О боже, мысленно простонал Флетч. Все его знакомые знали, что он не любитель конгрессов и прочих многолюдных сборищ.
И не отличался аккуратностью в уплате членских взносов.
— Э…
— Попробую угадать. Ты — безработный, так?
— С одного места я ушел, а на другое еще не поступил.
— Ясно. Так вернемся к исходному вопросу: «Почему люди ездят на конгрессы?»
— Чтобы найти работу?
— Примерно половина. Чтобы найти работу, если не имеют оной, или чтобы получить новую, лучше оплачиваемую, если они и так при деле.
— Ты, несомненно, права.
— Примерно треть участников конгресса ищет, кого бы нанять. Конгресс, мой дорогой мистер Флетч, как тебе хорошо известно, большая мясная ярмарка. И нет нужды напоминать, что я — солидный кусок мяса.
— Если память мне не изменяет, с тобой ни одна комната не покажется пустой.
— Не заметить меня может только слепой.
— А как насчет остальных шестнадцати с семью десятыми процентов?
— Что-что?
— Ты вот сказала, что половина участников конгресса ищут работу, а треть — работников. Остается шестнадцать и семь десятых процентов. Что делают здесь они?
— А, вот ты о ком. Это люди, которые могут бросить любое дело, даже если они не ударяют пальцем о палец, и поехать куда, за чем и когда угодно, лишь бы за чужой счет, а еще лучше, за счет своей компании.
— Вас понял.
— К сожалению, бедная Кристал Фаони, да, полагаю, и ты, не входят в их число, ибо приехала сюда на собственные, быстро убывающие сбережения.
— Кристал, как ты узнала, что я безработный?
— Если бы ты работал, то собирал материал для очередной статьи и на конгресс тебя бы не загнали даже под дулом пистолета. Так?
— Но, Кристал, ты же знаешь, я делаю все, что мне скажут.
— Помнишь, как тебя нашли спящим под прилавком в кафетерии редакции?
— Я заработался допоздна.
— Но, Флетч, ты был не один. С одной из дежурных телефонисток.
— И что?
— По крайней мере, на тебе были джинсы. С аккуратно застегнутой молнией. И ничего более.
— Мы заснули.
— Я понимаю. Джек Сандерс едва не лопнул от негодования. Сотрудники кафетерия отказались в тот день работать…
— Больше всего шума бывает из-за сущих пустяков.
— Я осталась без ленча, Флетч, а для меня это не пустяк. Если бы ты тогда работал у старины Марча, то вылетел бы на улицу, не успев надеть рубашку.
— Ты-то работала у Марча, не так ли?
— В Денвере. Там меня и уволили. За аморальное поведение.
— За аморальное поведение? Тебя?
— Да.
— Что же ты такого сотворила? Объелась бананами?
— Ты сам все знаешь.
— Не знаю.
— Это известно всем и каждому.
— Кроме меня.
— Наверное, кроме тебя. Едва ли кто стал бы рассказывать тебе подробности того скандала. На твоем счету их куда больше.
— Многим очень нравится совать нос в чужие дела.
— Знаешь, вместо того, чтобы висеть на телефоне, мы могли бы уютно устроиться в темном уголке бара и совмещать приятное с полезным, благо меню тут богатое.
— Скажешь ты мне или нет?
— Я забеременела.
— Кто же смог это заметить?
— Заметили, можешь не волноваться.
— Без мужа?
— Естественно.
— А причем тут Уолтер Марч?
— Я не проявила должной скромности. Говорила, что собираюсь родить и воспитывать ребенка одна. Тогда мы все думали, что времена изменились.
— Это точно.
— Забеременела я, разумеется, сознательно. От отличного парня. Фил Шапиро. Помнишь его?
— Нет.
— Парень, что надо. Симпатичный. Умный. Из благополучной семьи.
— И что случилось с ребенком?
— Я думала, что смогу родить его, не выходя замуж. Но оказалось, что рожать можно или замужней или безработной.
— Аборт?
— Вот именно.
— Ужасно.
— А на моем банковском счету было тогда чуть больше двух тысяч долларов.
— Ох уж этот Марч.
— Он многих увольнял за аморальное поведение.
— А вот я, как это ни странно, в их число не попал.
— Просто он не поймал тебя. Слышал-то предостаточно, но не верил. Даже я не могу поверить во все, что говорили о тебе.
— Все это ложь.
— Я была в редакции в то утро, когда тебя нашли в кафетерии. И осталась без ленча.
— Извини.
— И человек, воткнувший ножницы в спину старины Марча, должно быть, имел на то веские основания.
— Твоя работа?
— Если меня обвинят в этом, огорчаться я не буду.
— Могут и обвинить. Ты входишь в категорию тех, у кого был мотив для убийства. Он же лишил тебя ребенка. Ты была здесь этим утром?
— Да.
— И могла убить его?
— Полагаю, что да. По словам Лидии, дверь в номер была открыта, когда она увидела мужа с ножницами в спине. Любой мог войти и убить его.
— Что еще известно тебе об этом убийстве, Кристал?
— Думаю, ни одно убийство в истории не будет иметь такой прессы. На Плантации Хендрикса собрался весь цвет журналистики Америки. И, полагаю, приедут даже те, кто не собирался участвовать в конгрессе, именно из-за этого убийства. Ты представляешь себе, что означает для карьеры таких, как мы, освещение расследования обстоятельств смерти Уолтера Марча? Тем более, при такой конкуренции.
— Представляю.
— Тут можно без труда отхватить Пулицеровскую премию[6].
— Чьи были ножницы? Ты знаешь?
— Их взяли в вестибюле отеля. С регистрационной стойки.
— О.
— А ты думал, что уже раскусил этот орешек, Флетч?
— Да, знаешь ли, мелькнула такая мысль. Редко кто возит с собой ножницы, во всяком случае, достаточно большие, чтобы убить ими человека. Скорее всего, это могла быть женщина…
— Флетч, тебе нужно избавляться от мужского шовинизма. Я уже говорила тебе об этом.
— Но теперь все это не более чем досужие рассуждения, раз ножницы лежали на регистрационной стойке, где их мог взять кто угодно.
— А ситуация, скажу тебе, презабавная, — Кристал хихикнула. — Журналисты снуют по отелю, выискивая крупицы информации. Коммутатор раскалился от междугородных звонков. И я сомневаюсь, найдется ли сейчас хоть одна замочная скважина, к которой не прилипли чье-то ухо или глаз.
— Да, забавно, — согласился Флетч.
— Иди на массаж, сибарит. На банкете-то увидимся?
— Обязательно. Я не пропущу его ни за какие коврижки.
— Меня ты узнаешь. Свой жир я ношу с собой.
Глава 7
— Теперь другую. — Флетч лежал на спине на массажном столе. Массажистка закончила с его правой ногой и перешла к левой.
Ему пришлось подождать больше часа, чтобы попасть на массажный стол: не он один хотел размять мышцы.
Массажистка, дородная блондинка лет пятидесяти, внешностью напоминала скандинавку. Звали ее миссис Лири.
Он подождал, пока она начнет массировать его правое плечо, прежде чем упомянуть Уолтера Марча.
— Вчера вечером Уолтер Марч приходил на массаж?
— Я начинаю понимать, какими методами вы работаете. Как добываете то, что пишете. Источники информации, так, кажется, у вас это называется. Источники того, что написано вами. Вы всегда цитируете какого-то специалиста или знаменитость. «Источники»! Ха! Теперь я вижу, что всю информацию вы черпаете от старушки в подвале, а уж потом украшаете ее известными именами. Я не специалист, мистер. И не источник.
Флетч посмотрел на ее мускулистые руки.
— Эксперты — источники мнений. Люди — источники фактов.
— Вот-вот, — она разминала ему бедро. — Так я не источник ни мнений, ни фактов. И вот что я вам скажу. Никогда еще у меня не было столько работы. Вы — девятый репортер, которого я массирую за сегодняшнее утро, и все хотят поговорить со мной о мистере Марче. Полагаю, мне следовало бы что-нибудь да придумать. Чтобы все остались довольны. Клиентов от этого только прибавится. Но я совсем выдохлась.
О том, что Уолтер Марч часто пользуется услугами массажистов, Флетч узнал, работая в одной из его газет. Вероятно, этот пустячок не составлял тайны и для восьми других репортеров.
— Если вам нужен массаж, вы его получите, — она разогнулась, оглядела Флетча с головы до ног. — Если хотите поговорить, давайте поговорим. Но я возьму с вас плату, как за массаж. Или одно, или другое.
Флетч смотрел в потолок.
— Я заплачу премиальные.
— Хорошо. — Пальцы ее вновь вернулись на ногу Флетча. — Тело у вас не такое, как у других журналистов.
— Уолтер Марч, — напомнил Флетч.
— У него было хорошее тело. Очень хорошее, учитывая почтенный возраст. Упругая кожа, знаете ли.
— То есть вы делали ему массаж?
— Да.
— Не мужчина-массажист?
— А что в этом удивительного? Я же массирую вас.
— Уолтер Марч славился пуританством.
— А причем тут массаж? Уолтер Марч был важной особой?
— Да.
— Издавал газету?
— И не одну. Не просто издавал, все они принадлежали ему.
— Очень вежливый человек. Обходительный. И не скупился на чаевые.
— Насчет чаевых я все понял.
Она покончила с его левой рукой. С качающейся над лицом Флетча грудью принялась за мышцы его живота.
— О боже, — выдохнул Флетч.
— Что такое?
— Не слишком идеальные условия для работы.
— Работаю я, а не вы. Переворачивайтесь. — Лежа на массажном столе, лицом вниз, Флетч повторил: «Уолтер Марч. Что вы сказали другим репортерам?»
— Ничего особенно. Нечего было рассказывать, — она разминала левую ногу Флетча. — Мистер Марч отметил, что выдался погожий день. Добавил, что ему нравится в Виргинии, что и в Вашингтоне в последние дни стояла хорошая погода. Спросил, шведка ли я. Я ответила, что родом из Питтсбурга. Он поинтересовался, как я стала массажисткой. Я объяснила, что меня учила мать, она приехала с Ньюфаундленда. Он спросил, где работает мой муж. Я ответила, что в муниципальном отделе водоснабжения. Вообще он задавал много вопросов. Сколько у меня детей. Много ли народу приходит на массаж, в будни, по выходным, какова численность населения Хеудрикса, знаю ли я кого-либо из потомков самого Хендрикса. Вы понимаете? Мы просто болтали.