., в частности: Чудакова М. Общее и индивидуальное, литературное и биографическое в творческом процессе М. А. Булгакова // Художественное творчество: Вопросы комплексного изучения / 1982. Л., 1982. С. 145.

230

 Жизнеописание. С. 567 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 94) с сокращениями.

231

 Жизнеописание. С. 568–569 наст. издания; Паршин Л. Чертовщина в американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. М., 1991. С. 114–115.

232

 Жизнеописание. С. 569 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 96) с изменениями – упоминание о Штейгере отсутствует: «мы сели в их посольский кадиллак и поехали домой». По-видимому, именно о нем упоминает бывший сотрудник германского посольства в Москве Отто Бройтигам в своей книге «Так и было… Жизнь солдата и дипломата», рассказывая о приемах в германском посольстве в конце 1920 – начале 1930-х гг. (после того, как к 1928 г. 21 страна признала советское государство), когда «было еще возможно приглашать в немецкое посольство весь дипломатический корпус вплоть до младших секретарей.〈…〉 Приглашали к 10 вечера во фраке. Я никогда в жизни не носил так часто фрака, как в пролетарском государстве. В 11 часов все гости собирались и можно было начинать художественную программу. Люди искусства (далее поясняется, что это были знаменитости – баритон, сопрано, скрипач, балерина и т. п. – М. Ч.) были „доставлены“ посредством господина фон Штейгера, австрийского происхождения сотрудника Протокольного отдела комиссариата иностранных дел»; к фамилии сноска – «Позже расстрелян как шпион» (Bräutigam O. So hat es sich zugetragen… Ein leben als Soldat und Diplomat. Würzburg, 1968. S. 213. На эту книгу любезно обратила наше внимание М. Бёмиг). Обстоятельства жизни и смерти барона Б. С. Штейгера, послужившего несомненным прототипом барона Майгеля из «Мастера и Маргариты», подробно исследованы и введены в контекст биографии и творчества Булгакова Л. К. Паршиным (Указ. соч. С. 114–127). Он приводит – по справочнику «Вся Москва» за 1936 г. (ч. I, с. 63) – наименование должности барона по сведениям на этот год: «уполномоченный Коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним сношениям…» Сохранилось свидетельство современника и о более раннем месте службы барона – в 1923 г. в УГАТе (Управлении государственными академическими театрами): «Подвизался там в должности не совсем понятной – Борис Штейгер. Был он чрезвычайно вежлив, прекрасно одет, знал много языков. Звали его не иначе как барон Штейгер. Он представительствовал от УГАТа – как „сопровождающий знатных иностранцев“ – преимущественно на балетные спектакли». Это – относящееся к 1991 г. свидетельство К. В. Никитина, запечатленного в 1923 г. на даче своих родителей на одной фотографии со Штейгером (Молок Ю. Еще о бароне Майгеле, или Послесловие к выставке «Письмо Булгакову» // Русская мысль. 1992. № 3952. 30 октября. С. 10; там же воспроизведена вышеупомянутая групповая фотография из архива К. В. Никитина – без упоминания ее первопубликации в книге Л. Паршина, где, в свою очередь, фотография напечатана без указания даты, места, владельца или места хранения).

233

 Дневник Елены Булгаковой. С. 96.

234

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 96) с незначительными сокращениями.

235

 Жизнеописание. С. 570 наст. издания.

236

 Дневник Елены Булгаковой. С. 97. Характер добавления заставляет предполагать, что авторедактирование этой части дневника шло уже после 1956 г. – только после «доклада Хрущева» осторожная Е. С. могла, мы думаем, разрешить себе столь вольное упоминание ГПУ, да еще устами жены «врага народа».

237

 Жизнеописание. С. 571 наст. издания. В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 97) тема Жуховицкого—Штейгера сокращена до одной фразы: «Плохо отзывался о Штейгере».

238

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 97) с изменениями и сокращениями: отсутствуют, в частности, две последние фразы нашей цитаты.

239

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 98) с небольшими изменениями и с сокращениями: опущена последняя фраза, важная, как будет пояснено далее, в свете отношений Булгакова с молодым актером.

240

 Центральный архив ФСБ.

241

 Жизнеописание. С. 573 наст. издания.

242

 Дневник Елены Булгаковой. С. 100–101.

243

Булгаков М. А. Пьесы 1930-х годов. С. 473.

244

 Дневник Елены Булгаковой. С. 362 (цитата из подлинного дневника).

245

 Дневник Елены Булгаковой. С. 102. Ср. небольшой эпистолярный комплекс того же 1935 г.: Переписка М. А. Булгакова с Н. К. Шведе-Радловой / Публикация В. В. Бузник // Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 3. СПб., 1995. С. 247–252 (там же биографические сведения об Н. Э. Радлове и его жене). Ср. также запись Е. С. от 1 декабря 1936 г. – по возвращении Булгакова из Ленинграда: «Исключительно не понравились ему в этот приезд Р[адлов]ы. Р[адлов]ы пригласили в гости, а сам хозяин явился позже гостей и вдребезги пьяный» (ОР РГБ, ф. 562, 28.25; Жизнеописание. С. 599 наст. издания – частично; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 126) с изменениями и существенным мемуарным дополнением: «Вел какие-то провокационные разговоры»).

246

 Дневник Елены Булгаковой. С. 105.

247

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 107) с изменениями, последняя фраза отсутствует.

248

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 111) почти без изменений, фамилия Штейгера дана полностью.

249

 Жизнеописание. С. 580 наст. издания; Дневник Елены Булгаковой. С. 111.

250

 Жизнеописание. С. 589 наст. издания – частично. В тетради дневника фамилия «Жуховицкий» сначала вычеркнута – теми же чернилами, которыми сделана запись, затем вставлена – карандашом – при подготовке новой версии текста.

251

 Литературная газета. 1992. 29 июня.

252

 Жизнеописание. С. 589 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 118) с незначительными изменениями.

253

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 118) с небольшими изменениями.

254

Виноградов В., Гусаченко В., Файман Г. Переписка из одного угла: Неизвестные автографы Михаила Булгакова // Независимая газета. 1996. 25 января.

255

Файман Г. Лубянка и Михаил Булгаков // Русская мысль. 1995. № 4082. С. 11. Описывается – как бы в перевернутом виде – московская забава середины XIX в. – «мачты для лазания на призы. Призы эти (сапоги, рубахи, платки и т. п.) висели на самом верху мачты, густо смазанной салом, и редко кому удавалось добраться до призов» (Никольский В. А. Старая Москва. Историко-культурный путеводитель. Л., 1924. С. 96; подобные книги безусловно входили в круг библиофильских интересов Булгакова, и этот путеводитель, вышедший в годы его интенсивного освоения и описания Москвы, скорее всего, был Булгакову известен).

256

 Ср. в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 125): «В прессе скандал с Таировым и „Богатырями“. Литовский не угадал: до этого он написал подхалимскую рецензию, восхваляющую спектакль».

257

 Алексей Иванович Ангаров (настоящая фамилия Зыков) родился 8 февраля 1898 г. в семье небедного (по семейному преданию) крестьянина в селе Трясучая Балашихинского уезда Красноярского округа Енисейской губернии. По свидетельствам родных (восходящим к его собственным рассказам), проявив очевидные способности к учебе, по решению крестьянской общины мальчиком был послан на ее средства учиться в город; в Красноярске окончил железнодорожное училище; был учителем; одновременно увлекся агитацией социал-демократов – посещал кружок сосланного в Красноярск А. С. Енукидзе (в семье сохранилась фотография – юноши-сибиряки за столом вокруг Енукидзе). К концу мировой войны был призван в действующую армию и, опять-таки по семейному преданию, по дороге на фронт распропагандировал и повернул назад весь эшелон. Во время Гражданской войны побывал в плену у Колчака, в 1919 г. стал членом РКП(б). Приехав в Москву, поступил в Институт красной профессуры, начал заниматься, по свидетельству его первой жены, «проблемами государства и права» – для этих (и коминтерновских, надо полагать) занятий был послан в 1928 г. в Германию (хотя немецким языком не владел). Там познакомился со своей будущей женой (Гильда Арнольдовна Ангарова позднее стала известной переводчицей русской литературы на немецкий язык) и в декабре 1928 г. вернулся, уже с ней вместе, в Москву.

По свидетельству Г. А. Ангаровой, придумав себе партийный псевдоним от имени сибирской реки, он хотел назвать и первую дочь именем одной из рек; имя Лена не нравилось матери, и дочь была названа Чуя (в студенческие годы дочь, сохранив фамилию отца, сменила имя на более благозвучное домашнее). Ангаров заведовал культмассовым отделом МК ВКП(б), а к моменту встречи с Булгаковым был заместителем заведующего культурно-просветительного отдела ЦК ВКП(б), т. е. отвечал и за «работу с писателями». О его гибели см. примеч. 134.

258

 Жизнеописание. С. 601 наст. издания, с сокращениями; Дневник Елены Булгаковой. С. 138, с изменениями.

259

Паршин Л. Указ. соч. С. 127.

260

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 140): «Неужели пришла судьба и для них?»

261

Л. Авербах писал вскоре после выхода сборника Булгакова «Дьяволиада»: «Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета 〈…〉 неужели Булгаковы будут и дальше находить наши приветливые издательства и встречать благосклонность Главлита?» (Известия. 1925. 20 сентября). Вскоре тираж сборника был конфискован.

262

Чудакова М. Первая и последняя попытка: Пьеса М. Булгакова о Сталине // Современная драматургия. 1988. № 5. С. 205.

263

 Жизнеописание. С. 603 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 140) почти без изменений.

264

Файман Г. Лубянка и Михаил Булгаков // Русская мысль. 1995. № 4082. С. 11.

265

 Жизнеописание. С. 603 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 140) почти без изменений.

266

 Жизнеописание. С. 603 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 141) в иной редакции.

267

 Жизнеописание. С. 604 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 142) в иной редакции.

268

 Жизнеописание. С. 604 наст. издания; Дневник Елены Булгаковой. С. 143, «Правительству» – с прописной буквы.

269

 Академия Генерального штаба РККА была создана в октябре 1918 г. по указанию Ленина (открыта 8 декабря 1918 г.); переименованная в 1921 г. (5 августа) в Военную академию РККА (с 5 ноября 1925 г. – им. Фрунзе), она так и продолжала именоваться в московской военной среде Академией Генштаба – вот почему Е. С. пишет в своем дневнике «тоже генштаба», т. е. тоже преподаватель Академии Генштаба. 2 апреля 1936 г. было принято решение о формировании нового учебного заведения – академии Генерального штаба.

270

 Справка, составленная старшим следователем КГБ майором Кремлевым (без даты – видимо, в 1963–1964 гг., во время работы по жалобе Л. А. Ронжиной, требовавшей пересмотра дела брата) «по архивно-следственному делу № 508387 на Ронжина Георгия Александровича, 1876 года, до ареста пом. нач. лаборатории военной академии РККА», гласит, что Ронжин «был арестован в 1927 году за антисоветскую агитацию. На следствии он показал, что среди своих знакомых высказывал критические суждения по поводу советских мероприятий».

271

 Процитирована в сокращении в комментариях (Дневник Елены Булгаковой. С. 353).

272

 Нина, она же Анна Георгиевна – дочь Л. А. Ронжиной; Иветта – лицо неустановленное.

273

 Жизнеописание. С. 604 наст. издания; ср. в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 142): «Вечером были у Троицких, там был муж Нины, видимо журналист, Добраницкий, кажется так его зовут. Рассказывал о собраниях драматургов в связи с делом Киршона». На этом запись кончается.

274

 Жизнеописание. С. 604 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 142) в иной редакции.

275

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 145) последний абзац изъят.

276

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 146–147) с сокращениями и изменениями; фраза про А. И. Ангарова отсутствует.

277

 Редактируя дневник в 1950 гг., Е. С. приписала: «Потом стал говорить серьезно. – Довольно! Вы ведь государство в государстве! Сколько это может продолжаться? Надо сдаваться, все сдались. Один Вы остались. Это глупо!» (Дневник Елены Булгаковой. С. 147).

278

 В печатной редакции: «…в Управлении авторских прав. По телефону Добраницкий просит дать ему почитать „Ивана Васильевича“» (Там же).

279

 Жизнеописание. С. 605 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 147) предпоследний абзац отсутствует.

280

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 148) весь текст после слов «над романом (о Воланде)» отсутствует.

281

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 148) предпоследняя фраза отсутствует.

282

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 148) с сокращениями и изменениями.

283

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 148) с небольшими изменениями.

284

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 148–149) с небольшими изменениями, добавлено: «привез мне букет цветов, Сергею апельсины».

285

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 149) с небольшими изменениями.

286

 Дневник Елены Булгаковой. С. 150.

287

 Выписка из протокола допроса Тухачевского присоединена к делу И. А. Троицкого (л. 183); копия заверена стажером 6-го отдела ГУГБ НКВД А. Кошелевым. Речь шла о первом аресте Троицкого.

288

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 150) с небольшими изменениями.

289

 См. примеч. 21.

290

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 152) с изменениями, последняя фраза отсутствует.

291

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 152) с небольшими изменениями.

292

 Жизнеописание. С. 608 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 153) почти без изменений.

293

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 153) почти без изменений, с добавлением двух фамилий обвиненных.

294

 Дневник Елены Булгаковой. С. 153.

295

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 155) почти без изменений.

296

 Жизнеописание. С. 609 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 155) с незначительными изменениями.

297

 Жизнеописание. С. 609 наст. издания – частично; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 155) с изменениями, последняя фраза заменена другой, вписанной в подлиннике дневника – при подготовке новой редакции – карандашом: «Откуда она может знать?»

298

 Дневник Елены Булгаковой. С. 155.

299

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 156) последняя фраза убрана, взамен к предшествующей фразе приписано (в скобках): «М. А. объяснил потом мне – ну, ясно, потрепали его здорово в учреждении» – т. е. у его хозяев на Лубянке; раскрыта фамилия – Жуховицкий.

300

 Во время позднейшей авторской правки в дневнике «внушили» заменено на «велено»; при переписывании правленого текста в другой тетради проделана еще дополнительная редактура (Дневник Елены Булгаковой. С. 156).

301

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 156): «Словом, полный ассортимент: расспросы, вранье, провокации». О еще одном важном изменении в этой записи см. далее.

302

 См. примеч. 154.

303

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 157) с небольшими изменениями.

304

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 157–158) почти без изменений.

305

 Дневник Елены Булгаковой. С. 160.

306

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 160) с сокращениями.

307

 Дневник Елены Булгаковой. С. 161.

308

 Источник биографических сведений о Жуховицком – почти исключительно документы следствия. Только из них нам стало наконец известно, что Жуховицкий родился в 1881 г. (так в «Анкете арестованного», в «Справке» – 1884 г.) в Киеве, как и Булгаков; происходил из семьи купца второй гильдии. В 1899 г. был выслан из Киева административно на один год в Вологодскую губернию за участие в студенческом движении. Получил высшее юридическое образование (возможно, именно в Оксфорде, который называла Е. С., вспоминая об отношении Булгакова к Жуховицкому), был адвокатом и журналистом, редактором-издателем журнала «Будильник». Не служил ни в Белой, ни в Красной армиях; был арестован и судим в 1923–1924 гг. за неуплату зарплаты рабочим типографии (оправдан), в годы нэпа владел картонной фабрикой; в 1932 г. был арестован и через четыре дня освобожден; перевел для Соцэкгиза книгу Стимсона «Дальневосточный кризис» и определил себя к моменту ареста как человека «без определенных занятий (литератор-переводчик)».

Известный сатирический (демократического толка) журнал «Будильник» выходил в 1865–1917 гг. Э. Л. Жуховицкий был издателем журнала с 1910 г. (с № 46), редактором – с 1914 г. (с № 46) вплоть до 1917-го.

309

Г. М. Свободин родился в 1904 г. в Москве. По его показаниям (начинающимся словами: «Моя шпионская деятельность в пользу иностранных государств началась в 1931 г.», л. 14 дела Жуховицкого), в 1931 г. он работал в насосно-компрессорном объединении, затем – в ВЭСО (Всесоюзное электротехническое объединение заводов слабого тока), затем помощником инженера в Машинимпорте; с января 1935 г. и до дня ареста – секретарем представителя американской фирмы линотипов в СССР. Был осужден 13 августа 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР к «высшей мере наказания» и в тот же день расстрелян (согласно справке, наведенной 19 октября 1990 г. по запросу Следственного отдела КГБ от 17 октября 1990 г. в связи с проверкой дела Жуховицкого сотрудницей ОСО ГИЦ МВД СССР).

310

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 162) с небольшими изменениями.

311

 Дневник Елены Булгаковой. С. 163.

312

 Ср. запись от 13 мая 1936 г.: «Генеральная без публики „Ивана Васильевича“. 〈…〉 Смотрели спектакль Боярский, Ангаров из Ц. К. партии и к концу пьесы, даже не снимая пальто, вошел Фурер, кажется, он из М. К. партии. Немедленно после генеральной пьеса была запрещена», а также цитированную ранее запись от 7 апреля 1937 г.

А. И. Ангаров был арестован 3 июля 1937 г. (Сведения об аресте и следствии сообщены нам его дочерью Н. А. Ангаровой, ознакомившейся со следственным делом отца.) Во время допросов он «проходил» по «делу» Е. Б. Пашуканиса, замнаркома юстиции СССР, учившегося вместе  с Ангаровым в Институте красной профессуры (арестованного в мае 1937 г.), и Я. Л. Бермана, бывшего зампредседателя Верховного суда, директора ИКП. В допросах Ангарова принимал участие Ежов, грозивший ему расправой над двумя маленькими дочерьми. Ангаров был осужден 25 ноября 1937 г. к «высшей мере наказания», расписался в уведомлении о том, что приговор будет приведен в исполнение назавтра, и был расстрелян 26 ноября 1937 г.

313

 Жизнеописание. С. 611 наст. издания; в «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 163) с небольшими изменениями.

314

Чудакова М. Неоконченное сочинение Михаила Булгакова // Новый мир. 1987. № 8. С. 201.

315

 См. примеч. 148.

316

 Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг), видный деятель партии и один из главных ее финансовых экспертов, хорошо осведомленный об отношениях Ленина с Парвусом (этой совершенно закрытой от широких партийных рядов информацией, ставшей к 1937 г. опасной для ее немногих носителей, обладал, возможно, и Добраницкий-отец), был арестован 18 июля 1937 г., 26 ноября осужден к «высшей мере» и расстрелян; были расстреляны также его жена и сын (телепередача 1994 г., подготовленная с использованием его следственного дела Д. А. Волкогоновым; повторена 31 октября 1996 г.; однако в словаре «Политические партии России: Конец XIX – первая треть XX века» (М., 1996) 26 ноября 1937 г. указано как дата ареста).

317

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 164) с небольшими изменениями и уточнением – «назначить в МХАТ директором».

318

 Дневник Елены Булгаковой. С. 166.

319

 Там же.

320

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 166) с незначительными изменениями.

321

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 167) с небольшими, но примечательными изменениями: убраны слова «и дал почитать».

322

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 167) последняя фраза отсутствует.

323

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 167) с незначительными изменениями.

324

 В «Дневнике Елены Булгаковой» с незначительными изменениями.

325

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 170–171) вторая и третья фразы цитируемого текста отсутствуют.

326

Чуковский К. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 75, 287.

По данным Д. Юрасова, любезно предоставленным им в наше распоряжение почти десятилетие назад, по материалам следственного дела (дело № 24812, арх. № П-52593, Центральный архив ФСБ) и по сведениям, сообщенным нам И. С. Яжборовской, за что приносим ей живейшую благодарность (ей мы обязаны также сведениями, приведенными в примеч. 149), основные биографические факты таковы. Мечислав Добраницкий (настоящая фамилия Мейер), сын купца, р. 1882 (Лодзь), в 1900 г. окончил реальное училище, с 1901 г. – участник революционного движения в Польше, член партии «Социал-демократия Королевства Польского и Литвы»; в 1903 г. за политическую деятельность попадает в Варшаве в тюрьму; освободившись под залог, уезжает в Швейцарию и представляет свою партию в Цюрихе (там рождается у него сын Казимир; этим именем отец пользуется как партийной кличкой); в апреле 1905 г. – в Германии, сотрудничает с Розой Люксембург, в 1905–1906 гг. – вновь в Польше, в 1907 г. – делегат VII съезда РСДРП в Лондоне. Учится в Гейдельберге и становится в 1910 г. доктором права; публикует две работы по избирательному праву. В 1910 г., чтобы попасть в Петербург, записывается добровольцем в армию, в Новгороде проходит службу – до 1911 г.; осенью 1912 г. – адвокат в Петербурге, причем занимается исключительно делами рабочих. В 1914 г. мобилизован (служит в чине ефрейтора Финляндского полка); в начале 1917 г. – вновь в Петрограде. После Февральской революции кооптирован в ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов, был одним из авторов Приказа № 2 (о полковых комитетах); летом 1917 г. присоединяется к меньшевикам-интернационалистам, возглавляемым Мартовым. В дни октябрьского вооруженного переворота – представитель меньшевиков на Съезде советов. Член избирательной комиссии по выборам в Учредительное собрание. В 1918 г. – в Батуме, затем – в Ростове; до 1920 г. руководит Донским советом солдатских депутатов, при советской власти на Дону издает газету с антименьшевистских позиций и выходит из фракции меньшевиков. Занимается историей революционного движения на Кавказе (возможно, в 1937 г. и это обстоятельство сыграло зловещую роль в его судьбе), до 1922 г. руководит Кавказским музеем революционного движения в Тифлисе. В 1923 г. занимается музеями революционного движения в Москве; весной принят без кандидатского стажа в ВКП(б), в том же году преподает «Государство и право» в ИКП и МГУ. С 1924 по 1930 г. – на дипломатической работе, с октября 1930 г. до 17 марта 1936 г. – директор Публичной библиотеки в Ленинграде. По сведениям, затребованным его следователями с последнего места службы, с 21 апреля 1937 г. – помощник редактора в Ленсоцэкгизе, с испытательным сроком; «с 1 июля был отпущен в 2-месячный отпуск за свой счет до 25. VIII. По окончании отпуска к работе не приступал ввиду его ареста» (л. 90).

М. М. Добраницкий был арестован, как уже говорилось, 8 августа 1937 г. и содержался в ЦДПЗ УНКВД с 23 августа 1937 г. Однако ни на одном допросе он не «признался». Обвинение заключалось в том, что он, «являясь руководителем боевой группы, организовывал террористические акты над вождями ВКП(б) и Советского правительства» и, «будучи агентом германской тайной полиции, был лично связан с германским генеральным консулом Зоммертом в Ленинграде, от которого получал оружие и взрывчатые вещества для совершения террористических актов» (л. 141). Это подтверждалось многостраничными показаниями его знакомых – в основном немцев, эмигрировавших в 1920–1930-е гг. в Советский Союз. На допросе 15 октября, предъявив Добраницкому очередные «показания», следователь требует: «Прекратите запираться и начинайте давать чистосердечные показания». И вновь Добраницкий отвечает (удивительно, что ответ неизменно четко фиксируется следователем – хотя свидетельствует о его, так сказать, профессиональной беспомощности): «Я заявляю, что это неправда и я агентом гестапо не был и не занимался к-р террористической деятельностью. От германского консула Зоммерта я последним не уезжал и никаких пакетов от него не получал» (л. 16 об). Ему устраивают очную ставку с шофером Публичной библиотеки Германом Грюнбергом, подтверждающим «террористическую деятельность» М. М. Добраницкого, направленную, в частности, против А. А. Жданова. В «Протоколе очной ставки» на каждый фрагмент «показаний» несчастного Грюнберга следует неизменно твердый ответ Добраницкого: «…показания Грюнберга я отрицаю» (л. 17), «Показания Грюнберга я отрицаю» (л. 18), «Нет, эти показания Грюнберга я отрицаю 〈…〉 Нет, виновным я себя не признаю, и показания Грюнберга я отрицаю» (л. 19).

16 октября 1937 г. арестовывают его жену Сусанну Филипповну Добраницкую (в девичестве Ванслюбен, р. 1896); их квартиру («из двух комнат и кухни», согласно протоколу обыска) опечатывают. В тюрьме ей выдают квитанцию № 1103 в том, что приняты на хранение «коронки золотые три и три зуба золотых и одна коронка б/м».

«Постановление об избрании меры пресечения и предъявленном обвинении» в том, что «она проводит враждебную СССР деятельность в пользу иностранного государства», подписывает тот же следователь – оперуполномоченный I отдела Райхель, – который допрашивает М. М. Добраницкого.

С. Ф. Добраницкая – «немка, гражданка СССР», была с 1926 г. членом КПГ, затем членом ВКП(б), из которой исключена «как германская подданная». До 1 августа 1937 г. работала в Институте красной профессуры. На первом допросе 17 октября 1937 г. она отвечала на вопрос следователя «Перечислите Ваших родных и родственников»: «Отец Ванслюбен Филипп всю жизнь занимался педагогической деятельностью. В настоящее время (с 1925 г.) живет на получаемую государственную пенсию. Проживает он в пригороде Берлина Фридрихсталь 〈…〉, где он имеет небольшой собственный домик» (дело № 24409-30, арх. № П – 66671, б. 1129, л. 9).

На следующем допросе, 19 октября, ей было предъявлено обвинение, она его отрицала: «Я отрицаю предъявленное мне обвинение: ни в чем предосудительном в отношении советской власти я не принимала участия.

Вопрос. Это неверно. Вы попросту не желаете давать правдивых показаний. Вам предъявляются показания Дитриха Пауля и Грюнберга Германа. Ознакомьтесь с ними и потрудитесь дать искренние показания о своей контрреволюционной деятельности.

Ответ. Ознакомившись с предъявленными мне показаниями Дитриха Пауль и Германа Грюнберг (ею же названных на первом допросе среди своих добрых знакомых. – М. Ч.), я признаю, что являлась участницей контрреволюционной террористической группы.

Вопрос. Кем вы были вовлечены в эту террористическую группу?

Ответ. Мое вхождение в названную выше террористическую группу произошло для меня незаметно, так как мой муж Добраницкий М. М., являясь одним из руководителей этой группы, постепенно обработал меня в контрреволюционном духе и сумел вовлечь меня как участника в созданную им террористическую группу» (л. 11–11 об).

Несчастная женщина повторила «показания», добытые у тех, кого только что безуспешно предъявляли на очной ставке М. М. Добраницкому. Она показала, как будто бы ей со слов мужа стало известно, «что готовится покушение на секретаря ЦК ВКП(б) и Ленинградского Областного Комитета ВКП(б) Жданова»; решение принято «приблизительно в конце 1935 года» (л. 12 об.). «Первоначальное покушение на Жданова должно было быть совершено путем выстрела из револьвера. Но эта попытка почему-то не удалась. И тогда было решено бросить бомбу в машину Жданова. Для этого участники группы должны были изготовить сами бомбу, но никто лучше Маркезетти (сотрудника Публичной библиотеки, о котором у Добраницкой не сразу добились вполне определенных показаний. – М. Ч.) не знал, как изготовить метательный снаряд, и поэтому Маркезетти давал советы и руководил изготовлением бомб.

Вопрос. Откуда участники террористической группы доставляли взрывчатые вещества, необходимые для изготовления бомб?

Ответ. Точно мне это неизвестно, но судя по отдельным отрывкам разговоров взрывчатыми веществами снабжал германский генеральный консул в Ленинграде» (л. 13–13 об.).

Так жена Добраницкого подтвердила предъявленные ему и им до конца отвергаемые обвинения. По крупности «преступлений» он подлежал «суду по первой категории НКВД СССР», был осужден 29 октября 1937 г. «в особом порядке Комиссией НКВД» и 5 ноября расстрелян.

Жена пережила его на 19 дней. Приговор ей был вынесен 19 ноября 1937 г. – не на суде, а на особого рода конвейере, на котором присутствовали Ежов и Вышинский. Процедура вынесения приговора выглядит в «Выписке из протокола № 41» так:

«Слушали:

Материалы на обвиняемых, представленных Управлением НКВД по Ленинградской области в порядке приказа НКВД № 00439 от 25 июля 1937 г.

Постановили:

32. Добраницкая Сусанна Филипповна – расстрел».

(Обратим внимание читателя на порядковый номер – вероятно, в расстрельном списке.)

Она была расстреляна 24 ноября 1937 г. Обоих супругов заставили мучиться по 5–6 дней в ожидании казни.

В ее деле хранится «Справка» от 29 января 1940 г., подписанная все тем же сержантом Райхелем, теперь уже начальником отдела, и содержащая примечательную констатацию: «В следственном деле 〈…〉 отсутствует обвинительное заключение ввиду того, что оно было из дела изъято и уничтожено как подписанное врагами народа. Новое обвинительное заключение не было написано ввиду отказа руководителей подписывать обвинительные заключения по старым делам».

327

 Артур Карлович Сташевский (настоящая фамилия Хиршфельд) родился 12 декабря 1890 г. (Митава). В 1906 г. арестован в Лодзи за политическую деятельность; с мая 1918 г. – член РКП(б), в 1918 г. – слушатель Лефортовской школы красных командиров в Москве, в 1918–1921 гг. – начальник разведки и член Реввоенсовета Западного фронта, в 1921–1924 гг. – секретарь советского торгового представительства в Берлине, в 1924–1925 гг. – член Главного управления торгового флота; до 1935 г. – на руководящих постах Внешторга: член правления государственной импортно-экспортной палаты, заведует отделом экспорта мехов. В 1936–1937 гг. – торговый атташе СССР в Испании (ср. показания И. А. Троицкого). В августе 1937 г. арестован. Расстрелян. Реабилитирован 29 марта 1956 г.

328

ПОВ – «Польская военная организация», созданная в августе 1914 г. по инициативе Ю. Пилсудского, лидера Революционной фракции Польской социалистической партии, главной целью которой была независимость Польши. ПОВ во главе с Пилсудским формировала польские легионы, воевавшие на стороне Германии и Австро-Венгрии (ср. «Polacy!» Мандельштама). После успешной войны Польши с Россией ПОВ практически перестала существовать – ее цели реализовались. Эта война была одной из самых чувствительных неудач советской власти (затронувшей и патриотические чувства таких консервативно настроенных людей, как Булгаков, – ср. в очерке «Киев-город» ядовитые слова о «наших европеизированных кузенах»). Словцо «белополяки», родившееся в агитационных целях и закрепившееся в языке советской цивилизации и в официальной советской истории, окрасило в массовом сознании общее – отчужденное – отношение к Польше (ср. в 1-й главе «Мастера и Маргариты» попытки Берлиоза и Бездомного определить национальность Воланда: неотесанный пролетарский поэт готов принять раздражившего его иностранца за поляка). Это облегчило «воссоздание» ПОВ в годы Большого террора уже в качестве фантома, годного для применения в застенках, в следственных делах и на закрытых процессах, когда началась расправа с бывшими польскими социалистами, ставшими после октября 1917 г. российскими коммунистами и высокими советскими чиновниками. Указывают, в частности, на приказ по НКВД от 11 августа 1937 г. «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ» (см.: Македонов А. В. Эпохи Твардовского; Баевский B. C. Смоленский Сократ; Илькевич Н. Н. «Дело» Македонова. Смоленск, 1996. С. 429). В связи с репрессиями против высокопоставленных коммунистов польского происхождения следует учесть и упоминания И. Уншлихта (позднее расстрелянного) в показаниях К. Добраницкого и И. Троицкого.

329

 Дневник Елены Булгаковой. С. 174.

330

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 175) последняя фраза отсутствует.

27 июня 1981 г. я задала вопрос о том, как Булгаковы относились к Конскому, Дзидре Тубельской – первой жене Е. Е. Шиловского (старшего сына Е. С.), которая с 1938–1939 гг. бывала в доме Булгакова и долгие годы впоследствии дружила с Е. С. Приводим ее ответ. «Роль Конского им была явно известна. Кажется, первое, что их навело на эту мысль, – он всегда приходил в их дом с кем-то – с более старшим и больше имевшим к ним отношение. История со спичечным коробком сделала все до конца ясным: Конский уронил коробок, его подняли (видимо, без него?.. – М. Ч.) и прочитали на нем отдельные слова из разговоров за столом – определенного содержания. Е. С. считала, что многие беды Михаила Афанасьевича были связаны с ним». О Конском – Биткове ср. также замечания И. Ерыкаловой (газета «Литератор». СПб., 1990. 11 мая. С. 8).

331

 Сопоставим с этим демонстрацию Добраницким Булгакову редких «книг по истории гражданской войны», о чем писала в дневнике Е. С. 21 сентября 1937 г.

332

 В ответ на соответствующий запрос в процессе проверки дела Жуховицкого начальник группы ЦА КГБ СССР написал 1 ноября 1990 г. «Справку» от руки: «Данных о факте сотрудничества с органами государственной безопасности Жуховицкого Э. Л., 1881 года рождения, и Свободина Г. М. в материалах Центрального архива КГБ СССР не имеется» (л. 53 об.). Таким образом, материалы других сотрудничавших есть, а этих – нет? Значит ли это, что оба оговорили себя – под давлением следователей – и в этом?

Цитированный документ, благодаря своим археографическим особенностям, содержит дополнительную информацию на данную тему. Первоначально он начинался иными словами: «Картотек по учету агентуры в Центральном оперативном архиве КГБ СССР не имеется. В связи с этим проверить…» – далее, по-видимому, автор документа предполагал написать, что проверить факт сотрудничества не представляется возможным, однако на середине фразы отказался от этого варианта текста, тщательно «забелил» его (забыв, по-видимому, что все зачеркнутое, замазанное и т. п. может быть прочитано) и придал своему ответу ни на чем не основанную определенность.

333

 Дневник Елены Булгаковой. С. 177–178.

334

 Согласно справке замначальника ЦА КГБ СССР от 22 ноября 1990 г., один из утвердивших обвинительное заключение (он же составил 15 июля 1937 г. «Справку» с просьбой к М. Фриновскому о санкции на арест Жуховицкого) «Минаев A. M. – врид. начальника 3 отдела ГУГБ НКВД, комиссар безопасности 3 ранга, проходит по соответствующим материалам как преступно руководивший молодыми сотрудниками, допускавшими нарушения соц. законности, и виновный в необоснованных арестах и осуждениях в 1937–1938 гг. 〈…〉 25 февраля 1939 г. Военной коллегией Верховного суда СССР на основании ст.ст. 58-1а, 58-8 и 58-11 УК РСФСР Минаев A. M. осужден к ВМН – расстрелу». Несколько более поздняя «Обзорная справка» по трехтомному уголовному делу детализирует судьбу Минаева-Цикановского Александра Матвеевича, 1888 г. рождения, уроженца г. Одессы, еврея: в 1939 г. он был «признан виновным в том, что „…будучи связан с Ягодой, получил от него указание на проведение вражеской работы, направленной к свержению советской власти путем дворцового переворота или вооруженного восстания… отводил оперативный удар от участников право-троцкистской организации шпионов 〈…〉“ (т. 1, л. д. 195–197). В предъявленном обвинении Минаев виновным себя признал и показал, что в 1935 году был вовлечен Ягодой в заговорщическую организацию, действовавшую в органах НКВД, и до момента ареста выполнял его установки по сохранению кадров (т. 1, л. д. 18–41, 155–158). В 1988 году, в связи с заявлением родственников Минаева, по делу было возбуждено производство по вновь открывшимся обстоятельствам, в результате которого установлено, что Минаев по инкриминируемым ему деяниям осужден необоснованно. Однако в ходе расследования было доказано, что Минаев в 1937–1938 годах принимал непосредственное участие в организации массовых репрессий и фабрикации уголовных дел. Как усматривается из материалов расследования, к обвиняемым в процессе следствия подчиненными Минаеву следователями применялись меры физического воздействия и другие меры принуждения, в результате которых подследственные вынуждены были оговаривать себя и других лиц (т. 3, л. д. 5-157). В связи с установленными фактами 〈…〉, повлекшими тяжкие последствия, в том числе гибель многих невинных людей, расследование вновь открывшихся обстоятельств было прекращено и, по заключению Прокуратуры СССР от 4 мая 1989 года, заявление о реабилитации Минаева оставлено без удовлетворения (т. 3 л. д. 307–319)» (НП, л. 60).

335

 Разыскания, которые вели в 1990–1991 гг. во время «дополнительного расследования» дела Жуховицкого сотрудники Следственного отдела КГБ СССР, привели их к делу-формуляру, заведенному на «Сиднея Давида Бенабу, 1882 г. рождения, подданного Великобритании, уроженца Гибралтара, директора лондонского отделения „Аль-Америка“, связанного с американской промышленной концессией А. Гаммера (все того же известного в России Хаммера, имевшего дело со всеми советскими властями, от Ленина до Горбачева! – М. Ч.) в Москве». Из оперативных разработок следовало, что в СССР Бенабу приезжал «в разном качестве („представитель фирмы“, „адвокат-коммерсант“, „коммерсант по закупке антикварных вещей“, „купец“) дважды в 1927 г.», в феврале 1933 г. (и прожил в Москве год), в 1935 г., два раза в 1936 г. и один раз в 1937 г. В числе его московских связей «проходил», как сказано в документах, подозревавшийся в шпионаже австрийский подданный, немецкий коммерсант Гальперн (это уже третий вариант фамилии, записанной сначала со слов пытаемого Свободина, затем Жуховицкого), постоянно проживавший в Берлине. По агентурным донесениям 1933–1934 гг., Бенабу и Жуховицкий были близко связаны, «посещали рестораны, и однажды Жуховицкий, находясь в номере гостиницы „Метрополь“, где проживал англичанин, вызвал автомашину и куда-то уехал с Бенабу (отсутствовали они ровно один час)». Франц Гальперн, австриец польского происхождения, коммерсант, адвокат, согласно картотеке французской полиции (сведения о которой хранились в Центральном гос. особом архиве ГАУ СССР), «прибыл во Францию в феврале 1938 г. из Англии (где ему было отказано в праве на жительство), имея при себе австрийский паспорт», выданный в Москве в 1932 г., и «был заключен в лагерь Мелэ». По картотеке же французской контрразведки (также по сведениям Особого архива), он работал на агента гестапо и имел связь с «польским нацистом Янеком Платером» (проживавшим осенью 1941 г., как и Гальперн, в Ницце). «Относятся ли данные сведения к запрашиваемому лицу, – заключают в своей справке 1990 г. сотрудники Особого архива, – установить не представляется возможным». (Действительно, по ходу расследования начала 1990-х гг. поиски Гальперта или Гальперна приводят, в частности, к делу Карла Львовича Гальперта, родившегося в 1906 г. в Белостоке; дело его числится среди реабилитированных, т. е. скорее всего расстрелянных.) Очень похоже, однако, что это тот самый Гальперн, знакомство с которым, как и знакомство с британцем Бенабу, было использовано во второй половине 1937 г. сотрудниками НКВД как подручное средство при создании видимости юридической базы для умерщвления своего секретного агента Жуховицкого. В заключении Военной прокуратуры, мотивирующем посмертную реабилитацию Жуховицкого по нашему запросу, сказано: «Данных о том, что сведения, переданные Жуховицким, содержат какую-либо военную тайну, в деле нет».

336

И. А. Троицкий, б. полковник царской армии и генерал-квартирмейстер армии Временного правительства (л. 206), был арестован 4 сентября (ордер – л. 2, «Анкета арестованного» – л. 10), однако постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения (л. 11) подписано только 13 декабря.

Через пять дней после ареста рукою генерала, но резко отличным от многочисленных страниц его дальнейших собственноручных показаний, расшатанным почерком написано «Заявление» на имя Ежова о том, что он «решил дать на следствии откровенные показания в своей преступной деятельности в борьбе против советской власти за период 1917–1938 гг. Я признаю себя виновным в участии в ряде контрреволюционных организаций. Обещаю на следствии откровенно рассказать как о своей деятельности, так и о деятельности участников организаций из числа офицеров б. царской и белой армии и других лиц.

9 сентября 1938 г. Лефортовская тюрьма. И. Троицкий».

25 лет спустя, 25 декабря 1963 г., начальник следственного изолятора КГБ полковник Троян сообщал на запрос от 2 декабря 1963 г. полковнику Е. А. Зотову, что «заключенный Троицкий 〈…〉 прибыл в Лефортовскую тюрьму 7.IX-1938 г. и 27.I-1939 года убыл в Бутырскую тюрьму. За время содержания вызывался на допросы» – далее перечень дат и часов допросов. Он дважды допрашивался 8 сентября 1938 г., затем 9-го. По-видимому, подвергшийся известной по рассказам бывших узников Лефортова обработке, генерал выбрал свою методу поведения на следствии, чтобы дотянуть до суда и выйти на него. Он дает обширные показания, но только о настроениях, о разговорах в военной среде, причем затрагивая главным образом тех, кого уже не было в живых.

В обширном – в отличие от подавляющего большинства нами виденных – «Протоколе судебного заседания» от 11 мая 1939 г. запечатлена исполненная драматизма неравная борьба генерала с той властью, на службу которой он когда-то пошел как на службу России:

«Подсудимый Троицкий ходатайствует о вызове на суд свидетелей Овсянникова и Мелихова для опровержения их показаний.

Военный трибунал, совещаясь на месте, определил: ходатайство подсудимого Троицкого обсудить в ходе судебного следствия».

Предъявив подсудимому обвинительное заключение, его спрашивают, «понятно ли ему обвинительное заключение и признает ли он себя виновным.

Подсудимый Троицкий отвечает: – Предъявленное мне обвинение понятно, виновным я себя не признаю.

На предварительном следствии я виновным себя признавал, но в своем заявлении я от всего отказался. Собственноручные показания я давал».

Оглашается его заявление на имя Ежова (см. ранее).

«Подсудимый Троицкий пояснил: – Это заявление я писал по принуждению» (л. 206).

Дальнейшая часть протокола и приговор запечатаны сотрудником ФСБ – как и ряд страниц с показаниями генерала Троицкого – перед выдачей нам следственного дела для ознакомления; эта операция проделывается со всеми делами, как нам объяснили, в тех случаях, когда в материалах встречаются имена людей, на которых может «упасть тень». При этом из-за нескольких строк закрывается минимум две страницы, что не смущает сотрудников ФСБ.

«Определение № 00250 4/р» гласит:

«Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председателя бригвоенюриста Алексеева и членов: бригвоенюристов Кандыбина и Дмитриева, рассмотрев в заседании от 11 июля 1939 г. кассационную жалобу Троицкого И. А. на приговор ВТ МВО от 11 мая 1939 г., осужденного за преступл., предусмотрен. ст.ст. 58-1а, 58-Н УК РСФСР к расстрелу, с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества, и заслушав доклад т. Кандыбина, заключение пом. Гл. Воен. Прокурора т. Гронского, —

Определила

принимая во внимание, что приговор в отношении осужденного Троицкого вынесен в полном соответствии с материалами дела и показаниями в отношении его Тухачевского и Овсянникова, данный приговор о Троицком оставить в силе без изменений, а кассжалобу его, за необоснованностью, отклонить.

Подлинное за надлежащими подписями» (л. 210).

Есть еще «Выписка» из протокола («Слушали… Постановили…») об этом же решении от 29 июля 1939 г. (л. 211).

В 1940 г. (дата оторвана) дело Троицкого рассматривалось в порядке надзора Главной Военной прокуратурой по жалобе неизвестной нам Ивановой Т. Н. (нашлась женская душа, мучавшаяся о судьбе холостого И. А. Троицкого). Оснований к вынесению протеста на приговор не найдено. На обороте «Справки к делу 422 793» (л. 212) – карандашом: «расстрелян 31 июля 1939 в г. Москве. Кремирован в МК».

12 июня 1964 г. Л. А. Ронжиной выслана (в ответ на ее запрос о судьбе брата) справка о прекращении дела; на том же документе отмечено, что по сообщению дочери она скончалась 30 апреля того же года. На том же листе: «В Трибунал Московского военного округа. Начальнику Учетно-архивного отдела УКГБ 〈…〉 направляю законченное производством дело по обвинению Троицкого И. А. для хранения» (л. 213). Это последний лист в двух томах следственного дела генерала Троицкого и последнее о нем свидетельство.

337

 В «Дневнике Елены Булгаковой» (с. 202) с изменениями, без имен арестованных.

338

 В 1930-е гг. в писательской среде в ходу были слова: «Первая жена – от Бога, вторая – от людей, третья – от дьявола». Биографию Булгакова они в какой-то степени комментируют. Он не скрывал также биографического генезиса Маргариты, и Е. С. с удовольствием рассказывала об этом. Взаимоотношения Маргариты с Воландом и его свитой дают при желании пищу для размышлений о степени приближения Е. С. к «нечистой силе» ее эпохи. Психологических противопоказаний для далеко идущих гипотез в этой области, во всяком случае, нет. (См. откровенные признания Е. С., которые мы только в недавнее время решились предать печати: Возвращенные имена русской литературы. Аспекты поэтики, эстетики, философии / Межвузовский сб. науч. трудов. Самара, 1994. С. 10.)