Н.Б.
Король Сардинии и Пьемонта – Виктор-Амадей III (1726–1796).
Царский дипломат Симолин доносил в Петербург, что благодаря соглашению 28 апреля французы «стали хозяевами всего Пьемонта и всей территории Генуи».
Жозефина показывала своим друзьям письма, которые получала от Наполеона. Поэту Арно она дала прочесть то, что привез Мюрат.
«Это письмо, которое она мне показала, носило в себе, как и все написанные им после отъезда письма, черты самой пламенной страсти. Жозефину забавляло это чувство, не лишенное ревности. Так и слышу, как она зачитывает один пассаж, в котором муж, казалось бы, отбрасывая беспокойство, явно снедавшее его, говорит ей: “Однако если это правда, бойся кинжала Отелло!” Так и слышу, как она произносит со своим креольским акцентом: “Этот Бонапарт такой забавный!”».
Жозефина ни за что на свете не хотела ехать к своему мужу. Чтобы избежать этого, требовалось оправдание. Жозефина решила, что такой помехой станет ее беременность.
13 мая 1796 года, из Лоди в Париж
Так, значит, ты в самом деле беременна. Мюрат написал мне об этом. Но он говорит, что ты из-за этого болеешь, и потому он не считает благоразумным пускаться в столь долгое путешествие.
Значит, я снова буду лишен счастья заключить тебя в свои объятия! Значит, еще многие месяцы я буду вдали от той, кого люблю!
Неужели я буду лишен счастья увидеть твой животик? Он должен сделать тебя интересной!
Ты пишешь мне, что очень изменилась. Твое письмо коротко, печально и написано дрожащей рукой. Что с тобой, мой любимый друг? Что может тебя тревожить? Не сиди дома, поезжай в центр. Постарайся развлечься. И верь, что нет мучений более страшных для моей души, чем мысли о том, что ты страдаешь и печалишься.
Я думал, что ревную, но, клянусь тебе, я больше не испытываю ничего подобного. Скорее я сам дал бы тебе любовника, чтобы ты не грустила. Будь же весела и довольна и знай, что мое счастье неотделимо от твоего. Если Жозефина несчастлива, если она предается печали и унынию, значит, она меня не любит.
Скоро ты дашь жизнь другому существу, которое будет любить тебя так же, как я… Но нет, это невозможно, но и не меньше, чем я.
Вместе с твоими детьми мы будем непрестанно убеждать тебя в нашей заботе и любви. Ты ведь не будешь злюкой, правда? Никаких сомнений!!! Разве что в шутку. Тогда можешь состроить две-три гримаски, – нет ничего милее. А потом всё уладит один маленький поцелуй.
Какую грусть наводит на меня твое письмо, которое доставил мне курьер. Разве ты не будешь счастлива, моя дорогая Жозефина? Разве тебе будет недоставать чего-либо для полного удовлетворения? Жду с нетерпением Мюрата, чтобы узнать в самых мельчайших подробностях про всё, что ты делаешь, все, что говоришь, про всех, кого ты видишь, про наряды, которые надеваешь. Моему сердцу дорого и оно торопится знать всё, что касается моего любимого друга.
Здесь всё хорошо, но у меня на душе какая-то неясная тревога. Ты больна и далеко от меня. Будь весела и позаботься о себе хорошенько, в моем сердце ты стоишь Вселенной. Увы, мысли о твоей болезни сильно печалят меня.
Умоляю тебя, мой друг, довести до сведения Фрерона, что наша семья не желает, чтобы он женился на моей сестре [Полине], и что я полон решимости пойти на всё, чтобы ему помешать. Умоляю тебя сказать это моему брату.
Н.Б.
Станислас Фрерон (1754–1802) – известный журналист, активный участник революции, в то время покровительствовал Бонапарту.
Полина вскоре вышла замуж за одного из наполеоновских генералов – Шарля Леклерка (1772–1802).
29 мая 1796 года, из Милана в Париж
Жозефина, от тебя уже целую неделю ни одного письма!
Я принял курьера, прибывшего из Парижа, но не получил никакого ответа, никаких известий от моего милого друга!
Может быть, она меня забыла или не знает, что нет большего мучения, чем не получать никаких писем от mio dolce amor?..
Мне здесь устроили большой праздник. Пять-шесть сотен красивых и изящных лиц старались мне понравиться, но ни одно не походило на тебя. Ни у кого не было того нежного выражения, так хорошо запечатлевшегося в моем сердце.
Я видел лишь тебя, думал лишь о тебе. От этого всё стало мне несносно, и через полчаса после прихода я с грустью ушел спать, говоря себе: «Вот этот пустой редут, место моей обожаемой женушки…»
Ты приедешь?
Как протекает твоя беременность?..
Ах, мой прекрасный друг, хорошенько береги себя, будь весела, больше двигайся, ни о чем не печалься и не беспокойся о путешествии вовсе. Передвигайся короткими переездами.
Я без конца представляю себе тебя с твоим животиком. Это должно быть очаровательно. Неужели эта гадкая боль в сердце все еще продолжается?..
Прощай, мой прекрасный друг, вспоминай иногда о том, кто беспрестанно думает о тебе.
Н.Б.
Так и продолжалось: каждый день тревоги и надежда, что она наконец появится. Каждый день разочарование. Каждый день письмо, заклинающее ее приехать.
Несомненно, Жозефина была польщена успехами Бонапарта, но, как заметил Мармон, «она больше стремилась наслаждаться триумфом своего мужа в центре Парижа, чем отправиться к нему в Италию».
8 июня 1796 года, из Милана в Париж
Жозефина, ты должна была выехать из Парижа 20 мая. Ты должна была выехать 26 мая. Ты не выехала 27-го…
Моя душа полна болью.
Курьеры не привозят мне твоих писем. Когда же ты мне пишешь, твои скупые слова и стиль никогда не дышат глубоким чувством. Ты полюбила меня из легкомысленного каприза и уже чувствуешь, как было бы смешно, если бы ты отдала ему свое сердце.
Мне кажется, ты сделала свой выбор и знаешь, к кому обратиться, чтобы меня заменить. Я желаю тебе счастья, если только непостоянство может его обрести. Не говоря уж о вероломстве…
Ты никогда не любила меня…
Я ускорил все операции, поскольку рассчитывал, что ты будешь 1 июня в Милане, а ты еще в Париже.
Постепенно прихожу в себя, подавляю недостойное меня чувство. Даже если славы и недостаточно для моего счастья, в ней есть доля бессмертия…
Что до тебя, пусть память обо мне не будет для тебя отвратительна. Мое несчастье в том, что я мало тебя знал, а твое – в том, что ты судила обо мне как о прочих мужчинах из твоего окружения.
Мое сердце никогда не чувствует ничего незначительного… Оно защищалось от любви, но ты разбудила в нем безграничную страсть, опьянение, которое теперь его унижает. Мысль о тебе пребывала в моей душе прежде мысли о самой Природе. Твой каприз был для меня священным законом. Возможность видеть тебя была моим высочайшим счастьем.
Ты прекрасна, ты изящна. Твоя нежная, небесная душа проступает на твоем лице. Я обожаю в тебе всё. Я меньше любил бы тебя, будь ты моложе и наивней. Добродетелью становилось для меня всё, что ты делала. Честью – то, что тебе нравилось. Слава влекла мое сердце лишь потому, что была приятна тебе и льстила твоему самолюбию.
Твой портрет всегда был у моего сердца. Ни одного дня не проходило без того, чтобы не взглянуть на него и не покрыть его поцелуями.
Ты же полгода не доставала моего портрета. (Да, ничто от меня не ускользнуло.) Если бы я продолжил, то любил бы тебя один. Но из всех ролей эта единственная, которую я не могу принять.
Жозефина, ты осчастливила бы человека менее странного, но меня ты сделала несчастным, предупреждаю тебя об этом. Я почувствовал это, когда моя душа начала все больше запутываться, а ты каждый день завоевывала все большую власть и порабощала все мои чувства.
Жестокая!!! Зачем ты заставила меня надеяться на чувство, которого ты не испытываешь?! Но этот упрек недостоин меня.
Смерть каждый день витает вокруг… Стоит ли жизнь труда поднимать такой шум?..
Прощай, Жозефина, оставайся в Париже, не пиши мне больше и уважай хотя бы мое убежище. Тысяча кинжалов кромсают мне сердце, не вгоняй их еще глубже.
Прощай, мое счастье, моя жизнь, всё, что существовало для меня на Земле.
Н.Б.
Массена рассказывал, что когда Бонапарт приехал в Итальянскую армию, он всем показывал портрет Жозефины и буквально заставлял всех восхищаться им.
11 июня 1796 года, из Милана в Париж
Жозефина, где передадут тебе это письмо?
Если в Париже, то мое несчастье очевидно, – ты больше не любишь меня! Мне остается лишь умереть… Да возможно ли?.. Все змеи фурий впились в мою грудь, и я жив лишь наполовину…
О, ты!..
По моему лицу текут слезы. Ни покоя, ни надежды. Я чту волю и незыблемый закон судьбы. Она осеняет меня славой, чтобы заставить с большей горечью ощутить мое несчастье. Я привыкну к новому положению вещей, но не могу научиться не ценить тебя.
Но нет, это невозможно! Моя Жозефина в пути, она любит меня хотя бы немного. Такое обещание любви не может испариться в два месяца.
Я ненавижу Париж, женщин и любовь… Это состояние ужасно… и твое поведение тоже…
Но должен ли я обвинять тебя? Нет. Твоим поведением руководит судьба. Неужели ты, такая милая, прекрасная, нежная, должна стать орудием моего отчаяния?
Это письмо тебе вручит герцог Сербеллони, правитель этой страны, который едет в Париж, чтобы представить правительству свои заверения в лояльности.
Прощай, моя Жозефина. Мысль о тебе делала меня счастливым, но всё так переменилось.
Обнимай своих милых детей. Они пишут мне прелестные письма. С тех пор как я не должен более любить тебя, я люблю их еще больше.
Несмотря на судьбу, на гордость и честь, я буду любить тебя всю жизнь. Этой ночью я перечитал все твои письма. Какие чувства они заставили меня испытать!
Н.Б.
В тот же день Наполеон писал Карно: «Я в отчаянии. Моя жена не едет. У нее есть любовник, который удерживает ее в Париже. Проклинаю всех женщин, но сердечно обнимаю моих добрых друзей».
Сербеллони Джованни Галеаццо (1744–1802) – итальянский военный и государственный деятель. Десятого мая 1796 года в Милане преподнес генералу Бонапарту «ключи от Ломбардии», после чего и был назначен представителем «ломбардской нации» в Париже. На обратном пути из Франции в Италию сопровождал Жозефину до Милана.