Констанс Майи де Шаторено (1770–1829) – подруга Барраса, госпожи Тальен и Жозефины.
5 апреля 1796 года, из Альбенги в Париж
Сейчас час ночи. Мне принесли письмо. Оно печально. Я поражен в самое сердце: Шове умер. Он был главным комиссаром-распорядителем армии. Ты видела его несколько раз у Барраса.
Мой друг, я нуждаюсь в утешении. Именно в письме к тебе, тебе одной, мысль о которой может так повлиять на состояние моих мыслей, мне нужно излить свою скорбь.
Что будущее? Что прошлое? Что мы? Что за текучая магия окружает нас и прячет от нас то, что нам важнее всего знать? Мы живем, мы умираем среди чудесного. Удивительно ли, что священники, астрологи и всяческие шарлатаны пользуются этим особенным обстоятельством, чтобы дурачить нас и направлять наши мысли согласно произволу своих страстей?
Шове умер. Я был к нему привязан. Он оказал родине важнейшие услуги. Его последним словом было, что он уходит, чтобы соединиться со мной. Ну да, я вижу его тень, он бродит по квартире, насвистывает. Его душа как будто в дымке. Я надеюсь, она будет благосклонна к моей судьбе.
Но я, безумец, оплакиваю дружбу. И что мне за дело, если я оплакиваю то, чего не поправишь? Душа моей жизни, пиши мне с каждой почтой. Я не смогу жить иначе.
Я здесь очень занят. Больё перемещает свою армию. Мы наблюдаем. Я немного устал, провожу целые дни верхом.
Прощай, прощай, прощай. Пойду спать, ибо сон утешает меня. Он переносит тебя ко мне, я сжимаю тебя в объятиях. Но по пробуждении, увы, оказываюсь, как ни печально, далеко от тебя.
Всего хорошего Баррасу, Тальену и его жене.
Н.Б.
7 апреля 1796 года, из Альбенги в Париж
Я получил письмо, которое ты оборвала, чтобы пойти, как ты говоришь, к подруге. И после этого ты ревнуешь меня, раздавленного здесь делами и усталостью. Ах, мой милый друг.
По правде говоря, я неправ. Весной красиво за городом. И потом, там, конечно, тебя ждал 19-летний любовник?
Хороший способ еще раз не написать тому, кто удален от тебя на триста лье и живет, дышит и радуется лишь воспоминанием о тебе, кто читает твои письма так, будто набрасывается после шестичасовой охоты на любимые блюда.
Я недоволен. Твое последнее письмо холодно, как дружба. Я не нашел в нем огня, который зажигает твои глаза и который я, кажется, когда-то видел.
Странный я человек! Твои предыдущие письма слишком беспокоили мою душу. Переворот, который они в ней производили, разрушал мой покой и порабощал чувства. Мне хотелось более прохладных писем, но теперь они обдают меня ледяным холодом смерти.
Страх быть оставленным Жозефиной, мысль о ее непостоянстве, о ее… Но я выдумываю себе горести. Их так много настоящих, нужно ли еще их изобретать!!!
Ты не могла возбудить во мне безграничную любовь, не разделив ее. С твоей душой, твоими мыслями и твоим разумом ты не могла, вместо самозабвения и преданности, ответить мне смертельным ударом.
Я получил письмо госпожи Шаторено. Я уже писал министру о Евгении, завтра напишу ей, а ты передай ей от меня привет. Искренние, дружеские пожелания шлю госпоже Тальен и Баррасу.
Ты ничего не пишешь о твоем гадком желудке. Я его ненавижу.
Прощай, до завтра, mio dolce amor. Воспоминания о моей единственной женщине и мечта о победе – вот мои пожелания…
Мой брат Жозеф здесь. Он с радостью узнал о нашем браке и сгорает от желания познакомиться с тобой. Я пытаюсь уговорить его приехать в Париж. Его жена родила девочку. Они посылают тебе в подарок ящик генуэзских конфет. От меня ты получишь апельсины, духи и одеколон.
Жюно и Мюрат тебе кланяются.
Целую тебя намного, намного ниже ГРУДИ. [Трижды подчеркнуто.]
Н.Б.
Письма Наполеона к Жозефине за период с 7 по 23 апреля неизвестны.
24 апреля 1796 года, из Кару в Париж
Моему нежному другу.
Это письмо передаст тебе мой брат Жозеф. Я питаю к нему самые горячие дружеские чувства. Надеюсь, он добьется и твоей дружбы, он ее заслуживает. Природа наделила его мягким, ровным и неизменно добрым характером. Он полон достоинств. Я написал Баррасу, чтобы Жозефа назначили консулом в какой-нибудь итальянский порт. Ему хочется жить с женой в отдалении от великого круговорота событий и больших дел. Я тебе его рекомендую.
Я получил твои письма от 5 и 10 апреля. Ты много дней не писала мне. Что же ты делаешь? Да, мой милый, милый друг, я не то чтобы ревную, но иногда беспокоюсь.
Приезжай скорей. Предупреждаю: если будешь медлить, я заболею. Усталость и разлука с тобой – вместе это для меня слишком много. Твои письма составляют радость моих дней, и эти счастливые дни выпадают мне нечасто.
Жюно везет в Париж 22 знамени. Ты должна вернуться сюда вместе с ним, слышишь? Если же этого не случится, пусть он лучше не возвращается. Горе безысходное, боль неутешная, бесконечная печаль – вот что меня ждет, если я буду иметь несчастье видеть, что он вернулся один.
Мой обожаемый друг, он увидит тебя и переведет дух в твоем храме! Быть может, ты даже окажешь ему уникальную и неоценимую честь поцеловать тебя в щеку? Я же буду один и так, так далеко!
Но ты ведь скоро приедешь, не так ли? Ты будешь здесь, рядом со мной, у меня на груди, в моих объятиях.
Лети же сюда, лети на крыльях! Но поезжай потихоньку. Дорога длинна, дурна, утомительна. А вдруг ты опрокинешься или заболеешь? Или устанешь? Поезжай потихоньку, мой обожаемый друг, но почаще бывай со мной мысленно.
Я получил письмо от Гортензии. Она такая милая! Я напишу ей. Я очень ее люблю и вскоре пошлю ей духи, о которых она мечтает.
Читай внимательно песнь Картона и спи, так далеко от твоего доброго друга, думая о нем без тревог и угрызений.
Целую тебя в сердце и ниже, гораздо ниже.
Н.Б.
P.S. Не знаю, нуждаешься ли ты в деньгах, ибо ты никогда не говоришь мне о таких вещах. Если это так, попроси у моего брата, у которого с собой двести луидоров от меня.
Если тебе нужно кого-нибудь пристроить, можешь прислать его ко мне, я найду для него место. Шаторено тоже может приехать.
Песнь Картона – первая песнь «Оссиана».
Жюно и Жозеф добрались до Парижа за пять дней и были прекрасно приняты. Карно показал им портрет Наполеона; с которым не расставался, со словами: «Я вижу, что он будет спасителем Франции, и я желаю, чтобы он знал, что в Директории у него только друзья и обожатели».
Жозефина присутствовала на церемонии передачи знамен Директории в Люксембургском дворце и, по воспоминаниям герцогини д’Абрантес, была одним из главных украшений этого патриотического праздника. После окончания Жюно «предложил руку мадам Бонапарт; как жена его генерала, она имела право идти первой, особенно в этот торжественный день».
29 апреля 1796 года, из Кераско в Париж
Мюрат, который передаст тебе это письмо, объяснит тебе, мой обожаемый друг, что я сделал, делаю и чего я желаю. Я заключил перемирие с королем Сардинии. Три дня тому назад я отправил Жюно вместе с братом. Но они приедут позже Мюрата, который отправился через Турин.
Я просил тебя через Жюно выехать вместе с ним, чтобы приехать ко мне. Но теперь я прошу тебя выехать с Мюратом и ехать через Турин. Ты выиграешь две недели. Так я увижу тебя здесь на две недели раньше.
В Мондови и Тортоне для тебя готово жилье. Из Мондови ты сможешь ездить в Ниццу и Геную, а оттуда – по всей Италии, если это доставит тебе удовольствие.
Мое счастье в том, чтобы ты была счастлива, моя радость в том, чтобы ты была весела, мое удовольствие – в твоем удовольствии. Ни одну женщину не любили так преданно, пылко и нежно. Ни одна женщина еще не владела так полно ничьим сердцем, чтобы диктовать свои вкусы, склонности и желания.
Если для тебя всё иначе, я сожалею о своем ослеплении. Пусть оно будет на твоей совести. И если я тогда не умру от боли, мое сердце, раздавленное жизнью, уже не откроется более чувству удовольствия и нежности. Моя жизнь будет только физическое существование, ибо, потеряв твою любовь и твое сердце, я потеряю всё, чем может быть дорога и приятна жизнь.
Ах, тогда мне не жаль будет и умереть, и, может быть, мне посчастливится принять смерть на поле брани.
Как же ты хочешь, жизнь моя, чтобы я не был грустен? От тебя нет писем, я получаю их лишь раз в четыре дня. Тогда как если бы ты любила меня, то писала бы мне дважды в день. Но ведь тебе нужно с десяти утра щебетать с милыми гостями, а потом до часу ночи выслушивать вздор и глупости сотни хлыщей.
В странах, где сохранились приличные нравы, с десяти вечера все сидят по домам. В этих странах пишут своим мужьям, думают о них, живут ради них.
Прощай, Жозефина, ты чудовище, чувства которого я не в силах объяснить.
Я люблю тебя с каждым днем все сильнее. Разлука избавляет от неглубоких чувств, но укрепляет сильные.
Целую тебя в губы и в сердце. У тебя ведь никого нет, кроме меня, не так ли? И еще целую тебя в грудь.
Как счастлив Мюрат – он увидит тебя!
Ах, что, если ты не приедешь!!!
Привези с собой горничную, кухарку, кучера. У меня здесь есть для тебя упряжные лошади и прекрасная карета. Бери только личные вещи. Есть и столовое серебро, и фарфор.
Прощай, труды призывают меня.
Не могу отложить перо… Ах, если сегодня вечером я не получу твоего письма, я буду в отчаянии. Подумай обо мне хоть немного или же скажи с пренебрежением, что не любишь меня. И тогда я пойму, что недостоин сожаления.
Я написал тебе, что у брата есть от меня двести луидоров, которыми ты можешь распоряжаться. Две сотни луидоров посылаю тебе и с Мюратом, ты можешь воспользоваться ими при необходимости или употребить их на меблировку квартиры для меня. Если бы ты могла там повсюду развесить свои портреты!.. Но нет, портрет, который я храню в своем сердце, так прекрасен, что как бы ни были искусны художники, моего они не заменят.
Это будет такой счастливый день… тот день, когда ты переберешься через Альпы… Это будет самая прекрасная награда за мои труды и одержанные победы.