- Ты не замерзнешь? - наконец спросил он.
- У меня зуб ныть начинает, - ответила Майя.
- Тем более нужно накрыться, - и Иван деловито закутал ее в шубу.
- У тебя нет анальгина?
- В гостинице.
- А я дома забыла... Черт знает что! Который час?
- Три, - ответил он, прикидывая, сколько осталось на сон. - Ложись. Конюхи придут только в шесть. Раньше ты не выберешься.
- Где здесь можно умыться? - сердито спросила Мая.
- С утра у нас горячей воды не бывает, - предупредил Иван.
- Так что же, мне на улицу выходить со вчерашним гримом?
- Могу дать вазелин, - с лучшими намерениями предложил Иван.
- Иди ты к черту со своим вазелином! - тут Майя, видно, разозлилась по-настоящему. - Я не гримируюсь слоем в три сантиметра, как ты!
- Я тоже не гримируюсь! - возмутился Иван и вспомнил про шрам на виске.
- Зажги свет!
Он завернулся в дубленку и зажег. Майя в шубке присела к гримировочному столику.
- Ну и рожа, почище вокзальной шлюхи, - сказала она про свое отражение. Иван хмыкнул - художница показала зубки и скверный характер заодно.
Лизнув палец, Майя попыталась ликвидировать серые тени от туши под глазами. И потребовала вести ее в душевую.
Вода из крана текла чуть теплая, но Майя кое-как привела лицо в порядок. На свежем махровом полотенце Ивана остались черные пятна. Иван решил деликатно не заметить безобразия, но прокололся на другом. Майя пожаловалась на все сразу - на тушь, воду и зуб. А он спросил, когда она принесет готовый эскиз.
Сперва Майя ничего не ответила, а на ее лице, где даже флюс не испортил иронической полуулыбки, было явственно написано: "Хорош гусь!"
- Постараюсь в четверг, - официально-благожелательным тоном ответила она. - Я оставлю его для вас на вахте.
- Буду вам очень благодарен, - столь же любезно ответил ей Иван.
Стало быть, она поняла ненужность дальнейших отношений - и за это ей большое спасибо. А за эскиз рассчитается дирекция цирка. Тоже неплохо...
Выбираться из цирка было еще рано. Они сидели и молчали. Майя листала "Королеву Марго". Иван вспомнил про Мэгги и вставил первую попавшуюся кассету.
Это оказался один из мадригалов Карло Джезуальдо ди Веноза - тот, в котором вибрирующее сплетение голосов похоже на серебряный елочный дождь. Конечно же, слушая музыку, Иван и вообразить не мог обезумевших глаз и окровавленной шпаги этого самого Карло, князя Венозы, что заколол свою прекрасную и юную жену вместе с ее тайным избранником, но от своей боли и мученья не избавился, потому что чужая смерть от своей страсти не лечит.
Но в том, что это - музыка максималиста, Иван был уверен. И поблагодарил Мэгги - рядом с такой музыкой ночное приключение стало вовсе незначительным.
Потом в цирке послышались голоса. Майя оделась и укрыла шарфом флюс. Иван проводил ее к служебному входу, уже открытому, прошмыгнул вместе с ней мимо дремлющей вахтерши и вывел ее на улицу.
- Ну, всего! - спокойно сказали они друг другу и расстались.
Иван вернулся в гримерку. До начала репетиций с тиграми еще оставалось два часа - манеж, значит, в его распоряжении.
Провал и победа, как он и хотел, уравновесили друг друга. Спокойствие вернулось, а музыка поставила точку. Провал и победа взаимоуничтожили друг друга. Можно было все начинать сначала, на пустом месте.
И тут Иван вдруг сообразил, почему вредная вахтерша сказала ему "мельчишь!" Он вскочил и прямо в гримерке вполноги стал прогонять номер, напевая и взмахивая руками. Дошел наконец до места, где и впрямь нужно было укрупнять. Но подметить-то старушка подметила, а никаких указаний не дала.
Иван прилег, стал прокручивать перед глазами все свои пробежки, потом сидящий напротив главреж стал засекать время по секундомеру, и это оказался не секундомер, а пудреница, забытая на столе даже не Майей, а той Галиной из Новосибирска, которая сломала электрический самовар...
И завертелась обычная белиберда, которая снится уставшему и сильно озабоченному человеку.
Иван предполагал, что Майя занесет обещанный эскиз в четверг вечером, так что, уходя в гостиницу, он как раз возьмет конверт у вахтерши. Но кто мог предвидеть вмешательство жизнерадостного главрежа?
Он, главреж, застал Майю в момент передачи конверта вахтерше, и яростно возразил, потому что...
- ...второго такого зануды на свете не сыщешь! Вечно всем недоволен, вечно рожа такая, будто лимон съел! Капризов - как у примадонны. Ты ж понимаешь, малыш, - звезда манежа!
Выговорившись, главреж добавил уже потише, и в голосе явственно слышалось восхищение:
- Правда, мужик отчаянный... В общем, эскиз ему следует вручать лично и только лично! Если он согласен, я завтра свяжусь с мастерской.
Вот почему Иван, хорошо отработав номер и возвращаясь в гримуборную с чемоданом в одной руке и стояком для булав в другой, обнаружил у запертой двери Майю. Вид у нее был очень недовольный.
Но Иван был в таком упоении от сегодняшней удачи, что, кроме нее, ничего знать не желал.
- Ну - порядок! - объявил он вместо всякого "здрасьте". - Отработал во!!!
- Очень рада, - спокойно ответила Майя. - Вот эскиз. Посмотрите, пожалуйста, скорее, я спешу.
Лицо Ивана приняло обычное кисловатое выражение.
- Хорошо, зайдем, я посмотрю, - и достал ключ.
- Оказывается, необходимо, чтобы вы лично одобрили, - сказала Майя, положив на гримировальный стол большой конверт.
На первом эскизе костюм был белый, с золотой бахромой на груди и рукавах. На втором - жемчужно-серый, даже чуть сиреневатый, с серебром и вишневыми завитками. Рисунок и крой у них был общий, одобренный Иваном.
- А сами вы какой бы посоветовали? - подумав, спросил Иван.
- Да мне, в общем-то, безразлично, - пожала плечами Майя. - Дело ваше.
Иван изумился - уж сегодня-то он никак не заслужил безразличия!
- Нет, все-таки... У вас же вкус!
- Тогда серый.
- А белый зачем? - Иван от такого лаконизма растерялся.
- Для будущего номера. Всего хорошего!
Но Иван оказался быстрее и загородил ей дорогу.
- Вы что же, думали о моем будущем номере?..
- Должна же я о чем-то думать, когда рисую. Ну, вы пропустите меня наконец?
- А этот вам что, не понравился? Да погодите вы... - Иван понятия не имел, как ее удержать, а это было смертельно необходимо - она уже что-то знала про его будущий номер.
- У меня нет времени! - надменно и четко отвечала Майя. - Дайте дорогу! У меня сейчас одно желание - поскорее выбраться из вашего несчастного цирка!
Иван не был мастером на осторожные подходы и хитрые словесные комбинации. Он видел, что Майя не может ему простить той ночи в гримерке, хотя честно не понимал, в чем его вина - сделал все, что мог... И, конечно, следовало сейчас пропустить ее и попрощаться как можно вежливее.
Но Иван почуял в Майе такого же стойкого профессионала, каким был сам. Заставить себя забыть за рабочим столом о той дурацкой ночи, пренебречь горькой прозой ради необходимого полета фантазии - прежде всего, это было совершенно не по-женски...
- Простите, если что было не так, - глядя куда-то мимо, попросил Иван. Хотя, спроси его Майя, что именно - не так, ответа она бы не получила.
- Ну, ладно, - туманно сказала она. - Пока.
Она ушла, а Иван только пять минут спустя вспомнил, что забыл поблагодарить за эскизы. Он переоделся в тренировочное трико и после представления еще около часа репетировал на пустом манеже под музыку Фрескобальди.
Когда Иван, весь день проведя в тепле, вышел из цирка, то чуть не захлебнулся мокрым и холодным ветром. До гостиницы было недалеко. Он поднялся в свою башенку. Не зажигая света, разделся и вместе с Мэгги подошел к окну. Башенка полетела над городом под просветленную и умиротворенную музыку Палестрины.
За каждым зажигающимся окном какие-то люди встречали друг друга и были вместе. Никому и в голову не приходило стоять в темноте лбом в стекло. Где-то наверняка ужинала Майя - и ей в голову уже приходили совсем другие идеи, а о будущем жонглерском номере она и думать забыла.
На следующий день в цирке случилось событие - в буфет завезли недорогие апельсины.
Их якобы раздобыли на базе в ограниченном количестве и решили давать по пять кило в одни руки, чтобы всем хватило. К приходу Ивана апельсинные страсти кипели вовсю. Тем более - до зарплаты оставалось три дня и денег в цирке было негусто.
Иван, как ступил за порог проходной, так ничего, кроме слова "апельсины" и не слышал. Нельзя сказать, чтобы он их обожал - он вообще к еде относился спокойно. Но общая сумятица и его подхватила... Непостижимым образом в руках у Ивана оказались пакет и кошелек.
Но тут его осадили женщины, напрочь игнорируя ту стенку, которую он выстроил между собой и коллективом за два года совместных странствий. Они дружно просили его уступить свои пять кило под тем предлогом, что, мол, зачем ему, несемейному, фрукты?
- Так мне что, по-вашему, и витаминов не надо? - возмутился Иван. Он хотел сказать, что нужно высунуть нос из цирка и пройтись по окрестным магазинам - апельсинов море, разве что чуть подороже. Но его перекричали. В результате он обиделся, надулся и всем назло взял даже не пять, а десять килограммов, потому что апельсиновый лимит оказался выдуманным.
Опомнился он, лишь когда втащил пакет в гримуборную.
Зачем ему такая гора витаминов, Иван не знал. Он очистил и съел два апельсина. Больше не хотелось. Угощать было некого.
Он подумал, что следовало бы передать апельсины вахтерше - пусть снесет в больницу Лене. Но на вахте уже собрали для нее не меньше трех кило.
Покупка оказалась ни к селу ни к городу.
Цирковые детишки носились с липкими от сока лапками и мордочками, а на всех подоконниках уже валялись оранжевые клочья корок.
- Вот, Хвостик, - сказал Иван мячу, выглянувшему из приоткрытого чемодана. - Радуйся, целая авоська конкурентов.