— Уклонение от подачи налоговой декларации — преступление, мистер Флетчер. Карается тюремным заключением.
— И что? Пусть они меня поймают.
Эггерз сидел в кресле, заложив руки за голову.
— Вот мы вас и поймали, — улыбнулся Фейбенс.
— Ха! Вам меня никогда не догнать.
— Мистер Флетчер, хотите, я скажу вам, почему вы не заполняли налоговую декларацию?
— Так почему я не заполнял налоговую декларацию?
— Потому что не можете указать, откуда у вас взялись такие деньги.
— Я как-то проснулся, а они лежали на моей кровати, в ногах.
Эггерз рассмеялся, посмотрел на Фейбенса.
— Наверное, так оно и было.
— Вам следовало сообщить об этом, — улыбнулся и Фейбенс.
— Я сообщу.
— Вашего репортерского заработка, а других легальных источников дохода у вас не было, хватило бы разве что на «порше».
— Кто признается в карточных выигрышах?
— Где вы взяли деньги? Больше двух миллионов, возможно, три, а то и поболе?
— На Багамах я увлекся подводным плаванием и нашел испанский галеон, груженый золотыми слитками.
— Да тут целый букет преступлений, — Фейбенс положил окурок в пепельницу. — Десять, двадцать, а то и тридцать лет в тюрьме.
— Может, к тому времени, как он выйдет на свободу, женщина, что живет в соседнем доме, разведется, — рассмеялся Эггерз.
— Ох, Гордон, — обратился к нему Фейбенс, — мы забыли сказать мистеру Ирвину Морису Флетчеру, что в одном кармане у меня лежит билет «ТУЭ» до Хендрикса, что в штате Виргиния, а в другом — документы, оформленные в полном соответствии с имеющейся между США и Италией договоренности о выдаче преступников.
Эггерз хлопнул себя по колену.
— А я, Ричард, припас для него пару отличных итальянских наручников. — Флетч сел.
— Послушайте, они мои друзья. Вы хотите, чтобы я записывал разговоры моих друзей?
— Я думал, у хорошего журналиста не может быть друзей, — процедил Фейбенс.
— Просто другие журналисты, — пробормотал — Флетч.
— У вас нет выбора, Флетчер, — подвел черту Эггерз.
— Черт! — Флетч вертел в руках ключ от ячейки. — Мне-то казалось, что ЦРУ перестало этим заниматься. Внутренний шпионаж, присматривание за журналистами…
— Вы все неправильно поняли, Флетчер, — покачал головой Фейбенс. — Мы лишь стараемся наладить отношения с общественностью. Нам это дозволено. Вот мы и хотим найти друзей среди американских журналистов.
— Другой цели у нас нет, — заверил Флетча и Эггерз. — Зная об их частных проблемах, мы, при случае, поможем их разрешить.
— Кроме их дружбы нам ничего не нужно, — продолжил Фейбенс. — Особенно, дружбы Уолтера Марча. Вы его знаете?
— Издатель «Марч ньюспейперз». Одно время я у него работал.
— Совершенно верно. Очень влиятельный человек. Но вы, скорее всего, понятия не имеете о том, что происходит в его спальне.
— Мой бог, — ахнул Флетч, — да ему больше семидесяти.
— И что? — Эггерз, похоже, полагал, что для мужчины это не возраст. — Я читал в книге…
— Уолтер Марч, — прервал его Фейбенс. — Мы очень хотим подружиться с Уолтером Марчем.
— Допустим, я выполню вашу просьбу. Что потом? — спросил Флетч. — Я отправлюсь в тюрьму?
— Нет, нет. Все ваши налоговые неурядицы исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Они утонут в Потомаке, и уже никогда не вынырнут на поверхность.
— Как так?
— Мы об этом позаботимся, — ответил Эггерз.
— Могу я получить письменные гарантии?
— Нет.
Фейбенс положил на стол фирменный конверт «ТУЭ» с билетом.
— Генуя, Лондон, Вашингтон, Хендрикс, Виргиния. Ваш самолет вылетает в четыре часа. — Флетч глянул на загорелую руку.
— Мне нужно принять душ. — Эггерз рассмеялся.
— Не лишне надеть и брюки.
— Как я понял, вы решили вернуться домой без наручников? — уточнил Фейбенс.
— Вы сами сказали, что у меня нет выбора, — огрызнулся Флетч.
Глава 2
— Значит, ты решил шпионить за всей элитой американской журналистики? Лишь потому, что кто-то попросил тебя об этом? Интересная мысль.
Голос Джиббса едва прорывался сквозь помехи. Когда Флетч звонил из Лондона, слышимость и то была лучше.
В другом конце зала ожидания Национального аэропорта духовой оркестр заиграл «Америку».
Флетч ногой вытолкнул коричневый чемодан, который чуть раньше достал из ячейки 719, и захлопнул дверь телефонной будки.
— Флетч?
— Я здесь. Закрывал дверь.
— Ты уже в Вашингтоне?
— Да.
— Долетел хорошо?
— Нет.
— Мне тебя жаль. А что случилось?
— Сидел рядом со методистским священником.
— А что плохого в том, что твоим соседом оказался методистский священник?
— Ты что, шутишь? Его самодовольство росло с каждым футом подъема.
— О Господи, Флетч.
— Вот-вот, он разве что не представлялся Иисусом Христом.
— Ты еще можешь спеть пару строчек гимна Северо-западного университета?
— Я бы и раньше с этим не справился.
Студентом Дон Джиббс верил в футбольную команду (играл в основном составе), пиво (выпивал ящик в промежутке между субботним вечером и утром понедельника), машины фирмы «Шевроле» (ездил на сине-желтом седане), методистскую церковь (для женщин и детей) и прикладную физику (имея в виду постоянный доход, гарантируемый специалистам этого профиля американской промышленностью, в которую он тоже верил, но американская промышленность не ответила ему взаимностью, не предложив работу после получения диплома). Не вызывали у него доверия поэзия, изобразительное искусство, философия, психология, короче, весь блок гуманитарных ценностей. Собственно, такая точка зрения всегда преобладала в американской промышленности, но никем не выражалась столь явно при приеме на работу.
В студенческом городке они с Флетчем жили в одной комнате.
— Из университета я вынес только одно, — прокричал Флетч в трубку. — Все мои наименее удачливые сокурсники пошли работать в государственные учреждения.
— Кто кому звонит? — Джиббс даже осип от негодования. — Скажи мне, Флетчер. Ты — мне или я — тебе. Ты просишь о помощи или я?
— Остынь, Дон. Сегодня утром ты забыл принять античувствительную пилюлю.
— Меня тошнит от вашего брата-журналиста, поливающего нас грязью во всех газетах. Но, стоит у вас вскочить прыщику, вы бежите к нам, заливаясь горючими слезами.
— Не болтай ерунды, Дон. Я никогда не цеплял тебя в своих статьях. Ты слишком мелкая сошка.
— Неужели?
Точно в такой же манере, семнадцатилетними, они спорили в одиннадцать вечера, кому первому идти в душ. Флетча бесила привычка Джиббса двадцать минут стоять под струей. Джиббс терпеть не мог запотевших зеркал.
— Да. Более того, я не прошу тебя об услуге. Я лишь задаю тебе вопрос.
— Зато какой вопрос, Ирвин Морис? Имеешь ли ты юридическое право шпионить за цветом американской журналистики? Нет! Абсолютно нет! — Джиббс понизил голос. — Но, честно говоря, Ирвин Морис Флетчер, я подозревал, что ты всегда именно этим и занимался.
— Забавно, забавно, — Флетчу пришлось хохотнуть, показать Джиббсу, что он ценит юмор. — С каких это пор ты стал адвокатом? Я не просил совета. Я и сам знаю, что тайком записывать разговоры моих друзей с последующим использованием пленок для шантажа — нехорошо, даже если снимать сливки, то есть вить из них веревки, буду не я. Вопрос в другом: должен ли я это делать?
На другом конце провода повисла тишина.
— Эй! Дон?
В трубке щелкнуло.
— Флетч?
— Я здесь.
— Я попытаюсь ответить на твой вопрос. Не мог бы повторить основные моменты.
Голос Джиббса звучал на пол-октавы ниже. Серьезный, уравновешенный, ответственный.
— Я же все рассказал тебе, когда звонил из Лондона, Дон.
— Я хочу убедиться, что ничего не перепутал.
— Ты просто прикрываешься звонком приятеля по местному телефону, чтобы создать видимость работы. Негодяй.
Флетч знал, что телефон отнюдь не местный. Если судить по номеру, он звонил вроде бы в Пентагон. На самом деле Дон Джиббс сидел в подземной штаб-квартире разведывательного ведомства в горах Северной Каролины.
— Мне пора на самолет.
— Давай с самого начала, Флетч. В общих чертах.
— Хорошо. Вчера днем, в воскресенье, двое ваших громил вломились в мой дом в Канья. Это в Италии.
— Имена.
— Гордон Эггерз и Ричард Фейбенс.
— Эггерз, Гордон и Фейбенс, Ричард. Так?
— Чиновники все переворачивают с ног на голову.
— Ты запомнил личные номера их удостоверений?
— Нет. Но номера были. Длинные-предлинные.
— Это неважно. Что конкретно ты имел в виду, говоря, что они вломились в твой дом?
— Я думаю, они вошли через французские окна[3]. Так, кажется, они называются. Днем я их никогда не закрываю.
— То есть фактически они ничего не сломали?
— Фактически, как это не странно, нет.
— Значит, они вошли в твой дом.
— Вошли без приглашения. Я их не звал. Не приглашал. Они нарушили право собственности.
— А как ты оказался в том доме в Италии?
— Я там живу.
— Понятно, но почему ты там живешь? Работаешь в каком-то международном информационном агентстве?
— Нет. Я теперь искусствовед. В прошлом месяце у меня вышла статья в «Бронсоне». Хочу написать биографию Эдгара Артура Тарпа, младшего…
— Того, что обожал рисовать ковбоев и индейцев?
— Однако. Ты, значит, что-то да знаешь.
— Не он ли дружил с художником Уинслоу Хомером?
— Нет.
— А журналистские расследования ты оставил?
Флетч выдержал паузу.
— Я в отпуске.
— Значит, тебя опять уволили? Я рад, что не входил в число лучших учеников нашего выпуска, кому сулили самые радужные перспективы.
— Сам знаешь, на работе умников не жалуют.
— Так чего хотели эти джентльмены?
— Они не джентльмены.
— Твои слова весьма огорчительны. За границу мы посылаем лучших из лучших. Мне еще не удалось войти в их число.