С 11 марта 1796 года, дня их расставания в Париже, до 13 июля 1796-го, дня их воссоединения в Италии, Наполеон отправил Жозефине минимум 123 письма. Написал же он их, по его собственному заявлению, еще больше: «Придет, быть может, день, когда я вновь тебя увижу… Так вот, в тот день я покажу тебе свои карманы, набитые письмами, которые я тебе не отправил, потому что они были слишком глупы…»
Из этих ста двадцати трех писем, если полагаться на собрание Гортензии, не оставалось ни одного.
К счастью, не все рукописи сгорают, и за последующие полтора века благодаря совместным усилиям исследователей стало возможным собрать немалое количество волшебных образчиков неистовой литературы Наполеона, так что только в эту книгу включено в общей сложности 265 писем.
Генерал
Одиннадцатого марта 1796 года Наполеон отбыл в Италию, так как 2 марта был назначен главнокомандующим Итальянской армией, и молодожены общались посредством переписки.
Покидая Париж, Бонапарт пишет Президенту Директории Летурнеру о своей женитьбе на гражданке Богарне и сообщает ему, что он уже попросил Барраса проинформировать Директорию об этом событии: «Доверие, которое Директория показала мне при всех обстоятельствах, делает моей обязанностью советоваться с ней по всем моим действиям. Это еще одна нить, которая связывает меня с родиной. Это еще одно доказательство моей непоколебимой решимости обрести безопасность только в Республике».
14 марта 1796 года, из Шатильона в Париж
Я написал тебе из Шатильона и послал доверенность, чтобы ты могла пользоваться суммами, которые мне поступают…
Каждый миг отдаляет меня от тебя, любимый друг, и в каждый миг у меня остается все меньше сил выносить разлуку с тобой. Ты – вечный предмет моей мысли. Мое воображение истощается размышлениями о том, что ты делаешь. Если я вижу тебя грустной, мое сердце разрывается и боль возрастает; если представляю, что ты весела и забавляешься с друзьями, то упрекаю тебя в том, что ты так скоро забыла расставание третьего дня, – в таком случае ты легкомысленна и неспособна на глубокие чувства.
Как видишь, мне нелегко себя порадовать. Но, мой милый друг, всё становится совсем иначе, если я вдруг начинаю опасаться, что здоровье твое пошатнулось или у тебя нашлись причины для огорчений, которых я не могу угадать. Тогда я сожалею о том, с какой скоростью мне приходится удаляться от моей милой. Я чувствую, что твоя природная доброта на меня более не распространяется, а я могу быть удовлетворен, если совершенно уверен, что с тобой не случилось ничего дурного.
Если меня спрашивают, хорошо ли я выспался, я понимаю, что мне необходимо сначала получить весточку, что и ты хорошо отдохнула. Болезни и людская злоба задевают меня лишь мыслью о том, что могут поразить и тебя, мой милый друг.
Пусть же мой гений, всегда сохранявший меня среди величайших опасностей, сохранит и укроет тебя, а я останусь неприкрытым.
Ах, не будь весела, будь хоть немного грустна. Но пусть душа твоя будет избавлена от горя, как твое прекрасное тело – от болезни. Ты знаешь, что говорит об этом наш добрый Оссиан.
Пиши же мне, мой нежный друг, пиши подлиннее. И получи тысячу и один поцелуй нежнейшей и наиподлиннейшей любви.
Буонапарте
Наполеон увлекался стихотворениями, которые поэт Макферсон публиковал под именем Оссиана (1736–1796).
Это последнее письмо, подписанное Буонапарте. После 24 марта – только Бонапарт.
30 марта 1796 года, из Ниццы в Париж
Я не прожил и дня без любви к тебе. Я не прожил и ночи, не сжимая тебя в объятиях. Я не выпил и чашки чая, не проклиная славу и честолюбие, которые удерживают меня вдали от моего сердца.
Среди дел, во главе войск, на объезде лагерей у меня в сердце царит любимая Жозефина, она одна занимает мой ум и поглощает мои мысли.
Если я удаляюсь от тебя со скоростью горного потока Роны, то лишь для того, чтобы вновь поскорее увидеть тебя. Если среди ночи я встаю поработать, то лишь потому, что это может на несколько дней ускорить приезд моей нежной подруги.
А ты в письме от 13–16 марта обращаешься ко мне на «вы». Сама ты «вы»! Ах, злая, как ты могла написать такое письмо! Как оно холодно! И потом, с 13-го до 16-го прошло четыре дня. Что же ты делала, раз не писала своему мужу?..
Ах, мой друг, твое «вы» и эти четыре дня вынуждают меня сожалеть о своем старомодном неравнодушии. Горе тому, кто окажется тому причиной! Если я найду доказательства, пусть он испытает те же муки и пытки, что пережил я! В самом аду нет таких мучений! Ни фурии, ни змеи – вы, вы! Ах, что будет через две недели?..
Душа моя в печали, сердце – в неволе, и мое воображение пугает меня… Ты любишь меня меньше. Ты утешишься и однажды разлюбишь меня. Скажи мне об этом, я буду по крайней мере знать, что заслужил несчастье…
Прощай, женщина, мученье, счастье, надежда и душа моей жизни. Я люблю тебя и страшусь, ты внушаешь мне чувства и нежные, и бурные – грозные, как сама природа.
Я не прошу у тебя ни вечной любви, ни верности, но только… правды, безграничной откровенности. День, когда ты мне скажешь «я разлюбила тебя», станет последним днем моей любви или последним днем моей жизни. Если сердце мое столь глупо, что способно любить безответно, я вырву его безжалостно.
Жозефина, Жозефина! Помнишь ли ты, что я тебе сказал когда-то: природа дала мне сильную и решительную душу, тебя же – соткала из кружев и газа. Ты разлюбила меня? Прости, душа моей жизни, мое сердце рвется на части. Его, всецело занятое тобою, гложут страхи, которые делают меня несчастным. Я скучаю потому, что не могу позвать тебя. Я жду, что ты мне напишешь.
Прощай! Ах, если ты меня разлюбила, значит, никогда и не любила. Тогда я весьма достоин сожаления.
Н.Б.
P.S. Войну в этом году не узнать: я приказал выдать мяса, хлеба и фуража. Вооруженная кавалерия скоро будет в полном порядке. Солдаты выказывают мне невыразимое доверие. Одна лишь ты огорчаешь меня. Ты – радость и мучение моей жизни. Поцелуй своих детей, о которых ты ничего не говоришь! Еще бы! Это удлинило бы твои письма в два раза, и тогда утренние гости не имели бы удовольствия видеть тебя. О, женщина!!!
3 апреля 1796 года, из Порто-Mayрицио в Париж
Я получил все твои письма, но ни одно не произвело на меня такого впечатления, как последнее. Неужели ты думаешь, что мое положение недостаточно жестоко, чтобы еще усилить мои сожаления и перевернуть мне душу? Какой стиль! Какие чувства ты описываешь! Они пышут огнем, они жгут мое бедное сердце!
Моя единственная Жозефина, вдали от тебя мне вовсе не весело. Вдали от тебя мир – пустыня, где я одинок и лишен сладкой возможности излить свои чувства. Ты отняла у меня больше, чем душу; ты – единственная мысль моей жизни. Если мне докучает суета, если я опасаюсь исхода дел, если люди мне противны и я готов проклясть жизнь, то кладу руку себе на сердце. Там твой портрет. Я смотрю на него и чувствую любовь, и любовь для меня абсолютное счастье, и всё поет от радости – кроме того времени, когда меня нет рядом с моей возлюбленной.
Каким искусством сумела ты пленить все мои силы, сосредоточить в себе всё мое существование? Жить ради Жозефины, жить Жозефиной – вот история моей жизни.
Я действую, чтобы быть рядом с тобой, и умираю, чтобы приблизиться к тебе. Безумец! Я не замечаю, как удаляюсь от тебя…
Как много стран и городов разделяют нас! Сколько времени пройдет, прежде чем ты прочтешь эти строки, слабое отражение взволнованной души, в которой царишь только ты!
Ах, моя обожаемая жена, я не знаю, какая участь ожидает меня. Но если жизнь продолжит удалять меня от тебя, то станет мне невыносима. Мое мужество не простирается так далеко. Было время, когда я кичился своим мужеством и иногда, раздумывая о зле, которое могли причинить мне люди, и о своей возможной судьбе, представлял самые неслыханные несчастья – и сохранял полное спокойствие. Но сегодня мысли о том, что моей Жозефине может быть плохо, что она может заболеть, и особенно жестокая, скорбная мысль о том, что она может разлюбить меня, иссушают мне душу, останавливают кровь, делают меня грустным, подавленным, не оставляют мужества даже на ярость и отчаяние.
Я часто говорил себе прежде: люди бессильны против того, кто умирает без сожаления. Но сегодня умереть нелюбимым тобой, умереть без уверенности в твоей любви – это адские муки, яркая и абсолютная картина полного уничтожения.
Мне кажется, я задыхаюсь.
Ты мой единственный друг, и судьба назначила тебе вместе со мной совершить мучительное путешествие по жизни; день, когда я потеряю твое сердце, станет днем, когда природа сделается для меня бесплодной, лишится тепла и растительности.
Я останавливаюсь, милый друг. Моя душа в печали, тело утомлено, разум оглушен. Люди мне скучны, я должен бы их ненавидеть, ведь они удаляют меня от моего сердца.
Я нахожусь в Порто-Маурицио, близ Онейля, завтра буду в Альбенге. Обе армии в движении. Мы пытаемся друг друга обмануть, победа достанется более ловкому.
Я весьма доволен Больё; если он хорошо маневрирует, то он сильнее своего предшественника. Я разобью его, надеюсь, в пух и прах, можешь не беспокоиться.
Люби меня, как свои глаза. Нет, и этого недостаточно. Как себя, больше, чем себя, чем свою мысль, свой разум, свою жизнь, себя всю…
Мой нежный друг, прости меня, я брежу. Сама природа неспособна справиться с тем, кто чувствует так живо, это ты вдыхаешь в меня жизнь.
Н.Б.
P.S. Искренние дружеские пожелания Баррасу, Тальену, госпоже Тальен. Кланяйся госпоже Шаторено, Евгению, Гортензии – моя подлинная любовь.
Прощай, прощай, прощай. Ложусь без тебя, буду спать без тебя. Умоляю, дай мне уснуть. Вот уже несколько ночей я сжимаю тебя в объятиях, но это лишь счастливый сон; это не ты…
Больё – Йоханн Петер Больё де Марконей (1725–1819) – австрийский генерал, противник Наполеона в нескольких битвах, в том числе при Лоди.